Репрессии в лёгком жанре: два детектива о сталинской эпохе

06 марта 2017, 16:01

Версия для печати

Tweet

В начале марта в продажу выходят два детектива родом из Петербурга – винтажный роман Юлии Яковлевой о пропавших из Эрмитажа картинах и юмористическая антиутопия Фигля-Мигля о воскрешённых жертвах сталинских репрессий. В обоих случаях форма детектива – лишь маскировка, под ней кроются размышления о культурном контексте 1930-х годов и нашем времени. Как Яковлева и Фигль-Мигль увидели эпоху, о которой буквально недавно высказались лауреаты «Большой книги» Захар Прилепин, Леонид Юзефович и Гузель Яхина, рассказывает «Фонтанка».

Криминальное искусствоведение
Юлия Яковлева. Вдруг охотник выбегает. — Москва: Издательство «Э», 2017. — 384 с.

«Вдруг охотник выбегает» Юлии Яковлевой – литературное мокьюментари. Действие происходит в 1930 году, но автор создаёт обобщённый образ Ленинграда начала 1930-х, захватывая и конец эпохи НЭПа, и предвоенный сталинский террор. В этом Ленинграде одновременно правит Киров, убитый в 1934 году, и работает фабрика Крупской, основанная в 1938-м, а уголовный розыск ведёт тщательную фотофиксацию мест преступлений (чего, кажется, не происходит до сих пор).

Фото: предоставлено издательством

Яковлевскому Ленинграду, тем не менее, веришь. Автор, известная подростковыми книгами о сталинских репрессиях и блокаде, умеет заглядывать в городское бессознательное и извлекать оттуда безотказно работающие архетипы. Вы вместе с героями пройдётесь по тесным коридорам коммунальных квартир, прокатитесь на скрипящем трамвае до рабочей Выборгской стороны, поднимете пенную кружку в пивной на набережной Фонтанки и покопаетесь в букинистическом развале на перекрёстке Невского и проспекта Володарского, нынешнего Литейного. Уже появилось ощущение, что оказались в городе, «знакомом до слёз, до прожилок, до детских припухлых желёз»? Оно удваивается, когда речь идёт о петербургской культуре – пространстве для автора (кроме писательства, Яковлева занимается балетной критикой и даже выпустила остроумную энциклопедию «Азбука балета» для детей) родном. Взять хотя бы Эрмитаж, «изнуряющий огромными широкими лестницами, гулкими залами, мощными колоннами, золотом, золотом, золотом». Или Публичную библиотеку: «Время здесь остановилось. Огромные стеллажи опоясывали стены целиком, уходили к высокому потолку. Бури истории, бушевавшие снаружи, ударялись в эти стеллажи и с воем отступали. Но и весна, солнце, юность отступали тоже. В окно напрасно постукивали ветки, покрытые первой, нежной и клейкой апрельской зеленью. Здесь, под защитой книг всегда пахло старостью: старым деревом, старой бумагой, но не разлагающейся, дешевой, пыльной, а благородно желтеющей. Напрасно лился в окна и день. Здесь всегда был ранний вечер, уютно размеченный светом настольных ламп под зеленым, целительным для глаз абажуром. Публичная библиотека шла сквозь время, как большой надежный корабль». Это о нашей, современной Публичке, или о библиотеке 1930-х?

На вечный образ города накладываются подлинные исторические детали – войлочные бахилы, в которых беззвучно скользят по паркету сотрудники Эрмитажа; зощенковское и уже вышедшее из употребления словечко «мильтон» вместо современного «мент». Автор осторожным пинцетом переносит в роман реальных персонажей – вот «оборотень в погонах» Леонид Петржак, разжалованный 1929-м из руководителей ленинградского угрозыска за воровство, а вот его преемник Александр Коптельцев, занимавший пост вплоть до 1933-го. В тексте воссоздаётся душная атмосфера эпохи – кадровые чистки в учреждениях и на предприятиях, бегающие по городу чёрные воронки, строительство «Большого дома» на Литейном.

