«Сентиментальность — вообще пацанская, мужицкая черта». Писатель Павел Селуков — о новой книге, гопниках, удаленном Facebook и параллелях с Прилепиным

14 октября 2019, 11:30

Версия для печати

Tweet

В конце октября в «Редакции Елены Шубиной» (АСТ) выходит сборник рассказов Павла Селукова «Добыть Тарковского». 33-летний писатель выучился на автослесаря, работал дворником, а в мир литературы его ввел петербуржец и лауреат «Нацбеста» Леонид Юзефович.

Павел Селуков работал формовщиком на заводе, дворником, охранником, вышибалой в ночном клубе, торговал на рынке сумками, копал могилы. Сейчас пишет сценарии. Публиковался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Вещь», «Алтай». В 2019 году вышла первая книга рассказов Селукова «Халулаец», однако настоящую популярность ему принесли публикации в Facebook. Тем не менее он, имея 5 тысяч друзей и 6 тысяч подписчиков, удалил аккаунт, желая сосредоточиться на творчестве.

Сравнения с Эрнестом Хемингуэем и Захаром Прилепиным молодого автора «поначалу бесили», а потом он понял, что «людям так проще». Он пишет о больших трагедиях «маленького человека», приподнимая героев до масштаба древнегреческой трагедии. Селуков не отрывается от той самой Пролетарки —рабочей окраины Перми, где живет он и его герои. Он читает взахлеб Бродского и Рильке, Достоевского и Лорку, при этом не брезгует матом, понимая, что его герои — работяги и шпана с пермской окраины — вряд ли говорят на другом языке и пахнет от них не лавандой.

«Мне кажется, тридцатитрехлетний Павел Селуков из Перми — именно тот писатель, которого не хватало нашей литературе, чтобы напрямую, без сложной системы зеркал, отразить современность и при этом вернуться к своим истокам — к раннему Достоевскому, например… Павел Селуков – один из немногих наших молодых писателей, кто не занят самовыражением, но пишет о людях и для людей», — считает Леонид Юзефович.

Книга поделена на две неравные части. Условно первая часть — «подростковое взросление героя», вторая — «поиск любви и человеческого в человеке». Обе части связывает мотив одиночества, а герой — это своеобразный рыцарь с окраины, мечтающий сразиться с мировым злом, воплощенным в шпане района Пролетарский. Герой Селукова романтичен и яростен, простодушен, откровенен, и при кажущейся простоватости сложен и ярок.

— Павел, высшего образования у Вас нет, однако ваши тексты прошиты отсылками к текстам большой литературы и кино. Когда появилась жажда читать и писать самому?

— В 15 лет у меня случилась банальная подростковая история: влюбился в девочку-отличницу, а сам был двоечником. И чтобы у нас появилось общее, решил, что буду читать. То есть был крайне мотивирован. С девочкой не получилось, а на книги подсел, хотя поначалу читал ширпотреб. А потом мне попался в руки Ремарк, и я понял, что это мостик от совсем плохих книг к хорошим. Начал писать в 2016-м. Невнятные попытки были и ранее — написал несколько плохих рассказов. Я работал на стоянке охранником сутки через трое, делать было нечего. В какой-то момент тебя посещает завиральная мысль, раз ты так много прочитал, то сможешь и что-то написать. А в 2016-м меня взяли работать в Государственную пермскую гражданскую палату (это правозащитная организация), где я занимался новостями, а потом у меня стали получаться публицистические тексты. Там уже до художественной литературы недалеко. Я додрейфовал до нее.

— То есть рассказ «Добыть Тарковского», в котором герой мечется в поисках серьезных книг и фильмов, — автобиографический?

— Да. Понятно, что в жизни я не был столь прямолинеен, как герой. Интернета не было, из моих знакомых только один человек учился в университете. Попытки смотреть Тарковского у меня тоже были, я их не прекращаю.

— В рассказах много насилия, секса, фени и мата. Насколько лирический герой близок автору?

— Близок. С 20 до 30 лет я был довольно темпераментным человеком. Занимался боксом, каратэ, дзюдо, много дрался, но тут дело в среде. Драки, пьянки, наркотики, стрелки — это было. Но при этом желания жить маргинальной жизнью не было. И в моих героях это прослеживается. Жизненный опыт у меня пестрый, но односторонний. С 15 до 30 лет я жизненный опыт получал. А в 30, видимо, его стало так много, что возникла потребность его транслировать через рассказы и стихи в преломленном виде.

