Кирилл Крок: «Надеюсь, Ямпольская сделает доброе дело для российского театра»

11 октября 2018, 09:18

Версия для печати

Tweet

Общие экономические законы в сфере театра — просто в силу специфики отрасли — работают криво или не работают вообще. И это обстоятельство не только порождает массу анекдотических историй, но и создают огромные проблемы директорам и менеджерам.

«Фонтанка» поговорила с одним из самых авторитетных и эффективных театральных менеджеров страны, директором московского Вахтанговского театра Кириллом Кроком — о том, какие законы требуют немедленных поправок, о пресловутой «оптимизации» и экономической цензуре, о том, почему в России не появится закон о спонсорстве, и почему черным билетным торговцам скоро станет гораздо сложнее обманывать любителей театра и государство. Ну и, конечно, о новом главном режиссере Вахтанговского театра Юрии Бутусове.

— Мы все помним прекрасный в кавычках период, когда существовали невероятные перегибы с законодательством, когда театр и вообще искусство власти отказывались признавать отдельной, специфической отраслью экономики — и возникали совершенно анекдотические ситуации. Надо было объявлять конкурсы на творческие работы. И Фокин объявлял конкурс на, дословно, «постановку спектакля Фокина», в конкурсе участвовали Могучий и Додин, и они запрашивали баснословные гонорары, так что побеждал Фокин. Всё это законотворчество с повальными конкурсами преподносилось нам под грифом так называемой оптимизации. Насколько все эти перегибы выровнялись сейчас и насколько «оптимизация» себя оправдала?

— Вы знаете, самый идиотский пример оптимизации в российской культуре сейчас — это Тюмень. Во-первых, я там был на гастролях, во-вторых, я общаюсь с людьми, которые там работают, поэтому я в курсе ситуации, когда бывшая чиновница, чтобы ей было чем руководить и на что жить, после того, как ее выперли с госслужбы, слила театр, галерею, школу искусств, клуб — и этот колхоз назвала театрально-концертным объединением. Это один из самых ярких примеров того идиотизма, который процветает на наших просторах. Таких, к сожалению, много. Если бы была только одна Тюмень, можно было бы сказать: ну вот одному региону не повезло, не очень умная чиновница попалась, губернатор оказался какой-то невнятный — не посмотрел, не разобрался, поверил этой даме невероятной. Но я ведь слышу, что подобные вещи происходят и там, и сям — и в Краснодаре, и в Петрозаводске хотят это сделать, и как с этим бороться, я не знаю. Но есть и позитивные новости о наших театральных делах. Мы где-то два месяца назад получили поправки в 44-й федеральный закон. Мы долго кричали по этому поводу — и наконец, нашими проблемами занялись Администрация президента и Правовое управление — они должны внести поправки в Госдуму. Вот я сейчас, как только вернусь в Москву, хочу пойти в комитет по культуре Государственной думы.

— Это тот, который недавно возглавила Ямпольская?

— Да, и, надеюсь, она сделает доброе дело для российского театра. Она человек очень активный — и сам бог ей велел пролоббировать этот закон. Я недавно был на оргкомитете Года театра — на том самом, где случился скандал, Калягин назвал формальным план-проект минкульта, после чего начальник департамента подал в отставку. Так вот я там тоже выступал и сказал: «Послушайте, это, конечно, здорово: фестивали, одни поедут туда, другие сюда, какие-то выставки, съемки спектаклей, но давайте главную проблему решим, ту, которая мешает жить всему театральному сообществу — избавим российский театр от 44-го закона. Давайте пропишем это в план действий на Год театра. Потому что понятно, что Закон о культуре мы в течение года точно не получим, это трехлетняя, как минимум, история, поскольку его еще нужно согласовать, утвердить, да не в одном чтении, и побороться, чтобы он был таким, какой нужно. Давайте хоть с названным законом разберемся, уж коль есть поправки Комитета Госдумы по культуре.

— Тут надо пояснить, что закон, о котором вы говорите, — это закон, регулирующий…

— …регулирующий государственные закупки, заставляющие театры заниматься ерундистикой по объявлению конкурсов на все наши хозяйственные процедуры и нужды, и только для этого держать дополнительных людей в театре, которые перелистывают бумаги, и поддерживать кучу информационных систем.

