«Убил в себе государство». Как Майк Науменко превратился из хорошиста в рок-героя

20 июня 2020, 15:33

Версия для печати

Tweet

Лидеру группы «Зоопарк» Майку Науменко с посмертной славой не повезло. Кумир восьмидесятых, музыкант, оказавший влияние на БГ и Цоя, после перестройки остался на втором плане, оттеснённый более значимыми (как нам кажется сейчас) фигурами современников.

Это положение ещё в 2018 году фильмом «Лето» оспорил москвич Кирилл Серебренников. А в 2020-м ещё один житель столицы, журналист и продюсер Александр Кушнир, выпустил книгу «Майк Науменко. Бегство из зоопарка». Автор на основе собственных воспоминаний и разговоров с друзьями Майка восстанавливает путь музыканта — от прилежного парня из хорошей ленинградской семьи до лидера контркультуры. И дальше — до гения, столкнувшегося с творческим бессилием.

«Питерские авторы создавали глубокие и эмоционально безупречные тексты. Все строчки о Майке читались органично и крайне драйвово. Наш герой словно мчался на коне — from herе to eternity. Эти воспоминания, написанные земляками Науменко, выглядели пронзительными и искренними, — поясняет сам Кушнир. — Но в них совершенно отсутствовал географический объем, и порой они казались наглухо местечковыми. Все выглядело так, словно и не было у Майка ни сенсационного дебюта в Москве, ни подпольной акустики в Свердловске, ни сюрреалистического турне по Дальнему Востоку. /…/ Скорее всего, причины в бытовой лени и герметичном образе жизни, как будто за пределами Санкт-Петербурга никакой цивилизации не существует».

Прочитав книгу, «Фонтанка» с разрешения Александра Кушнира и издательства «Выргород» публикует фрагмент. Глава «Пески Петербурга» — о знакомстве с Гребенщиковым, поездках автостопом в Прибалтику и создании песни «Жизнь в зоопарке», одного из фирменных треков Науменко.

Фото: Александр Кушнир. Майк Науменко. Бегство из зоопарка. — М.: Выргород, 2020. — 272 с.

IV. Пески Петербурга

«Человеческому вкусу нет никакого объяснения»
Леонард Коэн

К середине 70-х годов Майк становится ключевой фигурой «культурной столицы», в которой рок-н-ролл был объявлен несуществующим изнутри и враждебным снаружи явлением: кафе «Сайгон», первые сейшены, «Эврика», спекуляция виниловыми дисками и прочие запрещённые действия, за которые по неосторожности можно было оказаться за решёткой. По инерции встречаясь с бывшими друзьями-одноклассниками из английской спецшколы, Науменко открыто посмеивается над их стремлением получить диплом о высшем образовании – как будто это гарантировало пригодность в жизни. Они отвечали взаимностью, считая рок-музыку нелепым увлечением, и грозили трезвым взрослением с последующим разочарованием.

Спустя много лет мне было интересно пообщаться с однокашниками Майка, которые когда-то единогласно осудили его решение бросить институт. Они категорически не верили в артистические перспективы Науменко, на что тот неизменно парировал: «Самый худший среди нас – гораздо лучше, чем самый лучший среди вас». Товарищи не на шутку обижались, но возразить – кроме идеологических штампов – было нечем.

«После школы Майк поступил в институт потому, что был хорошистом и послушным мальчиком из профессорской семьи, – считает Дима Калашник. – Такая тогда была традиция – идти учиться дальше. Но Миша быстро бросил учебу, потому что, в отличие от нас, активно искал себя. Он свалил из ЛИСИ и ушел туда, где его что-то звало. И в тот момент он перестал быть Мишей Науменко, а реально стал Майком».

Примерно с 1975 года ничего, кроме рок-музыки, у Науменко не осталось. Он занялся самообразованием и убрал из жизни всё лишнее и второстепенное. Как пела позднее группа «Гражданская оборона» – «убил в себе государство».

Вокруг жил большой советский город: несчастные серые лица штурмовали общественный транспорт, огромные портреты Брежнева скрывали фасады панельных домов, первомайские демонстрации отвлекали внимание показным торжеством, а повсеместные очереди за дефицитом напоминали о трудном выживании. Тем временем, Майк придумал себе волшебный мир и в нём органично расположился – здесь старый еженедельник Melody Maker значил больше, чем родительская правда или программа «Время».

