Марат Гельман: «Не дай нам бог быть похожими на Павленского»

22 февраля 2020, 10:33

Версия для печати

Tweet

В «Экспофоруме» до 23 февраля выставка-ярмарка современного искусства «Понаехали!» в рамках которой известный арт-менеджер, несколько лет назад покинувший Россию, представил свой проект «Украинский файл №1». «Фонтанка» побеседовала с Маратом Гельманом об искусстве по ту сторону границы, причинах примириться с активистами и о том, от кого надо спасать казаков.

— При словах «современное искусство Украины» ожидаешь от выставки разговора со зрителем о событиях после 2014 года. Вы показали другое — большая часть произведений «Файла №1» написаны до этих событий. Почему такой выбор?

— Продюсер мероприятия Владимир Гурфинкель, режиссер, мой партнер в Перми, с которым мы сделали много успешных проектов, предложил: «Сделай что-нибудь для нас». Я ответил: «Ты знаешь, у меня кончились радикальные художники». А потом подумал, что, на самом деле, ввиду контекста, о котором вы говорите, очень важно сделать выставку украинского искусства — как некое противопоставление пропаганде, лжи о ситуации в Украине на российском телевидении. Выставка называется «Украинский файл №1», потому что я даже не обращался за произведениями в Украину: это работы из моей коллекции.

Моя первая успешная выставка прошла в 1990 году, это была «Южнорусская волна» (тогда еще существовал СССР, поэтому украинские художники не боялись этого термина), которая на две трети состояла из работ украинских художников — затем они начали себя называть «украинский трансавангард». Я продолжал с ними работать, показывал миру, сейчас помогаю Центру Помпиду в Париже делать украинскую коллекцию, да и PinchukArtCentre — главный музей современного искусства в Киеве — по сути я инициировал, — то есть в принципе в Украине я такая же в художественной среде значительная фигура, как и в России. И у меня как раз было ощущение, что не надо политического искусства. Оно в Украине есть, но надо просто показать замечательных художников, европейскую живопись, интеллектуалов, достаточно спокойный проект — в том числе, как у Арсена Савадова, связанный с европейской культурой, с Джотто. И это сегодня гораздо важнее, чем прямое высказывание украинских художников, обращенное к русским.

— Почему?

— Я делаю первые выставки в России после большого перерыва и должен делать только то, что кроме меня никто не сделает. Например, было четкое понимание, что у группы «Война» — притом, что она шумела, гремела, — ни одной архивной выставки в России не было, пока я не сделал. И вот сейчас понимаю, что в нынешней ситуации украинскую выставку никто не сделает. Противопоставлять пропаганде надо не другую пропаганду, украинскую, которая тоже есть, а культурных европейских художников.

— Выставка называется «Файл №1». А будут ли последующие?

— Да, это очень важно, потому что сейчас я показываю старшее поколение. Кроме Гусева, который чуть-чуть младше, это те художники, которые еще были этой «южнорусской» частью, а потом украинской. После этого появилось еще два поколения — историю одного, назовем его «оранжевой революции», можно отсчитывать с 2005 года — это группа РЭП, это звезда мирового масштаба Жанна Кадырова, которая была на последней Венецианской биеннале, это Ксения Гнилицкая. И если это поколение было максимально социальным, достаточно левым в классическом понимании, то следующее — уже абсолютно европейские художники, индивидуалисты, тут нет мейнстрима, а каждый ищет свое поле и единомышленников в мире. Я хотел бы показать и их. Выставку назвал «Файл №1», потому что с тех пор, как готовил для Помпиду презентацию, у меня эти файлы так в компьютере и расположены: «Файл №1», «Файл №2», «Файл №3».

— Подтолкнули ли события 2014 года кого-либо к созданию новой «Герники» (картина Пабло Пикассо о бомбардировке испанского города и ужасах Гражданской войны — Прим.ред.)?

