Антон Адасинский: «Не злите собак»

04 июня 2018, 12:25

Версия для печати

Tweet

Снайперски-точные движения, обнаженное тело на сцене без эротического подтекста, инфернальные персонажи — это всё Антон Адасинский. Актёр и рок-музыкант, ученик Славы Полунина, участник театра «Лицедеи» в 1988 году создал театр DEREVO, и в 1997 эмигрировал вместе с театром в Дрезден. Получив мировую славу, артист все равно возвращается в Россию каждый год: то проводит мастер-классы, то снимается в кино, то ставит спектакли в Гоголь-центре и в Пермском театре оперы и балета. В 2018 году театру Адасинского исполнилось 30 лет. На майских гастролях в Петербурге Адасинкий рассказал «Фонтанке», в какой стране и как DEREVO будет расти дальше.

Антон Адасинский приходит на встречу с пакетами и показывает содержимое актрисам театра и журналисту «Фонтанки».

— Здравствуйте, подождите немного. Просто тут человек умер, и все, с чем он жил, выкинули. Смотрите, он сам сделал это зеркало, оно почти как у нас в спектакле. (Актрисам – Прим. Ред.) Возьмите его.

— Вы будете использовать эти вещи как реквизит для спектакля?

— Да. Может пригодится все что угодно. Ну, спрашивайте.

— Как прошли гастроли в России?

— Я сыграл премьеру спектакля «Среди Меня» в «Эрарте». Потом мастер-классы сморщили душу. Потом поехал в Москву на очередные кинопробы. «Ура!», — как говорят в «АВИА» («Анти Вокально-Инструментальный Ансамбль», где Антон Адасинский — фронтмен — Прим. ред.).

— «АВИА», как и ваш театр DEREVO, возник на закате СССР. Есть мнение, что история повторяется. Например, дело Кирилла Серебренникова сделано как советский показательный процесс. Что вы как человек, много работавший с Серебренниковым, думаете об этом?

— Мой вам совет: не надо трепать историю с Серебренниковым. Чем меньше вы будете повторять истории, связанные с властью и человеком, тем меньше вы будете злить. Интеллигенция возбудилась, страдает, переживает, а какой-нибудь полковник ГРУ получает от этого удовольствие. Не злите собак.

— Вы считаете, огласка не помогает?

— Никак не помогает. При этом я собираюсь работать, репетировать в этой стране, думать о новых спектаклях, о детях, о том, кто будет за нами, о воспитании…

— Вновь напоминает СССР, где люди из опасной реальности «эмигрировали» в искусство.

— Скорее, погружались. Тогда не было интернета, и мы жили, не теряя времени: постоянно что-то творили, придумывали, по ночам писали песни. А сейчас сложилась такая жизнь, что нас грузят чем попало. Поэтому я на улицу выхожу только кофе выпить и целыми днями репетирую, телефон не беру. Сидим три, пять дней, и в конце концов внешний мир куда-то исчезает. Есть только комната, гитара, звуки, огромное количество информации, реквизит, и на часы уже не смотришь… Чем больше мы сидим, тем сильнее энергетика будущего спектакля. За эти годы все изменилось колоссальным образом.

— Люди изменились?

— У меня за спиной стоит новое поколение (показывает на актрис театра DEREVO — Прим. Ред.), и мне кажется, что у них в одну жизнь умещаются две-три. У них много идей и фантазий, но они ограничивают себя тем, что не могут повторять, потому что эту идею кто-то исполнил, ту песню спели, эти аккорды где-то слышали, такой костюм — видели.

Когда я начинал работать, то не знал ничего. Мне нравилось танцевать голым в бандаже, а оказалось, что это называется буто, и его придумали в Японии. Когда основоположник буто Кацуо Оно приехал в Прагу на фестиваль и увидел нас, он сказал: «О, русское буто». Если бы я знал о существовании буто, никогда бы не стал повторять. Лучше просто не знать: не ходить в театр, в кино, пока творишь сам. Музыкант не слушает музыку, пока пишет.

— Как вы набираете актеров для театра и тренируете?

