Фото: Алина Циопа

«В России культура поделена на мафиозные группы». Российская солистка Лондонской Королевской оперы — о том, почему молодым приходится уезжать на Запад

Tweet

Айгуль Ахметшину из Башкортостана британский Ковент-гарден сделал самой молодой Кармен в мире, хотя в России она не могла даже поступить в московское училище им. Гнесиных. Но родственники до сих пор не могут приехать на концерты певицы в Великобританию. В интервью «Фонтанке» Ахметшина рассказала, как уехать в Лондон, зная лишь несколько слов по-английски, что общего между башкирскими песнями и итальянским бельканто, и как стать свободной и выкинуть из головы фразу: «А что же люди скажут?».

В последней декаде марта на одной из самых знаменитых оперных сцен в мире — в Королевском театре Ковент-Гарден в Лондоне — идут премьерные спектакли оперы Верди «Сила судьбы». 2 апреля оперу покажут в прямой трансляции в кинотеатре «Родина», а в мае и июне — в записи в «Каро 7 Лигов». Среди солистов обоих составов — Анна Нетребко, Ферруччо Фурланетто, Йонас Кауфман, Людмила Монастырская, Юсиф Эйвазов и молодая российская звезда Айгуль Ахметшина, о которой России еще только предстоит узнать. Пока на родине театры и учебные заведения только разбирались, брать ли на обучение девушку без связей в среде, Великобритания приняла ее с распростертыми объятьями. В сентябре 2017 года Айгуль включили в программу поддержки молодых артистов Jette Parker Young Artists Programme Королевской оперы. «Фонтанка» встретилась с певицей в Лондоне перед премьерой и узнала, почему перспективным российским артистам приходится уезжать из страны.

 — Айгуль, как стали участницей британской программы, и почему российским артистам приходится к ней прибегать?

— Программа выявляет по всему миру молодых артистов, которые только начинают свой путь, или уже имеют опыт работы в театрах, но пока не стали известными. Возраст самых старших участников — 33-35 лет. Я стала самой молодой: когда я заключила контракт, мне было 20. Прием заявок начинается осенью, берут дирижеров, пианистов, вокалистов и режиссеров. Каждый год набирается пять певцов. Это очень помогает в развитии: ты заключаешь двухлетний контракт с театром и с молодежной программой параллельно. У артистов есть возможность работать с выдающимися музыкантами. Скажем, если в театр приезжают какие-то известные дирижеры, мы можем их попросить с нами позаниматься индивидуально.

— Все певцы попадают на сцену Ковент-Гарден?

— Да. У оперного театра всегда есть план, какие спектакли он делает в течение сезона. И они рассчитывают, на какие роли им нужны певцы, и с какими голосами. Так что они просматривают молодых певцов, уже имея в виду, что могут кому-то из них дать эти роли. Мы поем как маленькие роли, так и страхуем большие. И при определенном стечении обстоятельств есть возможность спеть главную роль на основной сцене. Так я пела Кармен буквально перед Рождеством.

— Кого вы заменяли?

— Там поменялись три певицы, но изначально была Ксения Дудникова из Большого театра. За два дня до спектакля я буквально «впрыгнула» в него, репетиций с оркестром не было, но так как на протяжении двух сезонов я пела маленькую партию Мерседес, то знала, что к чему. Я очень волновалась и чувствовала огромную ответственность, но сейчас считаюсь самой молодой Кармен в мире. Так меня и называют — baby Carmen.

— Опера Верди «Сила судьбы» — также заметный проект?

— Это самый большой проект для Ковент-Гарден в 2019 году. В спектакле участвуют два огромных каста со звездами — Анна Нетребко, Йонас Кауфман, Людовик Тезье — можно перечислять очень долго. Во втором касте — Людмила Монастырская и Юсиф Эйвазов.

— То есть Нетребко и Эйвазов поют в разных составах?

— В разных. Только один вечер будут петь вместе. Я выступаю во втором касте, и у меня достаточно большая роль — Прециозилла. Партия довольно тяжелая: это все-таки музыка Верди, и для меня, наверное, ее петь еще рановато. Надо правильно работать с голосом, чтобы оркестр тебя не перекрыл, и самой не передавить. Но Верди — это просто любовь всей жизни, классика оперы.

— Как вы осваивались в Лондоне, приехав из русской глубинки? Знали ли язык?

— Когда я приехала, весь мой запас английского состоял из фразы: «Hello, my name is Aigul, google translator, please». И когда у меня спрашивали, how are you, what’s up, how do you do, — хотя это был один и тот же вопрос, я паниковала. У меня в голове из стороны в сторону бегала маленькая Айгуль с криками «Help!» Мне было просто безумно страшно, и на протяжении первых трех месяцев я чувствовала желание собрать чемоданы и уехать домой.

— А вы в России успели поработать в опере?

— Такой нонсенс, но в России я профессионально не пела. Я закончила колледж в Уфе и решила, что не буду поступать в университет, останусь заниматься со своим педагогом. Плюс у меня начал перестраиваться голос. Я проучилась так пять лет. И потом под давлением семьи и окружающих решила, что поеду в Москву поступать в Гнесинку, но не поступила, на последнем экзамене «скинули». Была первой в списках, но там действует своя политика: ты не можешь просто взять и приехать в университет, когда о тебе никто не знает, каким бы ты талантливым ни был. В России всегда имеют значение связи, откуда ты, кто тебя протежирует, финансы. И всегда есть списки при поступлении. Потому что есть определенные платные курсы, на которые певцы год ходят и только после них поступают в консерваторию. А я тут приехала такая, девочка из деревни, и говорю: «Любите меня, какая я есть!» Мне предложили поступать через год. Но я сразу очень удачно уехала в Ковент-Гарден.