— Новую «Гернику» закрасили. Когда в Киеве отдали художникам Арсенал, там делали огромные выставки. И один из художников второй волны написал большую настенную фреску. Но на ней священник был изображен в не вполне подобающем виде, в общем, она была острая. А это еще при Януковиче случилось. И вдруг директор этого Арсенала узнает, что сейчас приедет Янукович — и работу закрашивают. Был огромный скандал. И она уже больше не директор Арсенала, то есть без последствий это не оставили.

— Ну «при Януковиче» — это давно…

— Так как эти события происходили у них на глазах и разворачивались постепенно — а не как «упал самолет — надо поставить памятник», то художники «втравливались». Например, Олег Тистол — очень хороший художник — вместе с другими расписывал щиты, которыми защищались протестующие. То есть участвовали буквально. Но интересно другое: как только все закончилось, у них даже не возникло мысли этот опыт воплотить в творчестве. Тистол пошел рисовать свои же орнаменты.

— На одной из работ, представленных на выставке, изображен Петр Павленский, поджигающий Эйфелеву башню. Вы же с ним сейчас общаетесь?

—Да.

— Его проект «Порнополитик» со сбором компромата на политиков, из-за которого с выборов в мэры Парижа снялся кандидат, буквально взорвал интернет, а сам Павленский чуть не оказался за решеткой. Эффект грандиозный, но где грань допустимого?

— Во-первых, надо иметь в виду, что радикальный художник не является образцом для подражания. Не дай бог нам с вами даже в чем-то пытаться быть похожими на Павленского. Они изгои общества, они живут за моралью. Но иногда ты понимаешь, что нам нужны такие. Мы сами не хотим быть такими, но хорошо, что такие есть. То, что он сделал, — естественно, меня покоробило. Но с другой стороны, люди видят, что кандидат в мэры, — ханжа, нарочито показывающий свою святость, а в это время банально изменяющий жене. Поэтому с одной стороны, мне поступок Павленского неприятен, с другой — я думаю: хорошо, что тот снял свою кандидатуру.

— Но ведь есть шанс, что человек невиновен.

— Здесь если бы был шанс, что это монтаж, он бы не ушел с гонки.

— Ну как же, сколько людей уходило — тот же глава французской федерации фигурного катания, из-за скандала с харассментом — хотя он в те годы эту федерацию не возглавлял. Людей морально вынуждают уходить.

— Это политика. В ней есть определенные правила. Есть даже национальные особенности: у нас — ФСБ, а во Франции — адюльтер. Французское общество относится к адюльтеру терпимо. Но ты не будь ханжой тогда, не призывай других быть хорошими семьянинами. Покажи, что какой ты свободный человек, ценящий свободные сексуальные отношения, и жена не против — пусть тебя таким выберут. Суть-то в чем: двуличие — это опыт, если я обманываю в этом, я могу обманывать в другом. Поэтому парижанам, может, и все равно, изменяет он жене или нет, но то, что он легко врет, убедительно, — это им важно знать.

— А вот искусство ли это — в действиях Павленского?

— Не знаю.

— Не устарел ли вообще скандал как метод привлечения внимания к искусству?

— Скажем так: сейчас есть и другие способы. Вопрос в чем: если люди пользуются — вроде и не устарел. В отличие от писателя или музыканта, художник может быть профессионально реализованным, не будучи известным широкому кругу людей — например, читателям «Фонтанки». Потому что коллекционеры — это достаточно небольшой круг людей. У художника есть 5-7 коллекционеров, и он может вполне себе жить и работать. И это важно: коллекционер, вот я, подарил Третьяковской галерее 72 работы (выставка современного искусства «Дар Марата» открылась 15 февраля — Прим.ред.). Понятно, там есть Олег Кулик, которого знают все. Но там есть и Юрий Шабельников, которого знают все профессионалы, но не знают те, кто читают только острые сюжеты в новостях. То есть медиа — один из способов, не самый главный, для продвижения карьеры художника. Но есть художники, которые выбирают этот путь.

— А где мерило этой карьеры? Неужели художнику не хочется донести свою мысль, свое искусство до как можно большего числа людей? Если его будут ценить только коллекционеры — это не тот результат.