— Когда возникает идея спектакля, я понимаю, какой для него необходим человеческий материал. Провожу мастер-классы и вижу: вот эти тела, энергетика, характеры и моторика годятся. Отбираю семь-восемь человек и начинаю с ними делать, например, «Кецаль». Он был создан из материала людей, которые подвержены медитативной форме и очень хорошо ощущают животную натуру. Я набрал, в хорошем смысле, зверье: злых, кусачих, скандальных. Они друг друга ненавидели, как псы. Для следующего спектакля — «Капли в океане» — понадобились искрометные, веселые, быстрые на импровизацию, сверкающие девчонки и веселые, полудеревенские парни. Я исхожу из задачи, вот и все.

Сейчас я настолько запарился с пятитонными декорациями для моих сценических блокбастеров, что подумал: а почему бы не поработать с теми, кто твоего языка не знает. И получил приглашение от Теодора Курентзиса на постановку оперы, потом от Кирилла Серебренникова. Начал работать с другими компаниями, которые на моем языке не говорят.

— Вы недавно снялись в сериале «Бонус» Валерии Гай Германики. Какая у вас там роль?

— Это история про мальчика, приехавшего в Москву завоевывать мир рэпом, но почему-то там участвует весь усыпанный татуировками полуголый мужчина, дух рэпа. Я тогда впервые услышал рэп, и мне понравились тексты рэпера Дуни. Валерия увидела, как я танцую, и сказала, что мы будем делать это в каждой серии. Шестнадцать серий, шестнадцать танцев, шестнадцать таких рэпов очень странных. Идея хорошая: ни с кем не взаимодействовать и лепить свою чуму. Это было снято два года назад, в сентябре выходит.

— Еще вы снимаетесь в «Ампир V» в роли Начальника гламура, это правда?

— Снимался, но ушел оттуда вместе с Костей Богомоловым, он был Начальником дискурса. В первый день, когда начали сниматься, мы поняли, что не там находимся, но на автомате продолжали. Потом нашелся финансово напряженный момент, и мы слились. Работа с таким сценарием не была бы плюсом в моей биографии.

Не хочу больше чужого. Поехал недавно в Москву на очередные кинопробы, и по дороге назад в аэропорт бросился писать, торопясь и ошибаясь. Я просто увидел свой фильм! И хочу его снимать прямо сейчас! И буду! Не знаю — как там будет с финансами, не важно. Мы так же бросились снимать «Юг. Границу» когда-то… Рад своему решению.

— В последнее время, действительно, вы все меньше сотрудничаете с другими кино- и театральными компаниями и чаще работаете один. Почему?

— Я хочу хотя бы год поработать с самим собой, без опоры на партнера. В первом сольном спектакле «Последний клоун на земле» я отчитывался за нелюбовь к сегодняшнему театру: недоработка, недофанатизм, недожертвоприношение сегодня высвечиваются на сцене очень ярко. Артист должен сгореть — это будет нормальным результатом творческой деятельности. В спектакле «Среди меня» разбираюсь сам с собой. У Шекспира есть фраза, я ее перевел так: «Ад опустел, все бесы здесь». Это эпиграф спектакля. И дальше очень сложная игра: бесовщину найти в человеке гораздо проще, чем божественное.

— Кому, как не вам, сыгравшему Мефистофеля в фильме Сокурова «Фауст», знать об этом.

— Если даешь бесу возможность в себе поселиться, будь готов, что он начнет тобой руководить, и ты можешь оказаться по ту сторону баррикады, которая борется против света. Это очень сложный вопрос, и вот так в интервью это не решить. Я просто знаю точно, что я могу больше веселиться, больше улыбаться и больше принести людям света, потому что сейчас, когда мир окончательно погружается в полную бесовщину, выходить на сцену с этой энергией — масло масляное. Может, наоборот, нажимать на другие струны, которые в человеке пригасились? Я сейчас ищу забытую форму работы: лирическую, романтическую, в ля миноре у костра, Булата Окуджава спеть на сцене…

— Занимаетесь романтикой?