Отошли времена, когда Науменко, удобно устроившись после институтских лекций на подоконнике, просто снимал песни западных групп, чтоб сыграть в любом качестве, когда представится случай.

«Это был просто анекдот, когда году в 75-м или в 73-м, я первый раз вышел на сцену, кажется, в ленинградском финансово-экономическом институте, – признавался впоследствии Майк. – Мы сыграли Child in Time, и мне доверили бас-гитару. Чуть не побили нас тогда».

Фрагмент из поэтической тетради Майка Науменко

Фото: предоставлено Александром Кушниром

После близкого знакомства с сочинениями Гребенщикова Науменко убрал на антресоль тетрадку со своими английскими текстами и принялся писать по-русски. Никаких стилистических ориентиров у него не было, и поэтому первая попытка – песня «Ждать и верить?» так и не была обнародована. К двадцатому дню рождения Майк наконец-то определился со своими музыкальными пристрастиями. Он нащупал принципиально новые веяния в творчестве артистов, которые экспериментировали с «читкой» и пытались исполнять странную предтечу рэпа: Марк Болан, ранний Боб Дилан и, особенно, Лу Рид. Будущему создателю «Зоопарка» нравились композиции, в которых рок-поэты не пели (в классическом смысле), а буквально выплевывали слова – резко, нагло и агрессивно. Под их влиянием Науменко отошел от музыкального наследия The Beatles и начал делать зарисовки на двух-трех аккордах. И этого минимализма ему вполне хватало.

Вскоре Майк сочинил песню под названием «Жизнь в зоопарке». Несмотря на некоторую наивность, Науменко её нежно любил и называл «подарком самому себе». Спустя несколько лет он станет изредка исполнять её на квартирных концертах: «Минула ещё одна бессонная ночь / Дым ест глаза и кофе кипит в кофеварке / Сегодня я понял, что вся моя прошлая жизнь / Была вовсе не жизнь, а жизнь в зоопарке».

Развивая мотив «бегства из зоопарка», Майк всё более отдалялся от родителей – с их предписанной работой по будням и огородом по выходным дням. Он старался поменьше находиться дома, чтобы не слышать упрёков в тунеядстве и не тратить силы на оправдания. Из такого житейского сора молодой поэт черпал темы для первых песен на русском языке: «Буги для всех детей», «Этюд 18» и «Дождь (вторую неделю)»: «А радио шепчет странные слова / О том, что солнце над городом, о том, что жара / И диктор, должно быть, сошел с ума / Но это даже хорошо: он стал таким же, как и я».

Так получилось, что эти песни, в которых Майк безоглядно рифмовал слова «кровь» и «любовь», никогда прилюдно не исполнялись. Правда, сами тексты чудом сохранились. Написанные аккуратным почерком, они сопровождались графическими изображениями и уверенным значком копирайта, как в распространявшихся журналами и перепечатками текстов композиций западных рок-звёзд. В некоторых песнях Майк помечал свою лирику – «зоопарковая музыка», в других – как «rainsongs». В этом сюжете не было мифотворчества или модной концептуальности, даже попытки вписать себя в историю культуры. Жил на ощупь, пел интуитивно. В поисках «своей формулы» изредка выступал с группами второго эшелона, вспоминать о которых впоследствии не любил.

Важно заметить, что своим новым русскоязычным репертуаром Майк ни с кем из знакомых не делился: ни с другом Родионом, ни с Гребенщиковым, ни с сестрой Таней. Видимо, не было необходимой уверенности в собственных силах. А может, знал, что время «музыки зоопарка» ещё не пришло.

************************************

В ту доисторическую эпоху русского рока репетиции «Аквариума» проходили недалеко от станции метро «Парк Победы», в книжном клубе «Эврика». Там же состоялись первые театральные эксперименты студии Эрика Горошевского, в которой, помимо Гребенщикова и его приятелей, принимали участие будущие музыканты Crazy Music Orchestra и «Поп-механики» Володя Болучевский, Александр «Фагот» Александров, Володя Диканский и Сергей Курёхин.