— Что само по себе обессмысливает оптимизацию?

— Абсолютно. Всякую. Так вот важно, чтобы все это закончилось, чтобы был какой-то элемент доверия, чтобы мы выдохнули спокойно и перестали по каждому чиху объявлять какие-то бесконечные конкурсы и аукционы на закупки, устраивать какие-то торги и так далее. А то три дня прошло, ты бумагу какую-то не повесил на сайте — всё, тебе уже грозит административка, тебя могут выговор объявить. Ну хорошо, ну забыли — ну что, кто-то что-то украл, что ли? Словом, если бы в год театра мы от этих законов избавились, это был бы лучший подарок всем, кто занимается театром. Потому что они — эти законы — у всех уже, как мозоль на языке.

— А что требуется: просто отменить эти законы или как-то по-настоящему их оптимизировать, как ни смешно это прозвучит?

— Туда надо внести поправки о том, что госзакупки не регулируют деятельность в учреждениях исполнительских искусств, увеличить, как сейчас сказано в проекте закона, до 50 миллионов порог денег, на которые театр может закупать то, что ему требуется, без конкурсных процедур. Это огромная цифра. И если даже для нас, огромного столичного театра она все проблемы решила бы, то что уж говорить о каком-нибудь маленьком театре — в Лесосибирске, например. Да даже и вашему питерскому городскому театру эта цифра вообще развязала бы руки, позволила бы забыть о существовании этих законов. Пускай они действуют — на них столько денег потрачено, столько людей на них заработало и зарабатывает. Там же целая мафия создалась — множество каких-то обучающих контор, множество структур, которые помогают своим клиентам выигрывать аукционы.

— А вот конкретно в вашем Театре имени Вахтангова сколько работает людей, которые в творческом процессе не участвуют, а трудятся только на эту оптимизацию?

— Три человека. Это те, кто обслуживают один конкретно 44-й федеральный закон, посвященный госзакупкам из бюджетных средств: это программист, контрактный управляющий, юрист, и еще есть спецорганизации, с которыми мы заключаем договоры: за каждый конкурс мы платим от 40 до 140 тысяч рублей в зависимости от его объема, мы платим за информационную систему, платим айтишникам, чтобы они нас удаленно поддерживали. Ну послушайте, если все эти затраты сложить… Я в прошлом году пытался. Объем госзаказа по 44-му закону в 2017-м у Театра Вахтангова был 49 056 725 рублей. Сумма заключенных контрактов — 42 493 694 рублей. Экономия составила 6 563 030 рублей. На всё, что связано обслуживанием этого закона, театр потратил 5 080 000 рублей. Скажите, большая это экономия?

— Но ведь все эти конкурсы созданы как будто бы для того, чтобы у государства не воровали. Если с этим законом разделаться, как государство сможет себя предостеречь от воровства?

— Да беда-то этого закона в том, что он эту функцию как раз не выполняет. Если кто-то хочет украсть, он будет красть. Я знаю, например, что созданы конторы, которые говорят: мы напишем вам техническое задание так, что никто ничего не поймет, мы составим вам такую техническую документацию, что выиграет кто надо, но вы нам от стоимости контракта должны будете двадцать пять процентов заплатить. Что это такое? То же самое банальное воровство, откаты. За что? Да ни за что. За написание беллетристики, которую нормальный человек, который хочет выполнить у тебя в театре ремонт, читает и не может понять, на каком языке это написано: вроде бы русский, но полная абракадабра. Но выиграют конкурс и получат контракт именно эти люди. Там целая мафия давно образовалась, целые схемы, игры на понижение, а потом выясняется, что фирма, выигравшая конкурс и заключившая контракт с театром, так занизила стоимость, что выполнить условия контракта она не может, начинаются суды, тратится драгоценное время, ну и так далее.

«С точки зрения Полякова мы — развратники»

— А есть еще вот какой аспект: не кажется ли вам, что все эти «оптимизации», а также тот факт, что до сих пор не принимается закон о спонсорстве работает на так называемую «экономическую цензуру» — сохраняет для государства возможности давить на художников экономическими методами, формально не нарушая статью конституции о свободе творчества.