Павел Селуков. Добыть Тарковского. М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019. 352 с.

Автор: предоставлено издательством АСТ ("Редакция Елены Шубиной")
Для просмотра в полный размер кликните мышкой

— Ваши персонажи нередко мечтают сразиться с мировым злом, страдают от одиночества, окружающей пошлости и мечтают о любви, творчестве и подвиге.

— В «Наших мечтах» герой хочет стать «испанским тореадором» за пределами Пролетарки. Лично для меня этот герой, избивающий гопников, — немного убогий. Его мечта сразиться со шпаной — предел романтических и физических возможностей. Я пытался показать, что он не однозначен: со своей агрессией и мечтами подростка персонаж — воплощенное зло пострашнее подростков-гопников. Мне кажется, большинство людей слабые неудачники. А нравственный выбор – предел честности. Выбирать между добром и злом легко, а между любовью и свободой или злом и злом — сложно. Вот мне и интересны такие ситуации, потому что человек начинает раскрываться.

— У вас такой выбор был?

— Ой, мне кажется, в столкновении любви и свободы я нахожусь перманентно.

— Рассказы пишете с натуры? Они производят впечатление предельной откровенности автора, насколько это точное наблюдение? Насколько тяжело дается эта откровенность, переходящая в обнаженность?

— Скажем, фабула рассказа «Наши мечты» списана с жизни. В процентном соотношении быль и вымысел не подсчитать. Моя задача — достичь художественной правды, а не просто перенести факты. Есть и вымышленные истории. Очень часто я не продумываю историю от начала и до конца. Метафора залетает в голову, записываю — и текст сам меня ведет, не зная, чем закончится. Есть рассказы, которые я боялся публиковать, поскольку слишком откровенно, хотя и понимал, что писать можно все. Иногда мне стыдно за свои демарши, совершенные в прошлом, но если это хорошо для текста, об этом надо говорить. Появление интернета разделило жизнь на «до» и «после». Ничего, кроме канала «Культура», не было, чтобы прийти в библиотеку, надо знать, что взять. А об этом надо у кого-то спросить. Сложно. В рассказе «Добыть Тарковского» сжата вся эта цепочка и воспроизведена на примере моей жизни.

— Как считаете, где грань, отделяющая автора от героя, и есть ли она? Существует ли предел откровенности?

— Литература — это не жизнь, там можно все. Литература — это свобода. Если мы не можем даже на бумаге грань перейти, это немного странно. Но у меня нет сознательного желания ее переходить.

— В текстах мат и феня переплетаются с отсылками на Тарковского, Бродского, Достоевского... Смешение низкого и высокого порой ошеломляет. Для автора в выборе тем и инструментов есть табу?

— Табу нет, лишь бы это было органично и читалось. До 23 лет я, когда работал на заводе формовщиком, говорил матом — это был язык общения. Мат — это кувалда. Но как мне кажется, он у меня органичен в текстах, и если бы мата не было, вышло менее энергично и правдиво. Многие мои друзья побывали на зоне, я — нет и не склонен это романтизировать. Но для тех, кто сидел, это нередко самое яркое и эмоционально окрашенное переживание в жизни. Это как некоторые мужики всю жизнь сладко вспоминают армию. Специфика Пермского края — колонии. Напротив Пролетарки — женская. В центре города — СИЗО. Все люди, освобождаясь из краевых колоний, едут в Пермь.

— Как реагируют знакомые, узнавая себя в ваших рассказах?

— Им лестно. Мои рассказы к героям довольно милосердны.

— При этом герои одновременно сентиментальны и жестоки.

— Сентиментальность — вообще пацанская, мужицкая черта. Сегодня сморишь фильм и плачешь, а завтра топишь котят — и ничего. На самом деле это жуткая сентиментальность. Сентиментальные люди, заметил, довольно опасны.

— Ваши герои кажутся как раз такими. Вы пишете о мужчинах, но, судя по Facebook, для женщин. Почему так?

