«Мы сплотились, чтобы делать новую музыку». В Филармонии назревает смена курса

10 марта 2020, 11:04

Версия для печати

Tweet

В Большом зале Филармонии 11 марта первый концерт даст новый музыкальный коллектив — Молодежный камерный оркестр Заслуженного коллектива России. Часть музыкантов «первого», «темиркановского» симфонического оркестра Филармонии объединились вокруг молодого дирижера и скрипача Ярослава Забояркина. Критики уже давно рекомендуют приглядеться к этому музыканту, и нынешний его шаг — тому доказательство: вместе с друзьями они решили попробовать «мирным» путем реформировать Филармонию изнутри, расширив однообразный репертуар.

Концерт станет дебютом еще в одном плане: он будет транслироваться на YouTube в прямом эфире. Запись обещают профессиональную, на пять камер и десять микрофонов над сценой, в перерыве — интервью или мини-лекцию. «Фонтанка» перед концертом расспросила Забояркина, что происходит, и какова позиция художественного руководителя Филармонии Юрия Темирканова.

— Как возникла потребность в новом коллективе? Как на это решились в таком консервативном учреждении, как Филармония?

— Все зависит от желания. Мне очень хотелось открыть что-то новое, что принесет пользу организации, которая меня вскормила со студенческих лет, расширить ее репертуар. Подыскивая «ключи» к этому «замку», я решил привлечь своих соратников, друзей, с которыми мы играем много лет.

— Есть ли некий раскол между вами и старшим поколением с их представлениями о том, как должна функционировать Филармония?

— Нет. Сошлось очень много факторов. В том числе — усердная работа и какая-то степень удачи и стечения обстоятельств. Я — «изнутри» оркестра, и все поколения музыкантов, которые в нем представлены, относятся ко мне очень доброжелательно, потому что я уже не первый раз встаю за пульт Заслуженного коллектива, и все прекрасно знают, как я уважаю всех, ценю их сотрудничество, и в этом плане доверие ко мне достаточно велико.

— Почему нельзя было те программы, которые вы хотите исполнять, просто сыграть силами оркестра Юрия Темирканова?

— У этого коллектива есть камерный оркестр, довольно давно существующий неофициально, насколько я знаю. Но в основном, он исполняет Моцарта, Гайдна, — классику, барочную музыку. Но за свои восемь лет в оркестре я увидел некий пласт весьма достойных музыкальных произведений, который не исполнятся. Мне это всегда было обидно, потому что, участвуя в музыкальных конкурсах, дирижерских, в мастер-классах и фестивалях, я езжу по миру и знакомлюсь с огромным количеством музыки очень интересной, но малоизвестной в России. Та же японская музыка — это огромнейший пласт, который очень плохо изведан. Япония с восхищением относится к русской симфонической музыке, но наоборот сказать нельзя: наш петербургский и российский слушатель не знает японской музыки вообще. Хотя там очень много интересных имен. И включение в нашу программу Такемицу — это маленький шажок к тому, чтобы начать работы по возделыванию почвы неизведанного музыкального материала.

— Мы говорим о европейском составе оркестра?

— Да, эта музыка написана для обычного струнного оркестра. У того же Такемицу есть произведения для японских национальных инструментов, но в данный момент я ищу интересные произведения для академического состава. Камерный оркестр — понятие достаточно широкое: состав европейского камерного оркестра может варьироваться от 40 до 60 человек, в зависимости от произведения. Даже симфонии Бетховена играет камерный оркестр. Поэтому потенциал у коллектива внутри Филармонии достаточно велик. Весь вопрос — в музыкальном материале, который надо гармонично вписывать в программы уже известной музыки. Я уверен, публику воспитывать новой музыкой надо постепенно, делать небольшие «инъекции», а не устраивать концерт современной музыки, когда от пестроты могут устать уши и глаза. Здесь больше зависит от выбора — моего, согласованного с художественным руководством Филармонии. Мы хотим тихо-тихо делать программу более интересной, более свежей. Ведь даже Простая симфония Бриттена, которая включена в ближайшую программу, тоже очень редко играется в Петербурге. Хотя, казалось бы, это очень известный композитор.

— У вас будет свой абонемент?

— Сейчас предстоит самый первый концерт, пилотное мероприятие, мы встаем на рельсы. Понятно, что планов очень много, но конкретная цель будет сформирована после первого концерта, на который я, очень надеюсь, придет Юрий Хатуевич (Темирканов — Прим.ред.).

— А как вы решали, кто — с вами, в новый оркестр, а кто — нет? Сделали объявление?