Театральные опыты Горошевского тесно пересекались с идеями и поисками «раннего» «Аквариума». Ещё в самом начале семидесятых Джордж Гуницкий сочинил несколько абсурдистских пьес, которые импровизированно игрались на ступенях Михайловского замка. По легенде, именно там всю эту весёлую компанию подобрал Эрик Горошевский, предложив сотрудничество и начав ставить на поток всевозможные перфомансы.

«Эта студия была сложным явлением, – рассказывал мне в 2010 году драматург и поэт Аркадий Драгомощенко. – Потому что Горошевский был человеком с совершенно пагубной одержимостью театром! Он учился у Товстоногова и постоянно кипел идеями. Больше всего на свете Горошевский любил репетировать, а не выпускать спектакли. Тем не менее, Эрик обладал удивительным качеством привлекать к себе молодёжь и вести её за собой. В каком-то смысле это была секта».

Майку Науменко такого рода карнавальная культура была не слишком близка, но он не без интереса наблюдал, как высокохудожественно сходят с ума в «Эврике» его новые приятели. По замыслу Горошевского, музыканты «Аквариума» должны были выступать на сцене, читать монологи и петь.

Джордж Гуницкий числился теперь в должности не только актёра, но и основного драматурга, своего рода – заведующим литературной частью. Несколько его пьес сопровождалась музыкой Гребенщикова, часть композиций писали друзья и знакомые. Через несколько лет Науменко сочинит для студии Горошевского ряд своих наиболее знаменитых «песен протеста». Но вспоминать об этом Майк почему-то не любил, комментируя эти ностальгические события крайне редко и обтекаемо.

По воспоминаниям музыкантов, после репетиций у Горошевского они часто заходили в гости к Науменко, жившему рядом, на Варшавской улице. Просто «попить чайку» – это цитата, пусть такой и останется. Невзирая на присутствие родственников, друзья подолгу оккупировали кухню, разговаривая обо всём на свете – от Jefferson Airplane и Jefferson Starship до Лу Рида и Леонарда Коэна.

«Майк был хилым романтиком, – вспоминал Гребенщиков. – И как у всякого романтика, у него было сильно развито чувство собственного достоинства. И необходимость набираться знаний, которыми он может компенсировать свою хилость и романтизм. Эти знания он находил в области литературы и музыки».

Тогда Майк особенно близко сошёлся с Фаном и Севой Гаккелем. Даже неформально, Науменко предпочитал называть Фана – Михаилом, а Гаккеля – Всеволодом. Может быть, из уважения к именам, данным им предками – у Фана и Гаккеля были свои семейные истории и традиции.

«Мой дед по материнской линии Всеволод Молькентин был капитаном Семёновского полка, – рассказывал Всеволод Яковлевич Гаккель. – По классическому сценарию он отступил с Белой армией и в итоге оказался в Париже. Моя бабушка тогда осталась в Петербурге с тремя детьми. И только после смерти Сталина дед смог передать ей несколько писем через родственников в Эстонии. Он умер в 1958 году, так и не увидев семью. Свидетельство о его смерти было нашей семейной тайной».

Отец Файнштейна в Белой армии не воевал, а скромно служил капитаном первого ранга. Но его непутёвый сын выбрал карьеру не морского офицера, а закончил инженерно-экономический институт.

В «Аквариуме» Фан начал играть в 1973 году, случайно познакомившись с Гребенщиковым у выхода из метро. Говорят, что они узнали друг друга мнемоническим путём – по фирменным пластинкам Джона Мэйолла и The Moody Blues, которые сжимали в руках. Получив от Бориса предложение помузицировать, Михаил тут же согласился. В итоге он оказался самым опытным участником будущего «Аквариума», поскольку уже успел поиграть в малоизвестной группе «Фракция психоделии».

Подружившись с Майком, Фан полюбил обсуждать с ним свежие диски и ревниво сравнивать собственные домашние коллекции.

Фрагмент из поэтической тетради Майка Науменко

Фото: предоставлено Александром Кушниром

«Я тогда собирал машинки, а Майк – самолётики. И про самолётики он знал абсолютно всё, – уверял басист «Аквариума». – Мы выходили на улицу, и Майк говорил: «Вот полетел МИГ- 21!». А я говорил: «Вот поехала Toyota!». И мы получали огромное удовольствие от того, что обладаем такими бесполезными знаниями».

