«Мне дали сценарий, сказали читать, и что это военная тайна». Как воспитанник петербургского детдома сыграл главную роль в фильме ученика Сокурова

07 октября 2019, 13:17

Версия для печати

Tweet

Петербургский детдомовец сыграл главную роль в фильме ученика Сокурова, показанном на Берлинском кинофестивале, и принципиально отказался играть у Алексея Германа. Почему, и как помогает на съемках искусство держать удар, Владимир Королёв рассказал в интервью «Фонтанке».

В конце года на экраны выйдет фильм Александра Золотухина «Мальчик русский». Премьера картины ученика Александра Сокурова о Первой мировой войне прошла на Берлиналском кинофестивале. Реалии того времени молодой режиссёр восстанавливал с особой тщательностью — изучал исторические материалы, просматривал фотографии начала ХХ века. Актёров искали среди непрофессионалов: на улицах, заводах, в метро, военных училищах — Золотухину было важно увидеть людей с пластикой Серебряного века. Сложнее всего оказалось выбрать исполнителя главной роли — деревенского парня Алёши, который теряет зрение в первом бою и становится слухачом — предупреждает своих о приближающихся вражеских самолетах.

Фото: Сергей Николаев/"Фонтанка.ру"

«Нам он представлялся нежным, наивным, тянущимся к людям мальчиком, но с судьбой за плечами», — говорит сам Золотухин. С 16-летним Владимиром Королёвым режиссёр познакомился в центре для детей-сирот на Гражданском проспекте. Сейчас Вове уже 18, и он больше не живёт в госучреждении, учится в колледже. Парень рассказал «Фонтанке», почему в детдоме важно держать удар, как выносливость помогла ему на съёмках, и по какой причине он отказался от участия в фильме Германа-младшего.

— Расскажи, как проходил отбор актёров на фильм?

— В детдом пришли люди. Нам ничего не объясняли, просто сказали: «Дети, собираемся!». С нами начали разговаривать, интересовались как личностями. Я тогда рисовал комиксы, принёс, показал. Есть вселенная DC, есть Marvel, а мы создали ДВ — это Даня и Вова. Насмотрелись фильмов про супергероев. Затем было ещё два кастинга. Сначала мы разговаривали с режиссером Александром Золотухиным. Потом смотрели, как я в кадр попадаю, как двигаюсь.

— Ты знал, что ты будешь играть слепого в военном фильме?

— Поначалу сказали, что это просто военный фильм. Потом мне дали сценарий и сказали читать, и что это военная тайна. Я понял, что будут сцены, где я слепой, но не сразу осознал, что без зрения придётся ходить весь фильм.

— Каково это — изображать слепого?

— Было похоже на то, как в детстве я ходил в темноте. А так на себя никогда не примерял — только во время съёмки. Иногда говорили закрытыми глазами ходить, но я всё равно чуть-чуть подглядывал. Надо было несколько раз в одном кадре падать — землёй засыпает. Дышишь пиротехническим дымом, кашляешь при этом, срываешь связки, можешь даже упасть. Ты практически нечего не видишь из-за грима на глазах. Всё это в жару, под солнцем. Съёмки с утра, возвращаешься вечером. И так каждый день.

— Ты переживал, что не справишься?

— Я не переживал, потому что понял, что я выносливый. Как физически, потому что до этого бегал по 20 километров, так и в плане характера: есть у меня такое — серьёзно к делу подходить. Если бы меня волновало, что я не голливудская звезда, то тогда бы, наверно, не справился. А так справился.

— Ты до съёмок интересовался кино?

— Мы в детдоме хотели сделать фильм, что мы боги этого мира. Но потом влились в реальную жизнь, всё оказалось наоборот. До этого возникали какие-то детские мечты, потом реальность появилась в голове. И всё это пропало.

