Фото: предоставлено издательством

Пятясь с обрыва: «Брисбен» Евгения Водолазкина

11 декабря 2018, 12:14

Версия для печати

Tweet

В новом романе автора «Лавра» и «Авиатора» фигурирует русско-украинский конфликт. Но это не делает текст публицистическим высказыванием.

В «Лавре» Евгений Водолазкин вывел характер-глыбу. Истосковавшийся по сильным натурам читатель обрадовался: вот он — духовно могучий, за которым хочется идти по каждой странице, как за Данко. Потому приготовился читатель ждать в герое каждого следующего романа автора духовную мощь, да и самого писателя — ассоциировать со своим персонажем. К подобному переносу Водолазкин относится с пониманием, не забывая, что он не Лавр. Он автор. И за чужие ожидания не в ответе. И тут начинается самое непростое: время титана Лавра сменилось временем героя Иннокентия из «Авиатора». После которого настал черед «просто человека» — Глеба Яновского из романа «Брисбен». Глеб — фигура яркая, но не претендующая на мощь Лавра и не обладающий доблестным прошлым Иннокентия. Однако именно он поднимается автором до высот житийного героя, получив, как обычно, от автора немало личных штрихов.

Брисбен — далекий австралийский город, о котором мечтает мать главного героя Ирина. Она становится заложницей своей грезы. Движение ее талантливого сына к вечному счастью обрывается внезапно, возвращая героя в детство. Он вспомнит кручу, с которой, пятясь, его несет мать под присмотром незнакомой женщины. Свидание с ней неизбежно для каждого, но не все приходят подготовленными. Глеб готовится. Ведь смерть является ему в разных видах с самого детства, заставляя не просто задуматься и повзрослеть, но созреть к принятию собственной. У Водолазкина есть несколько важных тем, с которыми он не расстается из романа в роман: время, поиск утраченной возлюбленной и смерть. Сам прозаик замечает: вопросы это вечные, а автоповтор — признак мастерства. Потому пишет, не оглядываясь на общественное мнение, чтобы не утратить свободу авторского «я».

Фото: предоставлено издательством

Нехватка любви, когда тебя не держит чувство, — одна из причин, которой юный Глеб объясняет смерть. Гибель и потеря, страх и разлука, убийство и естественная кончина близкого — все это он проживает. Интересно, что убийство, совершенное на глазах Глеба, он забывает. Зато прекрасная утопленница, увиденная в детстве на пляже, волнует Глеба и врезается в память. Причем так, что после первой близости Глеб вспоминает покойницу, чем смущает возлюбленную, и произносит: «Если будем всегда любить друг друга, то смерть не страшна». Смерть Водолазкин не в первый раз рифмует с сексом. Годы спустя повзрослевший Глеб, примчавшись на Исаакиевскую площадь в августе 1991-го, «остро чувствовал, что смерть наполнена одиночеством, она разрывает любые руки».

Глеб талантлив, хотя поначалу отец вообще сокрушался, что сын обделен слухом. У Яновского есть больше, чем техника, — гармония, которая и приближает музыку к вечности. Сверхмелодия возникла у Глеба в детстве и выражалась в негромком гудении. Глеб чувствовал музыку на уровне энергии и мог передать ее, не касаясь струн. Смерть, любовь и гармония — сверхтекст Водолазкина: эти мотивы прорастают в каждом его романе. Талант как-то сам выводит его туда, где сможет прорваться. Герой для этого ничего героического не делает, а лишь принимает советы волшебных помощников. Имя музыканта Яновского гремит по всему миру, доводя его личное время в этом мире до момента, когда следует выйти за пределы настоящего. Для такого прозрения нужен удар, и Глеб его получает. Болезнь заставляет переосмыслить настоящее, всмотреться в прошлое и принять неизбежное будущее.

Скольжение по глади сюжета понимания не даст: читатель просто скатится с текста, действие которого весьма причудливо, если не заметит маячки — филологические, музыкальные и философские, — которые щедро расставляет в романе всезнающий автор. «Брисбен» вообще очень филологический роман. Потому герой, как и в «Авиаторе», читает Евангелие, «Робинзона Крузо», вслушивается в звучание слов, изучает полифонию и, естественно, штудирует Бахтина. Полифония имен рифмуется с полифонией смыслов. Глеб — служитель Музы — бездетен. Однако он удочеряет дочь своей первой возлюбленной — Анны. А другая женщина с тем же именем — Ганна — прикинется беременной от него. Названная дочь с символичным именем Вера умрет, но вера самого Глеба только окрепнет.

Герои говорят на русском, украинском, немецком. Передача интонации происходит и графически — некоторые фразы написаны именно на украинском, что заставляет читателя потрудиться, вчитываясь и переводя. Водолазкин при всей своей неполитизированности включает в текст русско-украинский конфликт (самая современная отметка, хотя и не названная, — 2018 год). Но это не делает роман публицистическим высказыванием. Исторические реалии — лишь декорации, не отвлекающие от самого героя, которого автор дает крупным планом. Транслируя философские заветы, писатель выступает как проводник чужого слова, потому он учит, не поучая. «Пореже говори «мы». Я значит гораздо больше», — говорит младшему брату Глеб. Олесь отвечает: «Когда воюют тысячи, «я не значит ничего». Далее автор передает читателю завет Серафима Саровского через Глеба: «Стяжи мир, и тысячи вокруг тебя спасутся». Мир между людьми начинается с мира в человеке.

Исповедальность, как и откровенность, общая черта героев Водолазкина. Причем они не провидцы, а носители некоего знания, которое открывается со временем. А время — генератор внутренних открытий. В «Брисбене» оно сжимается, соединив прошлое и настоящее Глеба, пока он не узнает: «Вечность — это отсутствие времени, а значит, отсутствие смерти». Болезнь, как кажется Глебу, отнимает у него будущее, в котором есть музыка, успех, любовь и Вера. Однако это все только кажется, потому что «будущего не существует», говорит ему старец. Ведь будущее — лишь призрак. Трудно отнять настоящее, еще труднее — прошлое. Вечность отнять невозможно. А именно к ней стремится Глеб. Вечность — отсутствие времени, сообщает Глебу дед. Он понимает, что внук с вечностью в особо близких отношениях благодаря музыке.

Роман, в котором много любят и умирают, звучит не в художественном высказывании, а именно в тех вопросах, которые автор с неутомимостью Сократа задает себе, героям и читателю. Он подводит за руку к тому самому обрыву, но не пугая — утешая. И с каждым романом вечность становится ближе.

Мария Башмакова, специально для «Фонтанки.ру»

Читайте также:

Главные книги сезона: Биография кроссовок, бесконечный роман и неожиданный Марк Твен