«У нас есть некий трюк». Участник AES+F — о «пытках» и «повышенном эротизме» на выставке в «Манеже»

14 августа 2019, 15:52

Версия для печати

Tweet

Бывают выставки, ради которых жителям других городов впору паковать чемоданы в Петербург — такова ретроспектива творческой группы AES+F «Предсказания и откровения», что идет в «Манеже» до 22 сентября. Видеоинсталляции-загадки, на которых дети дерутся со стариками, а скинхед с битой спит среди чужеземцев; настоящий восточный шатер с коврами, исламской музыкой и «видом» на Сиднейскую оперу с минаретами; и даже целый оперный театр с транслирующейся постановкой «Турандот» в Палермо — выставка определенно стала центральным художественным событием сезона.

Пространство «Манежа» разделено на кинозалы, в выходные дни все разложенные на полу мягкие кресла заполнены зрителями. Секрет «многолюдности» даже не в том, что в Петербурге AESов помнят со времен персональной экспозиции в Русском музее 2007 года, а в том, что новую выставку нужно смотреть долго. Пронизанные эротизмом сцены фильма Inverso Mundus, представленного в 2015 году на Венецианской биеннале, и других, более ранних видеопроектов арт-группы, затягивают, как guilty pleasure («предосудительное удовольствие»). Да и сами по себе эти видео не коротки: что просмотр некоторых занимает до двух часов. И счет времени, действительно, можно потерять.

Чтобы те, кто не видел работ АЕСов, просто могли себе представить: элегантно одетые красивые женщины под незабвенную Casta Diva заботливо «упаковывают» красивых полуобнаженных юношей в орудия пыток — но не классические, из кино и музеев, а стилизованные «под Икею» (как говорят сами авторы проекта), неопасные. Мужчины не возражают и вообще не демонстрируют каких-либо эмоций — ни сарказма, ни смущения. Это игра, где правила участникам известны, она безобидна и оставляет множество изящных недомолвок — пространство для фантазии.

Арт-группа ведет историю с 1987 года и названа по именам участников — Татьяны Арзамасовой, Льва Евзовича и Евгения Святского, а также примкнувшего к ним в 1995 году фотографа Владимира Фридкеса (он и есть приплюсованный «Ф»). В Петербурге представлено несколько их проектов разных лет: инсталляции, скульптура и, конечно, видео. Вслед за самым новым — Inverso Mundus (его, впрочем, характеризует не только эротизм: в кадре ослы ездят на спинах у людей, а бедняки подают деньги богачам, — недаром название переводится как «Перевернутый мир»), зритель проходит еще три кинозала — три части трилогии. «Последнее восстание» (2005–2007) — аллегория ада в духе компьютерной игры-боевика, «Пир Трималхиона» (2009–2010) — «рай» на примере лакшери-отеля, Allegoria Sacra (2011) — «чистилище», роль которого исполняет международный аэропорт с его разноязыкими и разнокультурными пассажирами. Премьеры большинства проектов проходили в разные годы на Венецианской биеннале.

Каждое видео уходит корнями в классику — музыкальную (Моцарт, Чайковский, Вагнер — в качестве саундтрека) и изобразительную. Например, Allegoria Sacra названа по картине Джованни Беллини из галереи Уффици: на оригинальном полотне показаны персонажи христианской и античной мифологии, собранные на террасе с балюстрадой. Точно так же новую мифологию формируют АЕСы в описании работы: «Аэропорт — чистилище. Соединение несовместимого /.../ ставит вопрос о ценностях нашей цивилизации. Толпа мусульманских мигрантов и скинхед с бейсбольной битой, разобщенные «западные» пассажиры и почти военная сплоченность азиатов, усыновленные дети обеспеченных гомосексуальных пар и бедные исламские дети со своими семьями — Allegoria Sacra не обсуждает рецепты счастья в разных культурах, скорее, показывает невозможность ответа на этот вопрос».

К каждому фильму на выставке дается фоторяд. Галерея образов из Inverso Mundus, например, объединена в стеллаж наподобие книжного. Возле него «Фонтанка» и побеседовала Владимиром Фридкесом, который рассказал, о чем рассуждают художники в своих работах, и как организован творческий процесс.

— Inverso Mundus завораживает парадоксальностью: почему вы взяли такой серьезный сюжет, как пытки, в первоначальном смысле — человеческие мучения, и создали их мягкий «игровой» вариант?

