#УлицкаяToo: Кого и зачем убила лауреат «Русского Букера» в новой книге

20 ноября 2019, 10:07

Версия для печати

Tweet

В сборнике «О теле души» Людмила Улицкая обрушивает на читателей гору трупов. Цель — благородна. Автор идет по пути Эпикура и Толстого.

Прочитав первый рассказ нового сборника Людмилы Улицкой, невольно хочется присвистнуть: «Вот это да! Классик взялась за актуальную повестку». Зарифа и Муся из «Дракона и Феникса» — самая настоящая лесбийская семья: поженились в Амстердаме, устроили свадьбу на сорок человек, повесили на стену свидетельство о браке. Казалось бы, в тексте есть всё, что требует от литературы эпоха поддержки человеческого разнообразия и #MeToo. Но рассказ — совсем не об этом. А о том, что Зарифа умирает.

К теме смерти Улицкая подступалась всю свою писательскую карьеру. Вспомните сюжет ранней повести «Весёлые похороны»; перечитайте, как уходила Таня в «Казусе Кукоцкого» и Даниэль Штайн в одноименном романе — «машина разгонялась все сильней, и в следующий поворот уже не вписалась». «Тело души…» отличается тем, что Улицкая сознательно фокусируется на смерти, выводит её на передний план, размывая задник. После нескольких десятилетий творческой деятельности и десятков выпущенных книг — занятие вполне резонное. «Просто пришло время, когда эта тема стала для меня очень важной. Может быть, единственно важной», — сказала писатель в интервью «Новой газете».

Фото: предоставлено издательством АСТ

Если формально, то в новом сборнике на читателя обрушивается поток из одиннадцати смертей или почти-смертей. Краткое содержание можно передать так (пишите, школьники, в тетрадки): 1. Умерла от рака, 2. Сбит машиной, 3. Никто не умер, только попал в тюрьму, 4. Инсульт, 5. Свиней зарезают на мясокомбинате, 6. Женщина превращается в бабочку, 7. Гуля не умерла, но находится без сознания после долгой болезни, 8. Фотограф Толик исчезает. Одежда остаётся, а Толика нет — и так далее.

Но, когда мы думаем о смерти, вопрос заключается в том, что мы действительно думаем о смерти. Самый известный афоризм о костлявой — эпикуровское «пока мы существуем, она еще отсутствует; когда же она приходит, мы уже не существуем» из «Письма к Менекею». Смерть при удачном стечении обстоятельств, — лишь только миг, и в мыслях мы больше заняты подготовкой к этому моменту или тому, что случится после него. Самое известное, пожалуй, в мировой литературе произведение на эту тему, — «Смерть Ивана Ильича» — тоже не о смерти, в общем. Льва Толстого больше занимает духовное перерождение героя. Вот и Улицкую интересует не угасание само по себе, а то, что случается до и после. А ещё — то пограничное состояние, когда душа отделяется от человеческого тела и куда-то летит. Зачем и куда? Тут может быть много разных версий и множество способов рассказывания историй.

В рассказе «Благословенны те, которые» пожилые сестры примиряются после многих лет вражды и одиночества — благодаря смерти матери, филолога-сухаря, недодавшей дочкам любви. Это смерть как избавление, приращение жизни. В «Аве» душа разноглазой плюшевой собачки, приехавшей в Советский Союз по лендлизу и сгоревшей во время дачного пожара, переселяется в младенца Андрея. Даже «post mortem» игрушечное животное сохраняет верность своей семье. В рассказе «Туши, туши, где их души…» выбран натуралистический и вместе с тем философский колорит: сотрудница биологической лаборатории отправляется на мясокомбинат собирать биоматериал и наблюдает, как разделывают свиней на конвейере — это становится поводом разобраться в той веренице синонимов, которыми мы наделяем мертвое тело: «Туши принимали горизонтальное положение и проезжали мимо женщин в халатах, каждая из которых производила некоторую целесообразную процедуру — вынимала из распахнутой утробы кишечник, печень, легкие, сердце, и облегченное — что, — думала Женя, — тело, труп, мертвое животное или уже мясо? — бывшее существо ехало дальше, к той конечной точке, где и было Женино рабочее место».

В сборник включены несколько воздушных, сюрреалистичных вещиц, где персонажи вместо того, чтобы умереть, — буквально — исчезают, превращаются в ангела или (почти как у Кафки, только с интонацией совершенно другой, благостной) бабочку. Но несущая конструкция в этом карнавальном разнообразии, впрочем, одна, и вокруг неё вращается вся проза Улицкой. Это мифологическая, народная идея, которую лучше всего выразил в XX веке Бахтин: смерть не есть самостоятельное, отдельное явление, она включена в колесницу перерождений, неотделима от жизни. Поэтому героиня рассказа «Алиса покупает смерть», потеряв мужа, отказывается от идеи добровольного ухода из жизни и растит неожиданно появившуюся внучку.

Об этом же, если вглядеться, — и первая, «лесбийская» история. Успешный юрист Зарифа мучительно уходит от рака, на её похороны привозят из Азербайджана ковёр с изображением Дракона и Феникса: «Дракон /…/ сошелся в смертельной и нескончаемой схватке с Фениксом. На красно-синем окраинном поле углами и резкими поворотами сражались орнаменты, а в центре угадывался тощий Дракон, завязанный в кольцо со священной птицей. То ли Феникс, то ли Симург. Это кольцо было как будто замершей навеки памятью о борьбе, в которой никто не может одержать победы». Дракон в азербайджанском фольклоре означает зло, Феникс — добро. Но на их место смело можно подставить любые категории, в том числе смерть и жизнь.

Улицкую в последние пять лет читать стало откровенно сложнее, чем во время ее расцвета, двухтысячные. Дело, конечно, и в безграничном количестве самоповторов, и в излишнем мелодраматизме, и в колоссальном объеме книг-кирпичей. Поэтому те, кто на одном дыхании пробежали «Кукоцкого», «Медею» или «Шурика…», останавливались где-то посередине «Зелёного шатра» или «Лестницы Якова» с недоуменным разочарованием: все, сил больше нет.

Рассказы сборника «О теле души» обладают всеми родовыми чертами прозы Улицкой: здесь встретятся и знакомые до боли персонажи (начиная с образа биолога Жени — согласитесь, кого-то она вам напоминает), и выученные почти наизусть сюжетные повороты. Повествование, перенасыщенное бытовыми деталями, будет то скакать галопом, то буксовать. Но благодаря своей лаконичности эти тексты обретают ту самую легкость, которой читателям так давно не хватало; сами будто становятся бабочками, вылетающими на свободу из огрубевшей, заскорузлой плоти.

Если учесть, что в сборник включены и стихи Улицкой (Людмила Евгеньевна их пишет, но редко публикует), то в сухом остатке получаем книгу изящную и при этом очень актуальную. Актуальную не в смысле следования трендам, а в силу того, что опыт смерти важен для каждого из нас — не только для живых классиков. Это, пожалуй, — и есть главный ответ на вопрос о том, стоит ли вернуться к чтению Улицкой, и почему это стоит делать.

Елена Кузнецова, «Фонтанка.ру»

Читайте также:

Самые ожидаемые книги ноября: Манифест #MeToo, мемуары Сноудена, приключения с Маккартни, 203 истории про платья

Людмила Улицкая: «Там, где смешно — перестает быть страшно»