Don’t Worry, Be Happy: оптимистические антиутопии Сорокина и Акунина

29 марта 2017, 13:45

Версия для печати

Tweet

Поступили в продажу романы Владимира Сорокина «Манарага» и Бориса Акунина «Счастливая Россия». В первом люди будущего сжигают книги, во втором – люди прошлого разбираются друг с другом в застенках НКВД. Как живые классики русской литературы ищут во мраке основания для оптимизма, узнала «Фонтанка».

ВЕСЕЛЫЕ ПОМИНКИ

Владимир Сорокин. Манарага. – М.: Corpus, 2017. – 256 с.

В 2002 году прокремлёвское движение «Идущие вместе» установило в Москве огромный унитаз, в котором сожгло (по другой версии – утопило) выдержки из книг писателя Владимира Сорокина. В 2006-м Сорокин выпустил роман «День опричника» – о новом российском средневековье. Там были строки: «В огонь гляжу. А там горят «Идиот» и «Анна Каренина». И сказать надобно – хорошо горят. Вообще, книги хорошо горят. А уж рукописи – как порох. Видал я много костров из книг-рукописей – и у нас на дворе, и в Тайном Приказе. Да и сама Писательская Палата жгла на Манежной, от собственных крамольников очищаясь».

К 2017 году образ горящих книг вызрел настолько, что для него понадобился отдельный роман. Действие «Манараги» разворачивается в декорациях Нового Средневековья, уже опробованных и в «Дне опричника», и в «Сахарном Кремле», и в «Теллурии». Европа середины XXI века наполовину завоёвана мусульманами, наполовину раздроблена. На Урале – отдельная республика, густо заселённая китайцами. В Баварии – «сторожевая башня, пулеметные гнёзда в бойницах», «пиво, свиная рулька, портативные крылья лучшие в Европе, смертная казнь на плахе». Независимая Швейцария отбилась от талибских захватчиков с помощью «пакистанских крылатых легионеров».

Фото: предоставлено издательством Corpus

В этих условиях по планете колесит отважный book’n’griller Геза. Book’n’griller – профессия такая: шеф-повар готовит для новой аристократии изысканные блюда на изданиях классических книг. Желаете осетрины, поджаренной на пламени от томика Достоевского? Форшмака на Шолом-Алейхеме? Шницелей на Шницлере? (Тут двойная игра слов – сочинения австрийского писателя Артура Шницлера, и правда, сожгли в Германии в 1933 году). Обращайтесь к Гезе: «Книга должна быть яркой: пылать и поражать», – его девиз. Правда, book’n’grill – удовольствие недешёвое и рискованное: подпольная международная Кухня, объединяющая всех шефов мира, нелегально добывает книги из библиотек и музеев. Чтение в будущем не то, чтобы совсем не практикуется, но полностью перешло на смартфоны – «эпоха Гуттенберга завершилась полной победой электричества».

У Сорокина в русской литературе прочно утвердилась репутация провидца. Его фантазии воплощаются в жизнь с силой самосбывающегося пророчества: так было с «Днём опричника», где писатель за восемь лет до продуктового эмбарго предсказал, что на полках отечественных магазинов скоро останутся только «повидло яблочное и сливовое, масло коровье и постное» да сыр «Российский». «Манарага» – случай, когда до воплощения прогнозов и восьми лет ждать не надо. Взять хотя бы последние новости из старейшей в Петербурге и стране Российской национальной библиотеки, которую собираются слить с московской Ленинкой. В Публичку намереваются посылать, по преимуществу, электронные экземпляры книг, а в старинных зданиях в центре города учредить библиомузей вполне в духе «Манараги».

Культ гастрономии всё плотнее соединяется с культом интеллектуальности. Стоит взглянуть на обширную карту кафе и баров, где за чашкой кофе или бокалом вина можно полистать книгу или послушать лекцию. Впрочем, было ли когда-нибудь по-другому? Проклятые поэты встречались в парижском кафе «Два маго» на площади Сен-Жермен, а Эрнест Хемингуэй написал «Фиесту» в местечке «Клозери де Лила» на бульваре Монпарнас. Хорошая книга, как и хорошо приготовленная еда, – истинное удовольствие, знают книжные гурманы. Вопрос только в том, каким образом разместить пищу насущную и духовную на шкале ценностей.