Я смотрел с друзьями фильмы, в основном они были голливудскими. Любил фэнтензи — «Властелина колец» и «Гарри Поттера». До встречи с Сокуровым, он приезжал на съёмки, я знал о существовании фильма «Фауст». Позже его пытался смотреть. Я не знаток рабочих профессий того времени, в фильме был, как я его назвал, Потрошитель. Не помню точно, что он искал, вроде бы любовь или счастье прямо в теле человека в прямом смысле этого слова (речь о первой сцене фильма, где Фауст вскрывает человека — Прим ред.). Мне не было мерзко. Ещё видел из этого фильма нарезку во «ВКонтакте», когда стоит мужчина и к нему подбегает сзади женщина, они обнимаются и падают в воду. Это точно режиссёр подметил. Может быть, я не до конца понял, но меня есть девушка, и я с ней встречаюсь. Любовь ведёт ко дну.

— Звучит пессимистично.

— Может быть. Так большинство существует, к сожалению. У меня такого не было.

— После съемок у тебя возникло желание стать актером?

— Была мысль после учебы в колледже по специальности «радиоаппаратостроение» пойти в актерское. Но не захотел, потому что понял, что лично для меня это не работа. Я с Сокуровым созванивался с такой идеей. Мне предложили роль в другом фильме с рабочим названием «Воздух» Алексея Германа-младшего. Туда меня хотели взять после «Мальчика русского». Но в первый фильм меня взяли за личные качества, и я стал ценить этих людей, сдружился с ними. И я только у них сниматься и буду.

— Кем бы ты хотел работать после учёбы?

— Если потяну универ, хотел бы стать инженером-конструктором с какой-то базой программирования. Потом пойти на курсы сварщика и заняться слесарским делом — по дереву, по металлу. Это все для моего личного саморазвития. Потому что я бы хотел в будущем себе загородный дом построить.

У меня сейчас стоит моральный выбор — идти ли на оборонное предприятие. Когда я прочитал Библию, пришло понимание, что это плохо. Не хочется убивать, хотя и не я буду это делать. Я понял, что война — это каша. В ней могут убить женщин и детей даже мужчины, которые не добровольно пошли на войну.

— Как ты попал в детдом? Ты общаешься со своими родителями?

— Когда мне было девять лет, пришли социальные работники. Они узнали через школу, что меня плохо кормят и вся вот эта ерунда. За мной пришли, я заплакал и побежал к сестре. Она сказала: «Я тебя заберу». На самом деле, не забрала. Меня отвезли в «Теремок», там покормили. Потому что было трудно с бюджетом. Мы постоянно макароны ели. Но я люблю макароны. Родителей я помню, конечно же, и их очень люблю. У некоторых моих друзей в детском доме были семьи реально ужасные, я бы сказал, наркоманы и все вот это.

Фото: Сергей Николаев/"Фонтанка.ру"

— До детдома ты с мамой жил?

— Мы все вместе жили. Сначала умер отец, потом мама. Папа не всегда приезжал домой, в основном, пил, но он человек такой. Но ко мне он относился, как к ангелу. Всегда покупал мармеладки. Но всегда был стыд. И я помню мое первое такое чувство стыда — когда я иду с ним по улице, и он пьяный разбивает бутылку. И второй случай, когда я тащил бывшего, так скажем, моей сестры. Семилетний тянул тридцатилетнего мужика.

В детском доме были такие моменты, когда надо было вжиться и быть как животное. Хотя детские дома изменились с 1990-х, но все равно психологическое ощущение — надо выжить. Это инстинкт людей, которые что-то потеряли, им хочется сорваться на ком-то. Они ищут слабых. Короче, когда я пошел на борьбу-самбо и втащил одной девочке, которая там самая буйная была, меня стали уважать. Надо уметь стоять за себя.

— Почему ты сам таким не стал, как эта девочка?

— У меня были другие предпочтения и интересы. Меня называли «мальчиком на своей волне». В основном, так оно и было. Мне кажется те, которые пытаются себя загнать, они рождают комплексы, которые мешают потом жить. Ты становишься замкнутым. Не хотел я становиться таким, как они, бухать. Сейчас у меня группа «The Narrow Line». У меня отец играл на трубе в военном оркестре. Вот было бы круто, если я знал, какие ему нравятся джазовые или блюзовые группы.

Беседовала Лена Ваганова, «Фонтанка.ру»

Читайте также:

Кто идет за Звягинцевым и Сокуровым: шесть молодых российских режиссеров

«Мы живём в патриархальной стране». Режиссер Кантемир Балагов — о «Дылде», феминизме, Ленинграде и эликсире бессмертия