В этом Ленинграде происходит серия леденящих кровь преступлений: счетовод промкооператива Фаина Баранова найдена мёртвой в собственной комнате на углу Садовой и Невского проспекта – в чёрном бархатном платье, с белой розой в руках, на фоне алой шёлковой шторы. Беспризорник Владлен Тракторов встретил смерть в подпольном казино – убийца не поленился построить на игровом столе рядом с покойником карточный домик. Темнокожего американского коммуниста Оливера Ньютона обнаружили на Елагином острове, одетым в кричаще-оранжевую рубаху – в окружении двух бездыханных девиц и старухи. У старухи на руках пищал живой младенец. Кто совершил эти убийства? Как они связаны с большой распродажей эрмитажных картин, предпринятой советской властью в 1929 – 1934 годы ради пополнения запасов валюты? В этом предстоит разобраться сотруднику ленинградского уголовного розыска Василию Зайцеву (отметим на полях, что Яковлева называет его «следователем», хотя следователи в угрозыске никогда не трудились – должность называется «оперативный работник») и его помощнику Нефёдову, маскирующему под неуклюжестью Санчо Пансы и туповатостью доктора Ватсона ловкость и сообразительность.

Сыщик в мировой литературе – как правило, чудак, обладатель букета странностей и экзотических привычек. Но у Зайцева нет ни шерлокхолмсовской трубки, ни фандоринской удачи в азартных играх, ни глебжегловской страсти до блеска чистить сапоги. Персонаж этот примечательно непримечательный – сын прачки; одинокий (не складывается с прекрасным полом), живущий в аскетической комнате в коммуналке. Член общества ОСОАВИАХИМ и обладатель читательского билета районной библиотеки. Даже портрет Зайцева («/.../физкультурной комплекции. Роста метр восемьдесят пять примерно») мы увидим только на 180-й странице. Откуда такая блеклость? А каким ещё может быть герой времени, когда залогом выживания стала незаметность; времени «бедных советских мышат», как его называет Яковлева? У Зайцева, однако, явно есть второе дно – иногда следователю на ум приходят английские песенки, вспоминается «гувернантка мисс Джонс», крёстная, детские игры в живые картины и шарады. Продолжение этой истории мы узнаем из следующий книги – автор намерена написать о Зайцеве детективную серию.

Детективная линия романа увлекательна, если вы не знакомы с подробностями распродажи эрмитажных полотен. Возможно, придётся постоянно держать под рукой смартфон и гуглить. Этот ненавязчивый искусствоведческий ликбез, в ходе которого вы увидите шедевры Боттичелли, Веласкеса, Ван Дейка, Рафаэля, Рембрандта, Рубенса – одно из главных удовольствий, которые может доставить книга.

У Зайцева с Нефёдовым смартфонов нет, поэтому они буднично опрашивают свидетелей и собирают улики, но к озарению героев приводит не логика, а везение и случай. В книге есть одна любопытная и подробная, но тупиковая линия (о фарфоровых фигурках «пастушков», найденных рядом с двумя из жертв), несколько сюжетных несостыковок (на протяжении одной главы Зайцев предстанет перед читателями в разных башмаках). Развязка, если судить строго с точки зрения детективного жанра, тоже небезупречна. Указав на убийцу, автор не объяснит, как совершались преступления. Хотя некоторые из них (убийство в закрытой комнате) требовали от злодея настоящей эквилибристики, усложняющейся ещё и советскими бытовыми реалиями (комната находилась в кишащей соседями коммунальной квартире).

Юлии Яковлевой важнее понять, не как убили, а почему, и разобраться, как большое, государственное зло порождает зло маленькое, частное. Ответив на этот вопрос, можно разгадать ещё одну загадку – так кто же тот самый «охотник» из заголовка книги, – и в кого он стреляет.

Эффект самоузнавания
Фигль-Мигль. Эта страна. Роман. – СПб.: Лимбус пресс, ООО «Издательство К. Тублина», 2017. – 377 с.

«Эта страна» Фигля-Мигля (псевдоним петербургской писательницы Екатерины Чеботарёвой) – книга, с которой вы будете забиваться в кресло и дьявольски хихикать по вечерам, порождая у домочадцев серьёзные сомнения в вашем психическом здоровье. Дорога на работу, как минимум, несколько дней будет посвящена маниакальному подчёркиванию самых остроумных строк. Но если кто-нибудь спросит, о чём роман, ответ окажется маловразумительным.

Фото: предоставлено издательством

Президент России решил воскресить жертв сталинских репрессий по проекту русского религиозного философа Николая Фёдорова. Небольшая колония таких людей поселилась в провинциальном городке Филькин, насчитывающем 83 тысячи жителей. Здесь же проходит научная конференция «Смерть здравого смысла», куда приезжает главный герой – петербургский доцент Саша Энгельгардт. Тёзка русского народника Александра Энгельгардта, напечатавшего в 1870-е годы «Письма из деревни», он тоже ведёт наблюдения за местной жизнью, хотя и не фиксирует их на бумаге.