Но вскоре их неупорядоченная жизнь приобрела более выраженную цель. На горизонте замаячили летние рок-фестивали в Прибалтике, на которые музыканты «Аквариума» имели необходимую привычку добираться автостопом.

«Мы ездили часто, – утверждает Гребенщиков в интервью для этой книги. – Как только удавалось, как только дорога становилась проходимой, потому что зимой было сложно ездить автостопом. И мы мотались при каждом удобном случае, когда было время: весь «Аквариум», и Родион, и Майк».

Все эти весёлые странствия начались с того, что однажды друзья двинули на неделю английского кино в Таллинн и вернулись оттуда, исполненными впечатлений. Там они впервые увидели легендарный мультфильм Yellow Submarine – как известно, с «битлами» в главных мультипликационных ролях.

«В этой фантастической поездке участвовали Борис, Фан, Родион и я, – вспоминал звукорежиссер «Аквариума» Марат Айрапетян. – У Коли Васина была сломана нога, и он не поехал… До самого последнего момента мы не были уверены, что там покажут именно The Beatles, поскольку в программе кинофестиваля было заявлено три мультфильма, никак не анонсированных. Два из них быстро промчались, и, наконец, это случилось... Первый сеанс был просто чудом, второй – неземным наслаждением… Мы бы проторчали в Таллине всю неделю, но на четвертом сеансе неожиданно объявился переводчик, пытавшийся переводить не только речь, но и тексты песен – и от отвращения мы уехали».

Тем не менее, путешествия в Прибалтику музыкантам понравились. Эстонию, Латвию и Литву они воспринимали как часть западного мира, в котором всё было по-другому, чем в Ленинграде. Там по радио иногда передавали рок-музыку, а телевизионные антенны ловили музыкальные передачи из Финляндии. В Таллине, Вильянди и Лиепае порой случались фестивали на открытом воздухе, которые наблюдали многие сотни зрителей.

Услыхав об этом, Майк в августе 1975 года впервые решился поехать в Прибалтику. Для него, знавшего и читавшего Керуака, это путешествие в жанре hitch-hike стало ещё одной попыткой бегства из условного зоопарка. Не колеблясь, он сунул в холщовую сумку зубную щетку, свитер и направился ловить «попутку» в сторону Пскова.

«Дня через три, когда мы добрались до вожделенной Лиепаи, выяснилось, что никакого фестиваля не будет, – описывал эту поездку в книге «Аквариум, как способ ухода за теннисным кортом» Сева Гаккель. – На месте стрелки, на лужайке у почтамта, мы встретили Майка и Родиона. Майк собирался ехать дальше, в Калининград, а мы с Фаном и Родионом отправились домой».

К сожалению, нам не удалось реконструировать все маршруты Майка того лета. Есть вероятность, что, вкусив сладостный дух приключений, 20-летний Науменко отправился вглубь страны. Он бороздил версту за верстой в поисках не существовавших в природе рок-фестивалей. По одной из версий, после Калининграда случились Киев и Львов. И, судя по всему, никаких «земляничных полян» Майк там не обнаружил.

Вернувшись в Питер и проводив Фана в армию, Науменко начал готовиться к новому воображаемому прибалтийскому туру.

«У Майка были свои кодексы, которые он старался свято соблюдать, – рассказывала мне впоследствии Татьяна Апраксина. – «Стопщик» должен был иметь при себе самое надёжное: никаких смен одежды; из гигиенических принадлежностей разрешалась только зубная щётка. Зато обязательным, на случай непогоды, считался большой кусок плёнки, которую Майк называл «пластикатом». Это слово застряло в нём из папиного лексикона – по крайней мере, так мне казалось».

В это время по городу распространились слухи, что ленинградские ансамбли «Орнамент», «Аргонавты» и «Савояры» приглашены на следующий год выступать в Лиепаю. Также там планировались рижский «Менуэт» и местная группа Neptuns. И Майка со страшной силой потянуло на новые приключения.