— Я собрал коллег и товарищей в социальной сети и сказал: есть такая идея, давайте встретимся, пообщаемся. И ребята пришли, очень много, порядка 35 человек. И это, собственно, весь состав, который мне нужен был на первую программу, даже немножечко больше.

— Нужно же было, чтобы музыканты, играющие на конкретных инструментах пришли, а не просто любые 35 человек.

— Сейчас у нас первая программа только струнная. Единственное исключение — Адажиетто из Пятой симфонии Малера, там одна арфа будет занята. Посмотрим, что будет дальше. Музыканты нашего поколения и на духовых играют, так что если говорить о произведениях с духовыми инструментами и меньшим количеством струнных, — то, например, огромный пласт такой музыки у Стравинского. Это все огромное поле деятельности и определенное крыло развития самой Филармонии. Я думаю, если бы художественное руководство не видело перспектив этого проекта, оно бы, я думаю, не поддержало эту идею.

— Юрий Хатуевич достаточно ревностно относится к проектам своих музыкантов.

— У нас с ним профессиональные отношения очень теплые, доверительные. Он довольно давно в курсе моей дирижерской деятельности, и, наверное, он увидел во мне что-то, что решил поддержать. Все началась с того, что я достойно выступил на скрипичном конкурсе в оркестре, когда подтверждал свое место. И на этой почве у нас с ним начался творческий диалог по поводу дирижирования. Не было такого, чтоб я пришел: «Юрий Хатуевич, здравствуйте, я дирижер, дайте мне, пожалуйста, шанс». Нет, сначала у нас был разговор по поводу скрипки. Потом я рассказал, что оканчиваю консерваторию, хотел бы поехать на конкурс — один, другой, на мастер-классы к Неэме Ярви. Он сказал: «Да, Неэме — величина». Уважил, так сказать, мой выбор педагога. Понятно, что я только летом езжу заниматься, когда отпуск и есть возможность. Но тем не менее, он мой выбор одобрил и сказал: да, у него есть чему научиться. Возвращаясь с каждого конкурса, я всегда ставлю Темирканова в известность, как моя работа была отмечена — диплом, лауреат. Не было еще ни разу такого, чтобы я куда-то уезжал и ничего не привозил.

— А у самого Темирканова вы учились?

— Официально — конечно, нет, потому что он не преподает.

— Я знаю, поэтому и спрашиваю.

— Я могу так сказать: у нас с ним творческое общение идет. У меня есть возможность говорить с ним на музыкальные темы. Я никогда его не спрашивал: «Юрий Хатуевич, а как показать здесь вот это?» Потому что, работая с ним уже много лет, я, естественно, учусь изнутри оркестра. И он прекрасно знает, что я наблюдаю, все складирую у себя в уме, наматываю на ус. И довольно часто у нас с ним бывают короткие беседы. Помню, когда я уезжал на конкурс в Токио в 2018 году, мы с ним тоже обмолвились. «Юрий Хатуевич, я завтра улетаю в Токио». «Да-да, на конкурс, хорошо, — он говорит. — Дирижируйте лицом». Это значит, нужно быть выразительным. Хлопнул меня по плечу — и «пока!» Ну, как это назвать? Менторство? Он знает, что я многое беру в музыкальном плане, и когда мы с ним общаемся, говорит: «Да, вот, правильно, учитесь».

— Вы ходили послушать его репетиции из зала? Ведь со стороны оркестр иначе звучит.

— Пока что не было такой необходимости. Получилось так, что он был на моих репетициях, когда я дирижировал Заслуженным коллективом, готовя его к осенним гастролям. Я дирижирую, дирижирую, потом смотрю — он стоит где-то за колонной, наблюдает. Думаю: «Так, окей, понятно: спину выпрямить, голову прямо, руки…» Он знает, что я знаю. А я знаю, что он знает, что я знаю. Поэтому у нас с ним не возникает лишних вопросов. Но довольно часто случались какие-то беседы по поводу музыки — чаще на гастролях, потому что там более подходящий для этого график.

— То есть вы с вашими коллегами не партизаны, а преемники. И осторожно пытаетесь вводить новое.

— Я не то, что пытаюсь вводить новое — я делаю то, что мне нравится, и предлагаю какие-то пути. Не что-то радикальное, а спокойное развитие, которое будет, надеюсь, приветствоваться и руководством Филармонии, которое потихонечку будет через меня вводить новые произведения, чему я буду только очень рад. Потому что иногда бывает уж совсем мало по репертуару. Хочется большего разнообразия, больше хороших экспериментов.

— Вы вступаете в достаточно сложное время: у вас Курентзис под боком, который пиарщик еще тот, вам с ним придется соперничать за внимание публики.