Владимир Сорокин от тревожных алармистских интонаций (свойственных, например, самой знаменитой книге о сожжении книг – антиутопии «451º по Фаренгейту» Рэя Бредбери) далёк. В недавних интервью «Медузе» и литературному сайту «Горький» писатель признался, что считает неизбежным закат книжной культуры – печатные книги превратятся в произведения искусства и станут доступны только для избранных. Сорокин периодически чистит свою домашнюю библиотеку, недавно вот избавился от Горького. Написать антиутопию с элементами утопии, «весёлую приключенческую книгу о нашем безумном мире», – такую авторскую задачу ставил себе Сорокин, садясь за «Манарагу».

Чего-чего, а весёлости новому Сорокину не занимать: писатель (а он доказал, что умеет это делать, ещё в конце 1990-х в романе «Голубое сало»), вволю порезвился с литературным контекстом и цитатами. В «Манараге» встретятся пародии на Льва Толстого, Фридриха Ницше, Захара Прилепина и даже самопародии А трудовые будни book’n’grill’ера будут окружены облаком каламбуров: «Книгу занесли в Красную книгу. И – прекрасно. Это сразу удесятерило цену за book’n’grill», – объясняет Геза историю шеф-поварского дела. «Я люблю русскую классику, хотя не прочел и до середины ни одного русского романа», – признаётся он. «Всё прошло хорошо. Книга прочитана идеально – не быстро и не медленно», – заключает после роскошной трапезы с водкой и pirozhk’ами на Достоевском.

На что ещё стоит обратить внимание в «Манараге» – так это на сюжет. Если та же «Теллурия» или «Опричник» складывались как набор ориенталистических зарисовок о жизни будущей Европы, то в новом романе за этими фрагментами обнаруживается интрига и последовательность событий. За жизнью Гезы мы будем наблюдать в течение месяца, и ближе к финалу (он-то и произойдёт на уральской горе с экзотическим названием Манарага) этот стабильный мир перевернётся с ног на голову. Из антиутопии, подобно пресмыкающемуся гаду из яйца, вылупится ещё одна антиутопия, а читатель останется наедине с размышлениями совсем не книжными: что управляет человеческим сознанием, откуда берутся новые идеалы, и как соотносится элитарное и массовое в искусстве.

ЛАБОРАТОРНЫЕ ОПЫТЫ

Акунин-Чхартишвили Б. Счастливая Россия. – М.: Захаров, 2017. – 336 с.

Писать о сталинском времени стало до некоторой степени модным. Причём не только в жанре романов-эпопей или документальных исследований. К рефлексии над эпохой тоталитаризма подключаются представители лёгкого жанра: фантаст Вячеслав Рыбаков выпустил альтернативную историю предвоенного СССР, подростковая писательница Юлия Яковлева и лауреат «Нацбеста» Фигль-Мигль – детективы о репрессиях. На этом фоне создатель «Приключений Эраста Фандорина» Борис Акунин анонсировал новую книгу «Счастливая Россия». Это будет «честная утопия» об СССР 1937 года, «безо всякого ерничанья и постмодернизма», пообещал писатель, отметив, что «в жизни не писал ничего до такой степени оптимистического».

На поверку в «Счастливой России», конечно, очень мало утопического. Акунин затеял сложный лабораторный эксперимент с жанрами. В основе – историко-психологическая проза (которая, учитывая время действия, по определению несёт черты антиутопии). При этом в книжке, входящей в цикл «Семейный альбом», наблюдаются обширные инородные вкрапления: научно-фантастическая повесть в духе «Аэлиты» Алексея Толстого или «Головы профессора Доуэля» Александра Беляева, историософский трактат, публицистика, проповедь.

Историко-психологическая основа получилась на редкость прочной. Филипп Бляхин, герой предыдущих романов «Семейного альбома», попал по партийному призыву на службу в НКВД. Здесь жизнь бывшего стажёра царской охранки, участника Гражданской войны и личного адъютанта советских и партийных функционеров Панкрата Рогачова и Карпа Мягкова, уподобляется жизни маленькой рыбки в морской пучине. Нужно и самому съесть червячка, и вовремя спрятаться за водоросли или камень, чтобы тебя не проглотила рыба побольше. Но, уж если эта большая рыба сдохла, урвать свой кусок, да пожирней.