— Ну вот смотрите: закон о спонсорстве — он же так и не принят. Даже те поправки, которые предлагал Минкульт — что если вы, любой гражданин, перечислите театру, допустим, 100 тысяч рублей (хотите пожертвовать лично, есть у вас лишние деньги), то вы тогда можете пойти в налоговую и на эти 100 тысяч получить налоговый вычет. Тут кажется такая простая вещь — и она много где действует. Если вы купили квартиру, или, не дай бог, заболели и вынуждены были прибегнуть к услугам платной медицины — она действует. А вот в отношении спонсорства она не действует. В нашей стране.

— Так она не просто не действует. До смешного доходит. Вот у нас в Петербурге проходит международный культурный форум. И на нем вручают премию «Меценат года». А параллельно организуются круглые столы по проблемам меценатов. И вот однажды на одной и той же площадке форума — в Этнографическом музее — в одном закутке вручали премию Алишеру Усманову, а в другом, вот буквально за стенкой, меценаты из российской глубинки рассказывали, как они перевели деньги театру или музею, и к ним тут же пришли с проверкой.

— Да, и сказали: а давайте-ка мы вам пересчитаем налог на прибыль. Вот такая вилка, которую никак не удается уравновесить.

— А в чем, по-вашему, причина такого дисбаланса?

— В том, что государство боится, что значительно упадут налоговые поступления в бюджет.

— Но ведь таким образом практически полностью исключается альтернативное финансирование.

— Да, а государство на это говорит: ну мы же финансируем всю культуру — да, возможно, недостаточно, но все же финансируем.

— Но Мединский при этом говорит: пусть цветут все цветы, а поливать мы будем только те, которые нравятся.

— Не слышал, что он говорит.

— Как? Это одна из самых известных его фраз. Ну ок, поливайте то, что вам нравится, но тогда откройте альтернативное финансирование.

— Вот поверьте: не будет этого. Они боятся открыть это шлюз. Потому что сразу возникнет вопрос: а почему на учреждение культуры можно перевести деньги и получить налоговые льготы, а не детский дом, например, нельзя? А почему на больницу нельзя? А в университет? А в школу? Они тоже выполняют социальную функцию. То есть, тогда нужно открыть это вообще. И представьте себе, в какой мере тогда уменьшатся налоговые сборы! Конечно, на это государство не пойдет никогда. Ну или, в крайнем случае, будет говорить: хорошо, вы получили спонсорскую помощь — тогда мы на эту сумму уменьшим вам бюджетное финансирование.

— То есть проблема экономической цензуры лично вам кажется надуманной?

— Я не знаю. Мы в Театре имени Вахтангова с этим не сталкивались. Ни мне, ни Туминасу (Римас Туминас, художественный руководитель Театра им. Вахтаногова — Прим.Ред.) никто не говорил: дайте прочитать пьесу, которая намечена у вас к постановке, или расскажите, каких режиссеров вы намерены пригласить. Вообще никогда ничего такого не было.

— А «поставьте драматурга Юрия Полякова» вам тоже не говорили?

— Нет, история с этим товарищем, которая стала широко известна в театральных кругах, была совсем другая. Когда было принято решение о присоединении Симоновского театра к Вахтанговскому, там шла пьеса Полякова, которую он хотел плавно перевести в репертуар Театра Вахтангова. Был бы хороший спектакль! Но спектакль-то был чудовищный. Поэтому мы от него отказались. Тогда и был этот знаменитый звонок — мне позвонил министр, а Поляков в этот момент сидел рядом с ним. Я начал рассказывать министру, в чем дело, и мне казалось, что вопрос закрыт. Но потом мы и не только мы вдруг узнали, что у нас в «Евгении Онегине» Татьяна за пипиську держится, и что мы, с точки зрения Полякова — развратники. До этого он нас никогда не замечал и даже на спектакли не приходил. То, что он был, как он рассказывает, у нас на спектакле, — это неправда, я думаю. Он известный человек и, если бы он был, уж как-нибудь кто-нибудь его бы заметил в зале. Да и вряд ли он стал бы сам покупать билет за пять тысяч — как-то не верится. Но это был единственный случай, когда мне звонили из министерства. И я объяснил министру, что мы смотрели спектакль, что он поставлен двадцать лет назад, и тогда, наверное, это было хорошо: политическая сатира и так далее. А сегодня это нафталин. И министр принял мои доводы, сказал — хорошо, понятно, если вы так решили… Но фраза про нафталин меня сгубила. После этого у нас сразу Татьяна не за то место стала держаться — раньше никому такое не приходило в голову, хотя спектакль идет много лет при аншлаговых залах, и кто только его ни смотрел.