— Время покажет. Наша задача — показать, какие музыканты есть в Филармонии, потому что музыканты, действительно, замечательные. Это один из основных рычагов, которыми я оперировал и при Юрии Хатуевиче и при всех остальных руководителях Филармонии. Я гарантирую: я знаю их, я знаю, на что они способны, как они могут играть. В сочетании с отсутствием трудового договора — это не работа получается, а игра в удовольствие. Понятно, что мы будем играть не бесплатно, я оговорю некую систему премирования за концерты, мы уже не студенты. Но не во главе угла стоит финансовый вопрос. Вопрос в том, что мы все сплотились ради того, чтобы делать новую музыку и помогать и себе, и Филармонии, и делать общее дело с огнем в груди и горячим сердцем. Посмотрим. Мы сейчас настроены очень хорошо на первый концерт, у нас очень мощная программа. Опять же, загадывать сложно, как все пойдет. Но по поводу первого концерта могу сказать точно, что мы готовы на все сто. В будущем мы хотим внедрить некий образовательный аспект, привлекать студентов Консерватории, которые в оркестрах еще не работают. Буквально по несколько человек, чтобы передавать им знания, умения и традиции. Мы попробуем — не знаем, получится у нас или нет, все организационно лежит на администрации. Во всяком случае, желание есть, и это одна из основных целей молодого оркестра — привлекать молодых ребят.

— А периодичность ваших выступлений уже определена?

— Есть определенная цель: 2021 год, юбилей Стравинского, у него много музыки для камерных составов, которую хорошо было бы исполнить в стенах Филармонии. И для этого как раз подходит новый коллектив.

— Но до 2021 года жить и жить. Вы хотите сказать, что будете по полгода-году работать над программой?

— Нет. Я говорю про глобальные цели. После первого концерта, реакции публики и самого Юрия Хатуевича станет ясно, как мы будем дальше функционировать. Я бы, конечно, хотел, чтобы программы этого коллектива включались в сезон и был абонемент в малом и большом залах. Но как это сложатся — покажут результаты работы.

— А какая еще новая музыка, по вашим представлениям, должна зазвучать в Филармонии?

— Мы с моим коллегой и другом занимаемся поиском материалов, выискиваем малоизвестные произведения. Недавно нашли ноты 10 вальсов Арнольда Шенберга, которые не исполнялись, наверное, никогда в Петербурге. Мы их исполнили другим составом — как оказалось, вальсы Шенберга звучат замечательно, они написаны в классической манере, хотя и уже в ХХ веке. Таких произведений очень много. Много у английских композиторов музыки — Питер Уорлок, например, тот же Бенджамин Бриттен, Эдвард Элгар.

— Но не вся эта музыка — легкослушаемая нашей публикой.

— Она должна быть легкослушаемой благодаря включению дирижера и музыканта. Даже самое сложное, запутанное произведение Стравинского, как мне кажется, при должном умении и подходе будет слушаться легко. Просто нужен «ключик», который «отопрет» это произведение. Очень часто в силу визуальных эффектов или, возможно, эмоциональности забывают про то, что нужна вкрадчивость, вдумчивость. Поэтому хотелось бы с профессиональной точки зрения всегда быть на высоте и стараться из той музыки, над которой я работаю, делать именно ту, которая будет легко восприниматься слушателем. Потому что именно так воспитывается слушательское ухо. Если дать ему Стравинского, сыгранного в десять раз быстрее написанного темпа и выдать это за новую интерпретацию, ничего не будет понятно.

Фото: Предоставлено пресс-службой Филармонии

Замысел композитора для меня очень важен. Я даже думаю, может, вступительные слова говорить. Размышляю о том, чтобы в ближайшем концерте перед пьесой Такемицу рассказать хотя бы одну историю про этого композитора. Про то, откуда он, каковы истоки этого произведения. Чтобы не просто: «Такемицу, Реквием для струнного оркестра». И публика думает: «А что это такое?» Понятно, что можно прочитать в программке, но программка — это все-таки текст. Мне нравилось, как Геннадий Рождественский всегда перед концертами давал вступительное слово, прием оно было очень личным. Не помню, чтобы он зачитывал, даже наизусть, какие-то уникальные факты, — но он всегда выражал свое личное отношение к этому произведению, тем самым подготавливая публику к более вкрадчивому и вдумчивому прослушиванию. Это как подстроить инструмент перед репетицией: чуть-чуть подстроить уши публики, чтобы они были готовы к восприятию определенного музыкального текста и формы.

Алина Циопа, «Фонтанка.ру»

«Дирижёрка — звучит как извращение». Что думают о феминизме представительницы самой мужской профессии в мире музыки