Воскрешённые большевики, эсеры, черносотенцы, анархисты, чекисты отчаянно ссорятся между собой, затевая революцию. На этом фоне в смертельную аварию попадает управляющий филькинской сети ювелирных магазинов «Алмаз», из его машины пропадает два миллиона долларов. Вокруг городишки вьётся хромой и лукавый полковник ФСБ Татев, работающий по заданию Москвы, и присланный неизвестным ведомством дюжий молодец по фамилии Расправа.

Издатели заботливо приложили к книге карту Филькина и список условных сокращений (если кто-то вдруг забыл политические аббревиатуры раннесоветских времён), но даже это вряд ли поможет читателю не запутаться в паутине событий. Фигль-Мигль начинала литературную карьеру с бессюжетной прозы, и сюжет до сих пор остаётся для писательницы категорией условной. Тексты Фигля создаются ради изысканной филологической, граничащей с философской афористикой игры: «Утомительно не то, что люди лгут, а то, что они не запоминают собственную ложь», – говорит полковник Татев Саше Энгельгардту. «По крайней мере одной революции никогда не совершат широкие массы: в искусстве», – рассуждает Энгельгардт о революционной поэзии воскрешённых.

Ещё один фирменный приём Фигля – ирония: поэтому, читая «Эту страну», не смеяться невозможно. Но есть в таком смехе нотка горького, мазохистского самоузнавания – так, должно быть, чувствовали себя современники Гоголя, выходя с премьеры «Ревизора». Вот, например, приёмная филькинского мэра – вороватого, но по-своему справедливого коренного жителя Василия Ивановича. За спиной начальника висит обязательный портрет президента: «Почему, вот интересно, эти портреты вешают так, чтобы их видел посетитель, а хозяин кабинета лишь слабо ощущал, будто ангела за плечом?». Но на Василия Ивановича покушаются, он вынужден бежать, и в Филькин назначают нового мэра не из местных: «Когда же он оказался либерал и красавец, с молодой холёной бородкой и умными глазками, местные, от госаппарата до таксистов, перевели дыхание и стали гадать: на кормление его пустили, в ссылку или прямо в расход». Вместе с эффективным менеджером приезжает его пиарщик, на публику цитирующий Константина Леонтьева и Победоносцева, а в дружеских беседах сетующий на засилье «кровавой гэбни»: «Все знали, и он сам первый давал это понять, что всё, что он говорит и делает по обязанности, противоречит его настоящим убеждениям, и его начинали уважать за смелость открытой и уже ритуальной проституции».

А вот Саша Энгельгардт, Татев и Расправа бредут ночью по лесу, сбежав из плена:
«- А что такое русская судьба?
– Ты бредёшь ночью в октябре по Нечерноземью, по рожу в грязи, и спрашиваешь меня, что такое русская судьба? Ну ты даёшь.
– …И держу курс на Царьград при всё этом?.. Кстати, а вы знаете, куда мы идём?».

Не меньше, чем настоящему, от Фигля достаётся прошлому. Впрочем, надо учесть, что в «Этой стране» оно также воссоздаётся в технике мокьюментари – реальные персонажи соседствуют с выдуманными, а автор гораздо больше интересуется дореволюционной политической жизнью, чем репрессиями 1930-х. Бывший РАППовец Брукс быстро приспосабливается к новой жизни и устраивается работать в местной газете. Большевик Вацлав (уж не литературный ли критик это Вацлав Воровский?) охотно выдаёт своих товарищей по тайной организации. Межпартиные боевые ячейки, будучи неотличимы от мелкой городской шпаны, промышляют разбоем. Партийная интеллигенция всех мастей по вечерам собирается в тесной прокуренной комнате, чтобы погрузиться в «нескончаемую, утонувшую в табачном дыму оргию, сладострастие прений».

Фигль-Мигль ставит на одну доску настоящее и прошлое: и то, и другое оказывается одинаково неприглядным. Настоящее не способно познать и принять прошлое, и наоборот. Хотите – прочитывайте в этом юмористическую антиутопию, хотите – детектив, хотите – политический зомби-хоррор, или ищите в романе историософское откровение. Но готовьтесь к тому, что и будущее окажется малопривлекательным: Фигль-Мигль готовит продолжение «Этой страны», где может воскреснуть Сталин.

Елена Кузнецова, «Фонтанка.ру»