— Здесь мучений нет. Посмотрите: на наших работах никогда нет крови и слез, показанная условная кровь — «смешная», как вино.

— Даже когда свинья режет мясника?

— Смотрите: наш проект называется «Перевернутый мир», то есть «мир наоборот», «вверх ногами». За его основу взяты средневековые лубки. Это, в основном, народное творчество, но к теме обращалось много художников. Например, у Гойи есть сюжет, когда осел едет на человеке. Если взять эти лубки, часто можно увидеть, например, как бык наказывает мясника, или ученицы в школе — учителя и так далее. Еще мы нашли книжку, где были описаны разные «чудеса света» того времени — то, что у них не получалось объяснить: дождь из лягушек, двухголовая корова и так далее. И вспомнив это, мы решили, что в сегодняшнем мире все перевернулось с ног на голову, взяли разные сюжеты и сделали все наоборот: у нас не ведьм пытают, как в инквизиции, а женщины, одетые как в оперу, истязают красивых мужчин. Но при этом непонятно: они их мучают на самом деле или нет. И кто из них кого мучает, и кто, возможно, получает удовольствие. И даже химеры здесь — фантастические существа, подобные домашним животным, которых все любят и гладят.

— Что вы этим хотите сказать, какой диагноз ставите обществу?

— Мы ничего не хотим сказать — мы хотим, чтобы вы сказали. Мы же художники, а не морализаторы. Наше дело — обозначить.

— Ну вот, например, если я захожу в исламскую палатку и вижу снимки достопримечательностей западного мира, дополненные мечетями, у меня тут же возникает ассоциация с исламской угрозой.

— На самом деле, этот проект создавался в 1996 году, и об угрозе речи не шло, а была только некая взаимная паранойя. Помню, мои знакомые в Дании жаловались, что у них стало много турков, которые друг друга за собой тянут в Европу. А турки, наоборот, напрягались, что на них обращена критика, потому что они ничего плохого не делали: тогда еще террористов не было, мигранты пирожки продавали. Мы сделали проект, и тут же нас обозвали фашистами. И давили, пока кто-то из критиков не написал в очень хороший арт-журнал, что наш проект — совсем про другое. Первая выставка была смешная, я тогда только начинал участвовать в группе. Ребята сняли в городе Грац помещение, оборудованное под туристическое бюро, которое называлось «AES — Свидетели будущего». Там были плакаты, один из которых — со статуей Свободы в парандже с Кораном.

Художники сидели в арабских платках и продавали якобы сувенирную продукцию: кружки с картинками и открыточки с известными туристическими видами, преобразованными с помощью компьютера. Каждому вошедшему, который думал, что он в обычном турбюро, предлагали заполнить анкету. Человек только в конце на одном из вопросов понимал, что это бред. Люди начинали вглядываться в открытки и замечали: «Елки-палки, это ж Рим! Но совсем другой. А Москва? Какие-то руки оторванные...» И так далее. Там были разрушенные «близнецы», которые в 2001 году реально пострадали. После этого нас назвали уже не фашистами, а пророками. Вообще у нас не политическое искусство. Мы создаем некие миры, которые населяем придуманными персонажами, и через призму восприятий пытаемся показать то, что наблюдаем в жизни. Мы путешествуем, что-то видим и на это реагируем — как умеем. Такие у нас выразительные средства. Других нет.

— Визуально ваши образы кажутся совершенными.

— Да, у нас есть некий трюк. Мы их делаем красивыми и закладываем туда немножко дегтя. Они многослойны и рассчитаны на то, что зритель неподготовленный видит картинку, и ему нравится. Или не нравится, кажется слишком гламурной. А другой считывает, что за этим стоит некая критика. Слоев довольно много, в них можно проникать долго. Что-то мы сознательно продумываем, что-то делаем, даже не проговорив. Просто интуиция подсказывает, что можно сделать, а потом проходит время, и ты понимаешь, что это правда очень хорошо.

AES+F (Татьяна Арзамасова, Лев Евзович, Евгений Святский, Владимир Фридкес)

Фото: Фото Михаил Вильчук

— Как в вашей группе происходит «разделение труда»?

— По умениям.

— Но вы же — четыре творческих личности, со своими взглядами, — как их объединить?