Фото: Предоставлено издательством "Захаров"

…Сотрудники НКВД в «Счастливой России» следят друг за другом: вышел из кабинета – будь уверен, обыщут ящики твоего стола. Чекистские сатрапы приближают к себе только тех, кого «крепко держат за яйца», то есть против кого имеют компромат, – чтобы легче было управлять. Выбор – подежурить ли в «Ближней Стенке» (подвал, где производится смертная казнь) или ехать в колхоз на уборку картофеля – однозначно совершается в пользу первой обязанности, как менее трудозатратной. На этом фоне разворачивается бляхинская личная история, вырисовываются персональные выборы. Пристрелить ли старого боевого товарища, чтобы скрыть тайны своего прошлого? А может быть, арестовать его жену? Предать ли начальника, которому когда-то был настолько благодарен, что в честь него поменял отчество? Отправить ли собственную любовницу за 101-й километр, чтобы отобрать у неё сына? Тут единственной путеводной нитью может стать интуиция – если подведёт, попадёшь в расход; подскажет верное решение – жди повышения. А, получив его, чувствуй себя приличным, неплохим, в сущности, человеком.

Акунинское человековедение, впрочем, имеет одну слабую сторону – оно, в русле лабораторной природы романа, слишком откровенно. То, что в 1930-е годы не формулировалось даже про себя, герои «Счастливой России» произносят вслух, громогласно, да ещё и при свидетелях. Начальник Бляхина, капитан госбезопасности Соломон Шванц, например, проясняет Филиппу методы работы НКВД: «Дела у нас бывают двух категорий: или лепим что-нибудь из мелочевки, или вообще гоним чистую липу. Настоящих внутренних врагов мы давно перевели, но партия велит держать население вот так. – Он сжал пухлый кулак. – Чтоб не разболтались, не завиляли. Чтоб дисциплина была. Народ у нас сам знаешь какой. Не напугаешь – не повезет». А вот тот же Шванц раскрывает и секреты добрых отношений с наркомом внутренних дел Ежовым: «Запомни правило Соломона Премудрого номер один: что начальник любит, то ему и предоставь. Любит, чтоб боялись, – бойся до холодного пота. Я перед Малюткой дрожу, как лист, – ему приятно. Когда-нибудь наорет на меня – я нарочно в портки надую. Будто со страха. У меня на этот случай и брюки запасные в шкафу припрятаны – переодеться». Впрочем, ни запасные штаны, ни хитрость, как покажет роман, не являются панацеей.

Шванцу и Бляхину в разработку поступает дело особой политической важности – несколько московских интеллигентов собирались вместе, чтобы размышлять о будущем счастливой, освободившейся от коммунизма России. Ежов мечтает положить папку с материалами на стол самому Сталину, нарисовав вокруг «счастливороссов» международный эсеровский заговор. Именно документы и прожекты, составленные членами «подпольной контрреволюционной организации» – историком, священником, писателем и бывшим дипломатом – составляют причудливые жанровые вкрапления в историко-психологическую ткань романа.

Если к научно-фантастической повести бывшего члена союза писателей Артура Свободина вопросов почти не возникает, то с остальными отрывками (именно они мыслятся Акуниным, как утопия) не всё так однозначно. Сложно объяснить, например, что побудило историка дореволюционной выучки Никиту Квашнина в докладе о коррекции государственного устройства России размышлять о «функциях федерального правительства», «субъектах федерации» и «национальных проектах». Погружаясь в публицистику, Акунин забывает о тонкостях исторической стилизации и даже и не пытается закамуфлировать собственные мысли под мысли интеллигента 1937 года. Поэтому вместо исторического манифеста получается политический пост из Facebook, написанный, правда, с основательностью «Истории Российского государства».

В итоге «Счастливая Россия» оказывается текстом разрозненным и дробным. Читатель сам как будто становится участником эксперимента – то с замирающим сердцем отмечает точность психологических находок Акунина, то брызжет желчью в полемике с лобовыми историософскими нотациями. И в этом контекте отвязное карнавальное веселье Сорокина, возможно, окажется не самой плохой из альтернатив.

Елена Кузнецова, «Фонтанка.ру»