«Нас приравняли к моргам, прачечным, баням»

— Есть еще одна серьезная проблема театральной сферы, решением которой вы, как мне известно, всерьез занимаетесь: проблема черной билетной торговли. На каком этапе борьбы с билетными спекулянтами вы сейчас находитесь?

— В Госдуму от имени правительства внесены поправки в действующее законодательство по поводу борьбы с черными билетами. Мы — всё театральное сообщество — эти поправки согласовали.

— В чем их суть?

— В том, что театры могут вводить именной билет. То есть при покупке билета в него вносятся паспортные данные человека, который пойдет в театр. Покупаешь билет маме с папой, пожалуйста, внеси их фамилию, имя, номер паспорта — в билете появится такая строка. Второе: каждый театр самостоятельно с согласия учредителя прописывает положение о том, как в этом конкретном театре будет осуществляться возврат билетов. До какого времени мы принимаем назад билеты, какой процент от стоимости мы возвращаем или вообще ничего не возвращаем — все это театр будет сам определять. Чтобы не было, как сейчас, когда спекулянты приходят в кассу за полчаса до начала, заявляют, что не могут пойти, и сдают билеты. И попробуй не верни им деньги.

— А какой закон сейчас регулирует отношения театра с людьми, купившими билет?

— Закон о защите прав потребителя. Так как нас с вами приравняли к моргам, прачечным, баням, мы на данный момент считаемся такой же потребительской услугой: пришел в баню — тебе попу попарили, пришел в театр — попарили мозги. В нынешнем законодательстве это выглядит именно так — никакого отличия. Поэтому скупщики билетов немедленно отправляются требовать защиты прав потребителя — и я тут же получаю результат досудебного разбирательства: отдайте деньги. Все равно тех мер, которые нам обещают принять, недостаточно. Мы еще попросили, чтобы сайты-двойники, которые возникают, к сожалению, практически у всех популярных театров, без их, разумеется, ведома, блокировались Роскомнадзором до суда, как блокируются сайты, пропагандирующие насилие, терроризм, национальную рознь. А суд уже потом бы разбирался. К сожалению, МВД это не утвердило. Было высказано много «но» по этому поводу. Но если даже сейчас будут утверждены поправки, о которых я говорил, пять крупнейших московских театров и три питерских будут жить гораздо спокойнее.

— А остальные театры почему не будут?

— Потому что эта проблема только популярных театров. Вот вашему Театру имени Комиссаржевской или Театру комедии эта проблема определенно не грозит. Они о ней и не знают.

Фото: Фото из архива Вахтанговского театра/В.Мясников

«Бутусов вывел на сцену молодое поколение вахтанговцев»

— А вот Театру им. Ленсовета грозила, пока там был Юрий Бутусов. А теперь вот с назначением Юры на пост главного режиссера Театра имени Вахтангова у вас прибавится этих проблем. Расскажите, как вы подружились с Бутусовым и по какой схеме вы собираетесь с ним сотрудничать? Думаю, петербургским поклонникам экс-худрука Театра имени Ленсовета это очень интересно.