— Романтика никуда не делась, просто мы перестали уметь ее писать. Я думаю: можно ли показать это моим детям? Нет, нельзя. Уже боюсь их повести в нормальный театр, потому что могу попасть на мат, на голую задницу, на плохую энергетику. Попадал уже. Они же только начинают ощущать мир — им это психику покалечит. И что, остаются зайчики, белочки, хороводы, как для дурачков маленьких? И у меня внутренняя истерика, потому что мои-то ребята растут — им пять лет сейчас. Возможно, их поколение снесет этих придурков, которые нам мешают жить и работать, и их дети смогут начать дышать чем-то правильным. Я занимаюсь искусством много лет, поэтому это для меня очень важные и жесткие темы. Что будет за нами? Где будут учиться дети? В Германии, в России, в Тель-Авиве?

— Тель-Авив — вам предложили переехать туда?

— Да, Марина Белтов пригласила вести студию, а режиссер Евгений Арье — на постановку спектакля. Я подумал, что сменил пять стран, и в Израиле могу пожить, поработать. Там есть уважение к актеру, там можно быть звездой. В Германии запрещено быть лидером: из-за войны культ личности запрещен на всех уровнях. Даже если ты самый крутой вратарь в футбольной команде, все равно будешь снят на фоне команды. Там никто никого не возносит, не просит автографов на улице. Узнают, щурят глаз в квадратных очках и идут дальше. А потом пишут, что встретили Адасинского.

— То есть автограф вам важен?

— Конечно, я тоже проститутка, мне нужно, чтобы меня хотели. Для актера необыкновенно важно получать отдачу не только аплодисментами, а чтобы его полюбили, это совершенно нормально. Если актер не хочет быть любимым, он больной.

— Зимой 2018 года у вас попытались отнять финансирование и базу в европейском центре искусств Хеллерау в Дрездене. Почему?

— Да мы просто обнаглели. Сидим, получаем деньги, с ними не общаемся, на собрания не ходим, на письма не отвечаем. Нужно раз в месяц обсуждать проблемы свободных театров, несчастных актеров, быть на премьерах других спектаклей, ну хоть что-то, хотя бы отвечать на звонки Министерства по культуре саксонских штатов. Конечно, они лишили нас финансирования. Мы извинились, написали другую концепцию, и через два месяца помирились: нас вернули на место. Так что все в порядке с Дрезденом.

Единственное, начальником в центре искусстве Хеллерау стала новая женщина из Швейцарии, и она уволила даже тех, кто давно работал и делал самые крутые фестивали. Это нормально для руководителя, она пригласила свою команду на их место. Мы остались резидентами только потому, что DEREVO — единственный театр в городе, и она ничего не может сделать. Репетируем мы в Хеллерау, а выступаем в Social Theater в Дрездене.

— Вы можете закрыть театр DEREVO?

— Нет, хотя у меня сейчас есть идея презентовать осенью в парке Горького новую компанию «Доппио», где будут выступать люди с волосами. Я устанавливаю новые правила и требования, ищу формулу, как из людей вытащить человеческую полноту и силу, проверяю на мастер-классах новые рецепты. Я уже выступал с этой командой на фестивале «Авангарденс» в Михайловском саду в Петербурге, и результат оказался вполне сильным, хотя они занимались всего месяц.

— А с государством собираетесь сотрудничать?

— Я не знаю, как поступать. Буду как клоун Слава Полунин: он не открывает конвертов, поэтому не знает, о чем они пишут.

— Вы готовы поступиться этическими принципами ради театра?

— У меня нет понятия хорошо или плохо, это одно из правил театра DEREVO. Если у меня будут очень жесткие позиции по поводу жизни, я, боюсь, буду очень примитивным человеком. Я спрашиваю на мастер-классах людей: что плохо? Мне называют обычные вещи, и я тут же начинаю доказывать, что это хорошо, а язык у меня подвешен нормально. И через полчаса понятно, что все наши стереотипные утверждения бывают ошибочными. Поэтому лучше говорить: «Я не знаю». Не «холодно» или «тепло» на улице, а «на улице 22 градуса». Так точнее. Для Африки это прохладно, для Антарктики тепло.

Софья Козич, специально для «Фонтанки.ру»

Читайте также:

Валерий Фокин: Большинство чиновников от культуры ненавидит театр