«Идея превосходства одного человека над другим — очень манкая». Что показывает музей Холокоста в Петербурге

29 февраля 2020, 12:51

Версия для печати

Tweet

В Военно-медицинском музее открывается Музей Холокоста, или, официально, — Музей памяти жертв нацизма. Первые экскурсанты пройдут по коридору из колючей проволоки 29 февраля. «Фонтанка» побывала там заранее и услышала истории тех, кто спасал и кто чудом спасся.

Чтобы попасть на новую экспозицию, нужно пересечь внутренний двор музея и пройти шлагбаум и вывески на разных языках, включая русский: «Стой! Не переступай! Грозит смертью». К дверям ведет «коридор» из колючей проволоки, а из динамика в одном из окон соседнего здания раздается лай собак — включать ли его только в первые дни работы или оставить и впредь, администрация музея еще решает: мощь воздействия на психику исторического материала о концлагерях столь велика, что главное — не перегнуть палку и не нанести урон психике людей.

Автор: Павел Каравашкин
Для просмотра в полный размер кликните мышкой

Внутри экспозиции зритель видит статистику, расписанную сухо, столбиком. В нацистских лагерях смерти уничтожено: Аушвиц-Биркенау — 1 500 000 человек, Треблинка — 870 000 человек, Белжец — 600 000 человек… С растянутого на всю стену фотоснимка «смотрят» люди, находившиеся по ту сторону колючей проволоки. Идея создателей музея — поставить посетителя с заключенными на один уровень, дать ощутить себя в шаге от них.

«Посетитель идет через проволоку, потом мимо вида лагеря и заключенных, которые ему равновелики, — рассказывает Анна Волькович, старший научный сотрудник музея. — Они смотрят на него через проволоку, потому что его «судьба» еще не решена — он может попасть в лагерь, а может — сразу в газовую камеру, условно говоря».

Помещение экспозиции невелико — она уместилась всего в одном зале, так что у посетителей может возникнуть невольный вопрос: «А музей ли это вообще?» Но сотрудники отмечают, что будут, как в «большом» музее, заниматься научной работой. А говоря о размерах, выбирают пугающее сравнение: «Как первая газовая камера первого крематория в Освенциме, переделанная из бывшего деревенского дома».

Дизайн витрин, сколоченных из серых досок, — поддерживает тему.

«Он одновременно — и словно ограда лагеря, и барак, разделенный на некие отсеки, в которых мы раскрываем разные темы, — например, жизнь и быт в лагере, женщины и дети в лагере, — комментирует Анна Волькович. — А кроме того, мы концентрируемся на личных историях».

Экспозиция не перегружена историческими артефактами, но каждый достоин отдельного повествования — собственно, поэтому музей и предполагает посещение только с экскурсоводом — для организованных групп или тех, что были собраны из индивидуальных посетителей.

Самый визуально приметный экспонат — подлинное платье узницы из концлагеля Равенсбрюк с ее номером и винкелем — треугольником, знаком советской военнопленной. Его хозяйка — медработник Валентина Самойлова, попавшая в плен после ранения, — выжила и передала одежду в музей.

Автор: Павел Каравашкин
Для просмотра в полный размер кликните мышкой

Здесь же рассказывается история ее коллеги Ольги Никитичны Клименко, врача-педиатра из Днепропетровска. Музей сохранил ее воспоминания, снимок из ее комнаты в Освенциме и письма благодарности от спасенных ею детей. Попавшую в Освенцим Клименко коллективным решением сделали блоковой в детском бараке, она тайно лечила своих подопечных, организовав схему передачи лекарств и дополнительной еды. Взрослые прятали украденные или выторгованные медикаменты разными способами, например, выдавливая углубления в обуви, куда не заглядывали при обыске (каждый участник цепочки рисковал попаданием в карцер или как минимум 25 ударами плетью).

«Детей использовали на работах наравне со взрослыми, но еще у детей брали кровь, причем в очень больших объемах — для немецких солдат, — отмечает Анна Волькович. — Считается, что в Германии относительно Советского Союза служба переливания крови была не так хорошо развита — из-за теории расовой чистоты: переливать кровь неизвестно от кого арийцу было нельзя. Но к 1943 году, когда положение на фронтах было катастрофическим после Сталинграда, у них появилась теория, что переливать кровь неполовозрелых детей — не страшно. Поэтому во всех лагерях — и здесь тоже, под Гатчиной, в Саласпилсе, и в Освенциме, и в других лагерях, — у детей брали кровь. Иногда могли взять всю — особенно если это был очень маленький ребенок».

Одним из ключевых сюжетов в экспозиции стали записки Залмана Градовского, члена зондеркоманды — группы заключенных, которые обслуживали крематорий (не по своей воле, конечно, и четко осознавая, на кого работают).

«Они открывали газовую камеру, когда все уже заканчивалось, доставали оттуда тела, потом отрезали у женщин волосы, которые паковались и уходили в Рейх: потом ими набивали матрасы, — разъясняет Волькович. — Именно члены зондеркоманды вырывали золотые зубы, обыскивали трупы на предмет золотых колец, серег и украшений, и потом грузили это все в вагонетки и затем уже отправляли в печь крематория».

До наших дней дожили две части записок Градовского, в которых он описывал происходящее, — одна хранится в этом музее, другая — в израильском мемориальном комплексе истории Холокоста «Яд Вашем». Сам Градовский, судя по всему, стал одним из руководителей восстания, в ходе которого был взорван один из крематориев: заключенные, работавшие на производстве оружия, недокладывали взрывчатого вещества в гранаты, и смогли собрать его достаточно для взрыва. Большая часть участников восстания была убита в ходе него или сразу после.

«Они понимали, что их точно никого не останется в живых, — подчеркивает научный сотрудник музея. — Для того, чтобы свидетельства преступлений были найдены после освобождения лагеря, они стали закапывать их там, где точно будут искать. Выбрасывали в ямы с пеплом монеты, вырывали и бросали туда не зубы — обычные, а не золотые — чтобы показать, что это пепел людей разных стран. И в одной из этих ям в марте 1945 года была найдена представленная на выставке фляга с записной книжкой и письмом к потомкам внутри».

Среди других экспонатов музея — зарисовки из лагеря смерти Майданека и подлинная вывеска с газовой камеры оттуда (их обычно маскировали под помещения для дезинфекции), подлинные карикатуры, которые рисовали эсэсовцы на заключенных, костная крошка — ее использовали на удобрения, немецкий прибор для переливания крови (один из разделов посвящен страшным медицинским экспериментам на живых людях) и мука из лазарета, по своему составу даже менее насыщенная съедобными веществами, нежели та, хлеб из которой ели в блокадном Ленинграде.

В центре зала создана композиция с плачущей фигурой Мироздания под потолком (администрация музея предполагает, что с нее будут капать реальные капли) и текстом 87-го псалма: «Ибо душа моя насытилась бедствиями, и жизнь моя приблизилась к преисподней».

В музее предполагают, что на экскурсии будут приходить не только взрослые, но и подростки в возрасте 14-15 лет.

«Я понимаю, что от того можно не спать несколько ночей, но лучше, чтоб люди об этом знали в подростковом возрасте, — считает Анна Волькович. — Не нужно от подростков это прятать. Идея превосходства одного человека над другим по любым параметрам очень манкая. Всегда приятно представлять себе новый прекрасный мир, где есть хорошие, и есть плохие. Показать, до чего можно «докрутить» эту идею, очень важно».

Напомним, ранее замдиректора ВММ Дмитрий Журавлев рассказывал «Фонтанке» о своем видении новой экспозиции.

Алина Циопа, «Фонтанка.ру»