— Мы с Юрием Николаевичем подружились давно. Он у нас поставил два спектакля. Один из них — «Мера за меру» Шекспира. Этот спектакль не сложился в репертуаре, не очень часто шел, но зато у него была прекрасная фестивальная судьба: с ним мы объездили пол Европы и даже были в Южной Америке. Второй спектакль, который Бутусов у нас выпустил — «Бег», и это спектакль с абсолютно счастливой судьбой как раз репертуарной. Вся молодежь у нас на сцене, и всегда — аншлаг. То есть Бутусов сделал очень важную для нас вещь — он вывел на Вахтанговскую сцену в тысячный зал молодое поколение вахтанговцев, там нет ни одного звездного артиста, но спектакль пользуется безумной популярностью, и я за это Юрию Николаевичу очень благодарен. Когда он объявил об окончательном разрыве с Театром имени Ленсовета — только тогда, а не как тут ваши коллеги-журналисты написали, что Бутусов устроил скандал в Театре Ленсовета, имея золотой парашют в кармане от Театра Вахтангова… Ну какие дураки! Они не понимают, что он — человек мира, человек театра, что у него без Театра Вахтангова миллион контрактов. Его каждый второй российский театр ждет — только приезжай-поставь. Ну, условно говоря. Так что — подчеркиваю — только когда Юрий Николаевич расстался с Театром Ленсовета, мы с Римасом Туминасом совместно пришли к решению позвать его к нам. Более того, Римас сам пришел ко мне с этой идеей. Я его спросил: «Вы хотите, чтобы он у нас ставил? Ну так мы уже два года ведем с ним об переговоры о новой постановке, никак договориться не можем». — Нет, — сказал Римас, — надо, чтобы он у нас был штатным режиссером. Я говорю: «Тогда ему надо давать статус главного режиссера, чтобы его заинтересовать». Римас сказал: да. И тогда уже Римас ему позвонил. Бутусов поначалу сказал: нет, я не хочу, не надо. Потом мы еще где-то встречались для переговоров. Он сказал: мне некогда, у меня полно контрактов, я не хочу сидеть в кабинете, избавьте меня от этого. Мы ему сказали: мы тебя избавим от всего подобного, приезжай, ставь, принимай участие в творческой жизни Театра Вахтангова.

— То есть главное режиссерство Бутусова дает вам возможность приоритетно на него претендовать как на постановщика, так?

— Безусловно. А ему оно дает весьма приоритетный статус Театра Вахтангова. Это немало — когда ты главный режиссер не какого-то там театра, а Театра Вахтангова! Это дает определенные и вполне очевидные плюсы. Поэтому, я думаю, это история взаимовыгодная. С Юрием Николаевичем, мы прекрасно ладим. Когда он выпускал у нас два предыдущих спектакля, никаких проблем, «тёрок», как теперь говорит молодежь, у нас не было. Да, все творческие люди — сложные. Я не знаю ни одного простого.

— Возможно, я еще что-то упустила из экономических проблем, которые очень мешают жить отечественному театру, а для вас они очевидны?

— Нет, все проговорили. Очень мешает жить отсутствие закона о спонсорстве. Как сказал мне недавно советник президента Владимир Толстой, они будут пытаться главу о спонсорстве запихнуть в Закон о культуре. Но даже если они смогут ее туда запихнуть, самое главное — что ее надо согласовать со всеми экономическими ведомствами, с правительством. Боюсь, что это не получится. Знаете, чтобы этот пункт согласовать, нужно конкретно желание президента. Если он скажет: Да! Делаем так! — тогда это будет сделано. В нашем менталитете как был царь, который отвечает за всё, так и остался. И только если первое лицо скажет, что так должно быть, что люди, поддерживающие культуру, должны получать налоговые льготы, правительство вынуждено будет подчиниться.

— Вот еще что хочу спросить про «черные» билеты: почему вдруг правительство решило эту историю поддержать, если речь идет о семи-восьми театрах на всю страну?

— Да всё потому же. Потому что спекулянты налоги не платят. Если бы они платили НДФЛ и другие налоги, как платим мы, театры, в том числе, и за тех билетных распространителей, которых мы нанимаем, была бы совсем другая история. Просто я и генеральный директор Большого театра Владимир Урин подсчитали, какие примерно суммы уходят через эти левые каналы. И в этом нас очень поддержало Министерство культуры.

— И какие это суммы?

— Ну вот Урин только по Большому театру называл сумму один миллиард рублей в год. То есть билет, который в кассе стоит 20 тысяч, спекулянты продают, к примеру, за 100. И вот этих нигде не учтенных денег за год набегает миллиард. Когда власти сообразили, что теряют порядка 100 миллионов налогов — и это только в результате манипуляций перекупщиков с билетами одного Большого театра – тогда они нас резко и поддержали.

Жанна Зарецкая, специально для «Фонтанки.ру»

Читайте также:

Валерий Фокин: Большинство чиновников от культуры ненавидит театр

Бутусов сказал «гуд бай» театру Ленсовета