«Война Анны»: Фильм о девочке, которая выжила

09 мая 2019, 12:57

Версия для печати

Tweet

В прокат всего на четыре дня вышла «Война Анны» Алексея Федорченко — самый значительный отечественный фильм последних десятилетий о войне и лучший ответ праздничному патриотическому угару.

Вполне достаточно было бы того, что «Война» — фильм про Холокост: в русском кино подобных примеров раз-два и обчелся. Девочка выживает после расстрела, выбирается из-под тела убитой матери, завернувшись в платок добредает до избы односельчан. Те с малюткой не хотят возиться — и сдают в комендатуру. В суетливых коридорах ребенка теряют — и Анна прячется в пустом дымоходе. Дальше начинается история не борьбы, а простого выживания и сохранения человеческого облика.

Здесь нет боевых действий и диверсий, пыток и газовых камер. Алексей Федорченко строит фильм на коротких — иногда по десять секунд, не больше — картинах. Анна находит помидор. Анна съедает сыр из мышеловки. Пьет воду из-под разлапистого растения на окне. Вырывает зуб, привязывая к нему кирпич. Жарит пойманного голубя на лопате. Остальной мир — с немцами, коллаборационистами, партизанами — только мелькает отрывками перед единственным окном в мир героини, крохотной дырочкой между дымоходом и треснувшим зеркалом. Гулкая речь, топот, собачий лай, заигрывания, кокетничанья, шутки — все это оказывается далеко от героини, на периферии зрения. Единственный раз немцы появляются на экране в полный рост в сцене новогодней вечеринки — когда пьяные пляшут вокруг стола, нарядившись в маскарадные костюмы, и не замечают примостившейся в углу главной героини.

У Федорченко как-то сразу сформировался свой характерный стиль: лаконичный, почти сказочный, очень условный. Поначалу — после «Овсянок» и «Небесных жен» — казалось, что он будет до конца дней клепать этнографический совриск, такой цикл «мифы и обряды народов мира». Но оказалось, и лаконичность, и отстраненность, и условность —все это применимо не только к сказкам-мифам-легендам. В прошлой работе Федорченко, «Ангелах революции», от столкновения стиля с материалом, историей большевиков в глубинке, рождался почти платоновский «Чевенгур», фильм-миф о мировом коммунизме и счастье для всех. В «Войне…» столкновение отстраненности и конкретики, метафоричности и страшного натурализма дает вовсе бронебойный эффект: это, может, первый русский фильм, который заставляет эту самую войну — голод, лишения и прочие потерявшие всякий смысл, замыленные слова — буквально прочувствовать кишками.

Во многом в этом заслуга оператора Алишера Хамидходжаева. До сих пор Федорченко работал с его полным антиподом, Шандором Беркеши — снимал на общих планах, отстраненно, получался такой забавный лубок, серии сценок, за которыми режиссер вместе со зрителем наблюдали со стороны. Хамидходжаев работает строго наоборот — близко, с руки, погружая зрителя в события, заставляя вглядываться в каждую деталь, его камера буквально ощупывает фактуру каждого лица и предмета в кадре. Тут трудно не погрузиться и не сопереживать.

Самый, наверное, рискованный ход на свете для любого режиссера — сделать главным героем ребенка. Это всегда чревато эксплуатацией зрительских эмоций или попросту издевательством над бедным юным актером. Федорченко проходит по лезвию ножа: он не требует от исполнительницы главной (чего уж там, единственной) роли Марты Козловой вообще ничего. Девочка раз за разом просто совершает физические действия, обычные, бытовые. Писает, ест, прячется. За всю эмоциональную составляющую отвечает ее сильная, необычная внешность — огромные глаза на крохотном лице, которые заставляют вспомнить немецкого чудо-мальчика-актера Давида Беннента из «Жестяного барабана» Фолькера Шлендорфа.

По-настоящему «Война» сильна не эмоциями и не экспрессией — тут другое удивительно. Впервые «наша» война так близко подошла к общемировой. Лишилась героизма и самоотверженности, массовых сцен и амбиций, идеологии. «Война» снята не в той же стране, в какой сочинены «Танки» и пишут «Спасибо деду за победу». Она не принадлежит культуре георгиевских ленточек и сувенирных пилоток. Она — оттуда же, откуда «Пианист» Поланского и «Иваново детство», «Сын Саула» (тоже очень камерное кино одного актера) и «Список Шиндлера». И занимает в этой культурной традиции особое место.

С окончания войны, с публикации одного из главных сочинений о Холокосте — книги итальянца Примо Леви «Человек ли это?» — сформировалась традиция репрезентация войны как страшного, ужасного эпизода в истории человечества, в первую очередь, потому что она на шесть лет это человечество расчеловечила. Всех — палачей и жертв, вермахт и красноармейцев, узников концлагерей и веселых американских десантников — превратила в зверей, приучила к вкусу крови. Никто не вернулся с той войны, на ней погибли все до единого. Тем ценнее каждая история, которая показывает человека, который сохраняет себя в этом аду. Шиндлер остался дельцом — но не стал палачом. Владек Шпильман остался тихим пианистом и выжил. Анна осталась просто ребенком. Если кем и гордиться — то ей.

Иван Чувиляев, специально для «Фонтанки.ру»