Концептуальные виньетки — новая проза Леонида Юзефовича

21 августа 2018, 10:11

Версия для печати

Tweet

Автор «Самодержца пустыни» и «Зимней дороги» выпустил книгу малой прозы «Маяк на Хийумаа». В необязательных (на фоне крупной прозы) рассказах — откровения об истории и не только.

Леонид Юзефович для русской прозы — фигура парадоксальная. Получив почти все возможные литературные регалии (две «Большие книги» и два «Национальных бестселлера»), он остаётся неизвестным для многих читателей. В то же время те, «кто знают», наслаждаются его историческим полотном о бароне фон Унгерне «Самодержец пустыни», детективными историями о сыщике Путилине, остросюжетным романом «Казароза». Юзефович пишет о локальных в контексте мировой истории вещах, но так, что они принимают масштабы «Илиады» и «Одиссеи». И одновременно прорастают в живыми, человеческими чертами.

Последняя книга «Зимняя дорога» окончена в 2014 году, на этом фоне ждать чего-то нового, казалось бы, безнадёжно. Тем не менее в августе 2018-го вышел сборник рассказов «Маяк на Хийумаа», написанный «на полях» основных романов, прежде всего — романа о самодержце.

Новая книжка, на самом деле, совершенно не обязательная и ни к чему не обязывающая. Основных произведений Юзефовича она существенно не дополнит, но расцветит деталями; покажет, что происходит «за кадром» литературы, и как работает писатель. Хийумаа, он же Даго, — остров, где владел имением прапрадед барона Унгерна — того самого одиозного белого генерала, что в 1920 году отвоевал у Китая Монголию и мечтал воссоздать империю Чингисхана. По легенде, предок Унгерна зажигал на берегу маяк и подавал ложные сигналы, чтобы грабить проходившие мимо корабли; они разбивались об утёсы. Такой эта история попала в «Самодержца пустыни». На Даго автобиографический герой Юзефовича отправляется спустя много лет после написания книги. Чтобы выяснить, что никаких утёсов, на самом деле, нет, да и маяк расположен совсем в другом месте. История молодой девушки, еврейки, спасенной офицером Азиатской дивизии Унгерна, а затем убившей своего спасителя, разворачивается в миниатюрный психологический детектив. Чем она руководствовалась, и случилось ли на самом деле это убийство? Или другой поворот: офицер всё той же Азиатской дивизии участвует в коллективном изнасиловании жены своего близкого знакомого. Как передали это мемуаристы: зашёл в юрту, «где лежала полуобезумевшая женщина, дабы использовать свое право». А было ли это изнасилование? Или в палатке происходило нечто другое? Тихое прощание, например?

«Маяк на Хийумаа» — история о хитросплетениях истории, и одновременно — покаяние автора исторической прозы. Исповедь об истине, которая недостижима, и каждая новая деталь может полностью перевернуть представление о прошлом. Откровение о слове, способном ранить потомков героев через десятилетия после описываемых событий:

«Мне уже звонил правнучатый племянник атамана Семенова, работавший геологом на Камчатке; внук колчаковского генерала Анатолия Пепеляева, державший хлебный ларек на Никулинском рынке, возил меня по Москве на своей старенькой «шестерке», а внука убитого по приказу Унгерна полковника Казагранди, милого застенчивого юношу из Усть-Каменогорска, я поил чаем у себя дома... С кем-то я встречался, от кого-то норовил отделаться. Одни хотели исправить допущенные мною ошибки, другие горели желанием сообщить о своих предках что-то такое, чего не было в моей книге, третьи надеялись узнать что-нибудь от меня, не сомневаясь, что я знаю больше, чем написал».

Фото: предоставлено издательством

Юзефович пишет причудливо, следуя логике жизни, а не заданной «из головы» композиции. Встречи, звонки, архивные находки и письма — зазор между автобиографическим персонажем и автором минимален, события складываются в той последовательности, в которой действительно происходили. Поэтому у читателя может возникнуть ощущение, что он блуждает по лабиринту. Но в конце этого лабиринта обязательно произойдёт катарсис. Обусловленный на сей раз уже не внешними обстоятельствами, а изнутри, самим мировидением автора. Статуэтка богини милосердия Гуань Инь, купленная в любительской антикварной лавке, станет поводом для рассуждений о любви и сострадании. Строки песни «Солнце спускается за лесом», записанные в далёком 1965 году освободившимся из сталинских лагерей латышским стрелком, спустя много лет усадят писателя на пол с бутылкой вина, бокалом и ворохом старых записей:

«Полвека назад ко мне явился мертвец, выходец из иного мира. Написанная им строчка осталась со мной, как нитка, выдернутая из его савана. Она обвилась вокруг моего запястья и привязала меня к тому времени, из которого он вышел. Теперь я хочу ее снять, но не тут-то было.

Вот я сижу на полу в пустой полутемной комнате, и слезы стоят у меня в горле.

О чем я плачу? Никто не отвечает, да я и не жду ответа».

Тихая грусть; ощущение, как будто мир поставлен на паузу, трепетное, сиюминутное, будто бабочка, севшая на цветок. Примирение с жизнью, втягивание в себя одновременно всех её противоположностей. Сходную интонацию в прозе найти нелегко, а вот в поэзии — пожалуйста. Взять хотя бы поэтов-метареалистов 1980-х с их умением увидеть метафору в повседневном.

По такому же лекалу скроены беллетризованные рассказы, собранные во второй части книги — об учительнице, которая ест черёмуху во время сентябрьской грозы и вспоминает детство; о литературоведе (побывал в доме поэта, которого когда-то изучал, и порвал отношения с любовницей); о бабочке, ставшей причиной для семейной драмы и примирения.

Предсказывая вопрос — нужно ли обязательно читать основные труды Юзефовича, чтобы приступить к «Маяку на Хийумаа»? Нет, не нужно. Книжка может стать и послесловием, и вступлением к предыдущим работам. Или виньетками на полях.

Елена Кузнецова, «Фонтанка.ру»

Читайте также:

Что читать в 2018-м: Мартин, Акунин и новая «Алиса»