Поклон Баланчину от русских

31 июля 2013, 17:07
Версия для печати Версия для печати

Для летней балетной премьеры Мариинский театр вновь пригласил Алексея Ратманского. С момента последнего сотрудничества театра с этим хореографом (в 2009 году он поставил для Мариинки «Конька-горбунка»), Ратманский из главного балетмейстера Большого театра стал постоянным хореографом АВТ, Американского театра балета. То есть, тогда он был единственным русским хореографом, котирующимся на Западе, а теперь приехал как представитель западной труппы.

Ратманский предложил Мариинке свой балет пятилетней давности, «Concerto DSCH», поставленный в 2008 для другой американской труппы, Нью-Йорк Сити Балле. Это бессюжетная композиция на музыку 2-го фортепианного концерта Шостаковича, а DSCH (читается на всех языках как «Дэ-Эс-Це-Ха») – не что иное, как зашифрованное в музыке имя самого Шостаковича. Это мотив, состоящий из нот, буквенное обозначение которых складывается в инициалы композитора, записанные по-немецки: D.Sch. Шостакович, как известно, очень любил такие музыкальные шифры и ребусы, тайный язык музыкантов, пришедший из эпохи барокко.

В «Concerto DSCH» Ратманский обращается к опробованным уже и любимым им темам – Шостакович и 30-е годы, - но на ином уровне. Если сюжетные «Светлый ручей» и «Болт», поставленные хореографом около 10 лет назад, были своего рода винтажными римейками, то здесь о сюжете и речи нет, а выведена чистая хореографическая формула.

Это баланчинская по духу композиция. Перевод «Светлого ручья» в бессюжетное русло – бодрый вариант постбаланчинизма, сделанный на неожиданном – советском материале. Именно так, как делал это Баланчин, переосмысляя любую специфическую эстетику и создавая на ее основе свои неоклассические хореографические структуры.

Архитектоника балета Ратманского подчеркнута костюмами. Это классическая «пирамида»: четыре бордовых пары, три оранжевых, синее трио и центральная пара (костюмы пастельных тонов). Мужские комбинезоны аккуратно отсылают к «прозодежде» театра 20-х; абсолютно неважно, что Фортепианный концерт № 2 написан в 1957 году: Шостакович – это крупный исторический срез, и Ратманский не ставил своей целью раскладывать его по десятилетиям.

Танец стремителен и легок. Балет действительно светлый: эпоха очищена от боли, ее эстетика взята в дистиллированном, отвлеченном виде, из Шостаковича выделена гротескно-юмористическая и бравурно-жизнерадостная составляющая, и в этом есть отсылка не только к шостаковичевским сочинениям самого Ратманского, но и реплика в сторону «Рубинов», где Баланчин в подобном ключе, весело трактует Стравинского.

Все в «Concerto DSCH» – и балет веселых физкультурников, («пятьдесят прыжков» с невытянутыми стопами), и лирические мотивы, по настроению очень точно отсылающие к кинематографу тридцатых, и узнаваемые сцены с группами советской молодежи, с мотивами крепкой дружбы – все эти инфантильно-радостные ситуации доведены до условно-беспредметного вида, переплавлены и включены в арсенал материала для танца, классического балетного языка.

В искусстве есть радикальные направления, в которых главной ценностью считается агрессивная, небывалая новизна. А есть другие, где ценится новизна интерпретаций, захватывающее взаимодействие с многообразными пластами культуры. Именно второе захватывало и Шостаковича. И Баланчина. И Ратманский тоже смотрит именно в эту сторону.

Его балет не только изящен, но и изощрен: это поклон Баланчину от современных русских («Concerto», как мы помним, был создан именно для баланчинской труппы). И в нем в один узел стянуты многие пути культуры: ведь Баланчин тоже был русским в Америке, и занимался именно этим: переосмыслением наследия и выведением чистых формул. Именно так, например, в «Балле империаль» (то есть, «Императорском балете»), своем сочинении 1973 года на музыку – смотрите, сколько наложений и совпадений! - 2-го фортепианного концерта, только не Шостаковича, а Чайковского, он переплавил образы эпохи, которая отстояла от него на те же три четверти века, очистив от всего конкретного, но оставив точные ощущения: неуловимый, но стойкий дух.

Инна Скляревская, «Фонтанка.ру»

Пять новых книг, герои которых живут в Петербурге. Кем и как населяют город молодые писатели?

За свои три века Петербург стал самым литературным городом России — действие каких книг тут только ни разворачивалось! «Страницей Гоголя ложится Невский, весь Летний сад — Онегина глава. О Блоке вспоминают Острова, а по Разъезжей бродит Достоевский», — написал Самуил Маршак. Одна беда: все это было давно. А кто рискует писать о Петербурге прямо сейчас — и что из этого получается? Собрали пять разных книг этого года, где город на Неве — полноправный участник сюжета.

Статьи

>