— Наши взгляды похожи. Не одинаковы, но если вы спросите мнение о чем-либо, смыслы будут примерно одни. Мы собственно потому и объединились. Ребята хотели, чтобы можно было манипулировать с фотографией, а я, наоборот, не знал, как еще использовать свою фотографию, чтобы получилось что-то большее. У меня уже были какие-то свои шаги на арт-рынке, но я их забросил и полностью отдался совместному творчеству.

— И как на практике происходит ваше сотрудничество?

— Кто-то — неважно, кто первый, — приходит и говорит, что есть идея. А идеи возникают из поездок, наблюдений, даже из Facebook.

— У вас бывают какие-то планерки, регулярные встречи?

— Нет, ничего подобного. Раньше, когда Египет был очень доступным и дружелюбным, мы любили туда зимой поехать и вдвоем или втроем уходили гулять в пустыню. Шли по 10 километров и болтали про все — про жизненные стратегии, про происходящее в мире. А потом из этого что-то понемножку выкристаллизовывалось. Мы расходились, каждый что-то думал, результат суммировали, он обретал какие-то черты, и мы начинали писать смысловые фразы.

— А как часто вообще вы встречаетесь?

— По пустякам — часто, а по делу — не так уж. Это же бесполезно. Мозговой штурм можно устраивать хоть каждый день, но ничего из этого не выйдет. Это, наверное, в корпорациях так хорошо решать сложные технические задачи.

— То есть видитесь несколько раз в год?

— Гораздо чаще, потому что я, например, с Таней и Львом живу в одном доме. При этом мы не ходим каждый день друг другу в гости и не надоедаем. Мы можем себе позволить вместе отдыхать и даже жить, когда мы куда-то едем: снимаем большую квартиру все вчетвером.

— Плохо себе представляю соавторство в творчестве — как, например, Ильф и Петров: это же можно друг друга переписывать до бесконечности.

— Я как раз могу себе представить, как Ильф и Петров писали вместе: зацепились словами, и дальше пошел фонтан. А потом иссяк. И потом опять фонтан. А в нашем случае — черт его знает. Процесс сложный, многоплановый, потому что, с одной стороны, до того, как мы начинаем снимать, все очень умозрительно. И, несмотря на общность взглядов, я не уверен, что Лев или Таня в голове видят картинку так же, что я. У нас есть идея, мы ее записываем, все по смыслам разбиваем на фрагменты, составляем список, как и в какой последовательности снимать. И пока мы не сняли, никто не знает, что это будет за кадр. Потом мы эти кадры изучаем и начинаем собирать эскизы (фоторяд, который демонстрируется вместе с видео — Прим.ред.). И что получится, знает только человек, который в этот момент сидит за компьютером: мы не можем втроем или вчетвером сидеть.

Кто создает эскизы, мы не говорим. Мы вообще не выдаем таких тайн, мы — один художник, у нас четыре головы и восемь рук. Но при этом кто-то один приносит идею. Например, у нас была мысль, когда мы делали этот проект, сделать картину с измененной перспективой, как у Босха, когда сбиты масштабы: на переднем плане герои — маленькие, а задник, наоборот, большой. Причём мы хотели, чтобы таких картин было много. И вдруг один из нас, не буду говорить, кто, сказал: а давайте сделаем шкафы. И получилось отлично! Потом я был в Италии, зашел в храм и увидел икону, построенную по такому же принципу: огромные шкафы с перспективой.

— Я пытаюсь разгадать секрет лиц ваших героев — отстраненных, неэмоциональных. Почему они такие?

— Я эту отстраненность очень приветствую в фотографии вообще и в нашем случае тоже. Это очень важный принцип. Вы не должны чувствовать контакта с персонажем, не должно быть соучастия зрителя. Действие происходит, словно за стеком. Как в аквариуме рыбы плывут. Это какой-то мир, который вне вас существует, вы в него не можете погрузиться.

— Герои не только со зрителем не взаимодействуют, но и друг с другом — в эмоциональном плане.

— Да, это важно. Они даже не касаются друг друга. В «Тримальхионе» они как бы делают массаж, мажут кремом от солнца, но не дотрагиваются до тела, и в этом есть повышенный эротизм.

— Что вы этим хотите сказать? Что люди неспособны понять друга? Каждый сам за себя?

— Нет, мы так не думаем. Просто это важный эстетический элемент — и все. Про человеческие чувства мы не размышляем, по крайней мере, никогда не проговариваем. Про смерть — может быть. У нас все-таки более глобальные мысли.

Алина Циопа, «Фонтанка.ру»