В Европейском университете объяснят, чем еврейский Петербург отличается от «обычного»

Версия для печати Версия для печати

К началу ХХ века Петербург стал культурной столицей российского еврейства, притом что для большинства евреев оставался вообще-то закрытым. О том, как еврейская культура отразилась в «городском тексте», на бесплатной лекции 13 июня в ЕУСПб расскажет профессор Мичиганского университета Михаил Крутиков.

Осип Мандельштам, Лев Лунц, Хаим Ленский — что в них общего? Писали в разных жанрах, разных стилях и даже на разных языках. Например, Хаим Ленский (он переехал в Ленинград в 1925-м) считался едва ли не самым талантливым поэтом Советской России, пишущим на иврите. Если уж до языков, то Лунц знал древнееврейский, французский и старофранцузский, английский, итальянский, испанский, — когда успел? Прожил всего 23 года. Осип Мандельштам фигурирует в справочниках именно как русский поэт, «один из крупнейших в ХХ веке».

«Запретный, но желанный город породил богатое разнообразие образов, сочетавших элементы русского «петербургского текста», библейские мотивы и конкретные детали российского еврейского быта», — отмечает лектор, Михаил Крутиков. Он профессор в Мичиганском университете (на отделении славянских языков и литератур и в Центре иудаики Франкеля), постоянный автор нью-йоркской газеты «Форвертс» (издающейся на идише), автор нескольких научных трудов на тему иудаики. Крутиков проследит, кому были адресованы тексты видных петербургских евреев, как они «считываются» сегодня, каков он, «еврейский текст» Петербурга и чем отличается от текста Петербурга «обычного».

На лекцию «Еврейский текст Петербурга» собираемся 13 июня в ЕУСПб (Гагаринская, 6/1, вход со Шпалерной), аудитория № 430 (Белый зал), начало в 18:00, вход свободный.

Александра Шеромова

Опубликовано 10 июня 2019, 15:57

Другие события

В кинотеатрах выходит «Сират» — фильм о том, что человек внезапно смертен, а войне наплевать, что вы ее игнорируете

Казалось бы, ничто не предвещало трагедии. Обычный европейский гражданин, крепко стоящий на ногах и уверенный в завтрашнем дне, едет со своим сыном и собачкой на машине в Марокко, чтобы на тамошнем рейве в пустыне найти свою дочь. Ребенок уверен: сестра будет рада их увидеть. Отец выглядит почти отчаявшимся, но настойчиво обращается то к одним танцующим, то к другим, показывая фотографию дочери. У зрителя закрадываются мысли, что мы видим стадию отрицания в принятии неизбежного, и девушки уже нет в живых, — и наверняка по ходу действия будут находиться этому подтверждения, а интрига будет в ее судьбе. Но сюжет оказывается гораздо сильнее.

Статьи

>