«В середине семидесятых наш круг людей интересовался жизнью немножко больше, чем эта жизнь нам давала, – философствовал на тему миграции в Прибалтику флейтист «Аквариума» Дюша Романов. – Неприкаянность формировала сознание людей, и мы ездили из города в город, путешествовали автостопом. Люди двигались, спешили познать как можно больше и как можно быстрее… И это было высочайшего уровня общение между людьми».

Похожая навигация двигала и Майком Науменко. Осенью 1975 года он познакомился с юным музыкантом Сашей Теребениным, который играл в группе Yellow Snow, делившей репетиционную базу с легендарными «Россиянами» Жоры Ордановского.

«Майк круто разбирался в музыке, и на этой почве мы приятельствовали, – рассказывал спустя годы Александр Теребенин. – Мне было семнадцать лет, я часто не ночевал дома и находился в беспризорном хипповом состоянии. После какого-то сейшена я остался ночевать на Варшавской, а утром Науменко предложил: «Слушай, а поехали со мной «стопом» на фестиваль?» У меня было рубля три в кармане, и я согласился. Поехали вчетвером: я, Майк, Гребенщиков и его будущая жена Наташа Козловская».

Поездка автостопом в Прибалтику, 1975

Фото: из архива Александра Кушнира

Так, летом 1976 года Науменко снова отправился в Прибалтику – с эфемерной надеждой посетить «советский Вудсток». В своё время его очень впечатлил рассказ Фана о поездке на таллинский фестиваль, где «Аквариум» вдруг сыграл несколько акустических композиций. Ещё там выступала московская группа «Машина времени», которая исполняла психоделический гимн «Туманные поля». По словам басиста «Аквариума», это была «тяжёлая мистика».

После некоторых раздумий Майк решил ехать в Лиепаю без гитары. «Если вдруг получится выступить, найдём инструменты на месте», – логично заявил Науменко.

На двух грузовиках вся компания доехала до Пскова, а затем разделилась. Борис с Натальей остановились в гостинице, а Науменко с Теребениным отправились в Псково-Печерский монастырь, во дворе которого устроились на ночлег в стоге сена.

На следующий день пилигримы добрались до Лиепаи. Денег на входные билеты не было, но с помощью знакомых им удалось проникнуть на заповедную территорию фестиваля.

Глазам Майка открылась невозможная для Ленинграда картина. Перед деревянной сценой на залитой солнцем лужайке собралась пара сотен длинноволосых парней и девушек. И хотя перед каждым ансамблем на сцену выходил вполне официальный конферансье и неуместно объявлял артистов, представить такое в остальном СССР было просто невозможно.

По воспоминаниям Теребенина, большинство музыкантов играли что-то народное, и роком на фестивале не пахло и в помине. Через несколько часов, стрельнув у местных хиппи немного травы, путешественники отбыли в сторону Таллина, где их ждали Борис с Натальей.

У Гребенщикова в те дни было приподнятое настроение. Во-первых, он только что сочинил убойный рок-номер «Дорога 21», посвящённый автостопу по маршруту Ленинград – Таллин. Майк уловил в нём явные отголоски Route 66 и Highway 61 Revisited, хотя новая песня ему очень понравилась.

Во-вторых, идеологу «Аквариума» удалось в квартирных условиях записать новый магнитофонный альбом «С той стороны зеркального стекла». Сидя у Ратушной площади, напротив здания с вывеской «Таллинфильм», Майк прослушал на переносном кассетнике «Романтика-304» все композиции. Особенно сильно его впечатлили «Блюз НТР», «Незнакомка» и шизофренический «Блюз свиньи в ушах», который он помнил ещё по концерту в «Эврике».

Несмотря на черновой кассетный звук, Науменко обратил внимание, что все песни записаны без фортепиано, флейты и баса. Виолончель Гаккеля звучала только в одной композиции, всё остальное – акустическая гитара, губная гармошка и вокал Гребенщикова. Такой минимализм объяснялся просто: флейтист Дюша тогда полностью растворился в театре Горошевского, записать виолончель не получилось технически, а Файнштейн должен был вернуться из армии только осенью.

«А вы не планируете искать для «Аквариума» нового басиста?» – спросил Майк. Ответ Бориса его поразил: «Искать мы никого не планируем, а подождём, когда Фан вернётся из армии. Мы просто будем его ждать».

«Фонтанка.ру»