— В Facebook меня в основном читали женщины за сорок. Было немного обидно. Когда Леонид Абрамович Юзефович написал комплиментарный пост обо мне, они перестали стесняться своего интереса. Юзефович меня как бы сертифицировал как писателя. Меня начали лайкать. Когда я пишу про мужчину, я пишу про человека. А когда я пишу про женщину, то прежде всего пишу про женщину.

— Звучит так, будто женщина не человек…

— Так в том-то и дело, человек, но я почему-то пишу о ней не как о человеке. У меня романтическое восприятие женщин.

— Образ хабалок вам очень удается.

— Я торговал на рынке женскими сумками!

— Вы выкладывали в Facebook ежедневно по одному-двум рассказам регулярно, как спортсмен. Сложно было решиться удалить аккаунт? Вы ведь стали популярны.

— Я два года так писал. Это сложно. У меня рассказов где-то 800. У меня были попытки копировать Зощенко и Довлатова, что совсем невозможно, а потом перестал думать о чужой интонации. Перечитываю все время Чехова, Павича, Зощенко, Довлатова. Мне нравится лузгать короткую форму, как семечки. Часто это звукопись и близко к поэзии. Понимаю, что забавно, но я прочитал у Стивена Кинга в книге «Как стать писателем», что нужно писать по восемь часов в день. Это не всегда возможно, но человек ко всему привыкает. К своим текстам отношусь отстраненно, потому что не всегда понимаю, что это меня поперло. Отчасти поэтому я и ушел из Facebook — он свое дело сделал. У меня была цель пробиться к московским издателям, соцсети меня дисциплинировали: люди ведь ждали новый текст. А потом я понял, что попал в колею, — заметил, что мне сложно не писать по рассказу в день, начались повторы. Я решил отложить рассказы и попробовать себя в другом жанре. Попробовать начать роман. Первый сценарий в соавторстве с Романом Васьяновым написал по роману Алексея Иванова «Общага на крови». Сейчас пишу сценарий по книге Захара Прилепина, а к весне планирую закончить роман, кстати, остановился именно на женском образе. Это будет роуд-муви, потому изучаю историю Древнего Рима, маршрут, который проезжают герои. Удаление аккаунта — в каком-то смысле виртуальное самоубийство. Я там шалил, как-то по просьбе читателей опубликовал номер карты — стали кидать сумасшедшие деньги за рассказы. Меня это смутило, все же надо иначе монетизировать свои творческие поделки.

— Как относитесь к своей популярности?

— Тщеславие надо держать в узде. Мне кажется, человека в литературе вообще сильно переоценивают. Писательство — это определенный кайф, как наркотик. Часто это попытка спастись от скуки. В свое время много читал Достоевского, прикипел к нему. Сейчас читаю жанровую литературу, стихи очень люблю: Бродского, Лорку, Рильке, Бориса Рыжего. Себя я бы поэтом не назвал, хотя себя рифмовкой слов развлекаю, но у меня не поэтическое мировосприятие. Поэт, мне кажется, это человек, который встал на табуретку и сказал слово потомкам. А я просто получаю удовольствие от сочинения историй.

— Ваша книга посвящена жене. Кому вы прочитываете рассказы, прежде чем опубликовать?

— Игорю Аверкиеву — председателю гражданской палаты. Я с ним советуюсь. А жена — программист, человек другого склада.

— Кого вы назвали бы героем нашего времени?

— Сложно ответить. У нас почему-то все стали писать про прошлое! Возможно, потому, что нет образа будущего. Я порадовался выходу книги «Петровы в гриппе и вокруг него», потому что это хоть сколько-нибудь про сейчас, про современного человека. Книги, которые номинируются на литературные премии, либо оторваны от настоящей жизни, либо связаны с историей. А мне хочется читать про сегодня, а еще лучше — про завтра. У меня есть рассказы, которые можно назвать антиутопиями, — они как раз про будущее. Есть мысль сделать сборник про день завтрашний — варианты будущего России. Мне интересны люди, которые живут вокруг меня. Хочется показать, что все сложнее: гопники не совсем гопники, неудачники не совсем неудачники, и у всех есть радости и большие поступки, на которые способны «маленькие люди». Удобно же мыслить стереотипами и не видеть за ярлыками человека.

Мария Башмакова, специально для «Фонтанки.ру»

Читайте также:

Что читать в 2019 году: Дневники Оруэлла, особенный Быков, история шарлатанства, поездка по Транссибу