— Это просто более долгий путь. Потому что после коллекционеров, когда произведение попадает в Третьяковку, ты пропускаешь через себя огромный поток людей.

Фото: предоставлено выставкой-ярмаркой «Понаехали!»

— Если попадает!

— Да, ставки высоки, в том-то и дело. В принципе в искусстве высокие ставки. В этом смысле есть пути через медиа, через институции и через коллекции. На днях про мой подарок журналистка сделала хороший материал, и в самом начале пишет — «скандальный галерист». Интервью интересное, текст хороший, а заголовок — такой. Я спрашиваю: «Почему «скандальный»? Да, я привык, ты не первая и не последняя, кто так говорит. Но ты хоть мне скажи?» «Ну как — ты же делаешь, в основном, острые выставки». Так вот: Галерея Гельмана сделала за время существования 600 выставок. Из них — 20 острых. Из этих 20 острых — 5-6 политических. Но если взять медиа-реакцию, то эти 20 острых — это 70% прессы. Так что медиа — это кривое зеркало. А дальше вы уже смотритесь в отражение отражений. Все художники 1990-х годов, которые известны в мире, первую выставку делали у меня. Но естественно, в медийном пространстве я занимался политическим искусством: я не боялся, я считал, что медиа — один из способов, может быть, не главный, но все равно очень важный способ продвижения сегодня для художника. Каково общество — таково и искусство.

— Случалось ли вам договариваться с активистами об их приходе?

— Нет, это вы ошибаетесь. Я понимаю, что иногда они так хорошо рекламируют выставку, что многим кажется, что это специально сделано, но это не так.

— Ну а кому-нибудь из коллег? Ведь много к кому приходили без приглашения.

— Нет. Но пока вы говорили, я вспомнил про Машу Алехину (участница Pussy Riot —Прим.ред.), у которой уже давно длится роман с Энтео (Дмитрий Цорионов — православный активист, организатор и участник противоправных действий в учреждениях культуры, среди которых атака на скульптуры Вадима Сидура, попытка срыва спектакля Константина Богомолова в МХТ и спектакля «Театра.doc» — Прим.ред.). Она приезжала, мы работали вместе, но я его видеть не хотел, она это знала и ужасно переживала. А тут он как-то выступил против коммунистов хорошо, и я его простил. Просто для нас они все — часть силы зла. А когда я сейчас сказал «прощаю», она его сразу привезла, я увидел, что он просто по-другому понимает добро. Это надо понимать, и так рьяно поливать их, может быть, и не стоит.

— Вы в чем-то разделили его идеи?

— Нет. Более того, он «перековался». Но когда он пытался объяснить — а он же и против Pussy Riot, против Маши выступал, — я видел, что он просто искренний человек. А мы сейчас живем в такое время, когда у власти карьеристы и бюрократы — люди вообще без убеждений. И я думаю, что такой Энтео с убеждениями, который ради своих убеждений идет морды бить, — мне более симпатичен, чем человек безыдейный, который сегодня — одно думает, а завтра — другое. Поэтому от всех казаков на выставках я просто ставлю охрану. У нас же в художественной среде денег немного, охрану почти никто не ставил, — они заходили, и начинался скандал. Надо ставить охрану и оберегать казаков от того, чтобы они не попали в скандал. Нас от казаков — а казаков от нас.

— Я читала про ваш дар Третьяковке и ревновала: а нам, Петербургу, ничего не хотите оставить?

— Почему не хочу? В Русский музей в 1999 году 50 работ подарил. В том числе Савадова. Просто Третьяковка плохо работает с новым искусством современным, а ваш Боровский, Леся Туркина — более живые, динамичные.

— То есть у нас все хорошо, и можно не вмешиваться?

— Не совсем так. У Русского музея был расцвет, когда ни у кого больше не было отдела новейших течений, и я делал там свои выставки. Сейчас пошла конкуренция — но это естественный процесс.

Беседовала Алина Циопа, «Фонтанка.ру»