— Как это произошло?

— В Москве меня услышал кастинг-директор молодежной программы и пригласил сразу на третий тур прослушивания. Я приехала уже без отборочных туров. Конечно, вся моя деревня, весь город помогали уехать, потому что это очень дорого. Например, я пела бесплатно на банкетах у бизнесменов, а потом они мне помогали финансово, чтобы я приехала сюда.

— Везде пишут, что вы родом из Уфы, но вы упомянули деревню...

— Я родилась в деревне Киргиз-Мияки в республике Башкортостан. Так получилось, что у меня в семье от природы все поют. Но никто не связал свою жизнь с голосом, потому что было нелегко выбраться из деревни. У меня вообще вся династия — полицейские. Мама работала в милиции, потом в военкомате. Сейчас она уже на пенсии. И у меня есть сестра и брат, они тоже в полиции.

— И как они отнеслись к вашему выбору?

— Моя мама всегда мечтала стать певицей, и, несмотря на сложности, меня поддерживала. Когда я начала петь — а мне тогда было всего три года, — это было ее инициативой. Я с шести лет на сцене, участвовала в конкурсах и пела не только академическим голосом, но и эстрадные песни, народный вокал, наши национальные песни. Думаю, что они-то мне и помогли, потому что башкирские песни схожи с итальянским бельканто своей «тянучестью», долгим дыханием.

— Ваша мама сейчас остается в Уфе?

— Мама живет в деревне. И, к сожалению, родственники не могут приезжать ко мне, потому что как люди, которые работают в органах, они не имеют права на выезд.

— То есть они даже не могут вас увидеть на сцене?

— Нет, не могут. Но я периодически отправляю им записи.

— Уже можно сказать, что программа обеспечила вас контрактами на будущее?

— У меня график в принципе расписан на следующие пять лет, контракты по всему миру. Многие из них афишировать нельзя, но я вернусь, конечно, в Королевскую оперу через сезон. Следующий сезон начинаю на Wexford Festival Opera. Потом делаю спектакль «Пиковая дама» в Неаполе, в Израиле — «Евгения Онегина», в Мадриде — оперу Вайнберга «Пассажирка».

— А в России? Или у нас так далеко не загадывают?

— У меня сейчас проблема с Большим театром, потому что они меня приглашают в последний момент. Например, могут сказать за две недели до начала репетиций. А это уже невозможно, график расписан на несколько лет вперед. Ведь все европейские театры планируют постановки заранее. Но в следующем сезоне у меня несколько концертов в России — в Москве и в Уфе. И весной будет спектакль «Кармен» в Уфе.

— Почему так получается, что русским артистам приходится становиться сначала знаменитыми на Западе, чтобы потом на них обратили внимание в России?

— Это очень интересный вопрос, мы тоже постоянно пытаемся найти на него ответ. В любом случае, я очень люблю петь в России, и хотелось бы туда возвращаться, потому что это родные корни, и хотелось бы петь свою музыку. Плюс национальную музыку, потому что по национальности я наполовину татарка, наполовину башкирка, и, конечно, я исполняю и национальную музыку тоже. Но это сложный вопрос. Наверное, надо пересмотреть устои, нас все-таки культура разделена на «мафии», группы. Если ты в эти группы не входишь, очень сложно чего-то достичь. А должны впереди стоять все-таки задачи культуры и искусства. Чтобы люди больше обращали внимание на таланты, а не на знакомства. Причем в любой сфере — не только музыки. Надо пересмотреть весь профессиональный менталитет. Потому что молодым все-таки дорогу не дают. Особенно если видят в них угрозу себе. У нас не любят, когда работают лучше, чем другие. Ты должен быть на одном уровне со всеми. И если чем-то отличаешься, это приносит проблемы. Тебе приходится выживать, находить пути, не идти по головам, но находить свой путь, и он очень часто бывает тернистым.

— Что делают для вашей раскрутки в Британии?

— Концерты. Мы очень часто поем для спонсоров Royal Opera House. Естественно, нам не приказывают, нас спрашивают: «У нас такой-то концерт, нам нужен пианист и вокалист. Хотят, чтобы исполнили две-три арии. Пойдете или нет?» И, конечно, мы соглашаемся по мере возможности. Например, мы пели в Букингемском дворце на юбилее принца Чарльза. Они стараются максимально привлекать молодых артистов.

— У многих наших певцов есть проблемы с актерской игрой на сцене. В Британии ей как-то по-другому учат? Вы уже чувствуете разницу между собой и певцами в России, которые проходят подготовку только на родине?

— Могу сказать, что в Британии я стала намного свободнее. Перестала бояться быть собой и держать в голове мысль: «А что же люди скажут?» На элементарном уровне: в колледже, когда у нас была сценическая подготовка, нам давали задание «показать кошечку». А ты не можешь преодолеть барьер, думаешь, как на тебя посмотрят! Потому что мы все в России, к сожалению, живем под страхом того, что нас постоянно анализируют. Ты боишься, что сделаешь что-то неправильно, ты должен быть идеальным, все должно быть безупречным. Не бывает такого! Все имеют право на ошибку. И звезды, большие артисты, и просто медийные личности. И могу сказать, что здесь я в плане актерского мастерства открыла себя, мне стало свободнее.

— Есть ли разница в британском и российском образовании?

— В Лондоне у нас большой спектр изучения языков. Мы можем делать заявки: мне на эту неделю, пожалуйста, итальянский полтора часа, вокальный французский с пианистом или французский языковой — потому что это две разные вещи. Хочешь — берешь раз в неделю, хочешь — раз в две недели, хочешь — вообще ничего не берешь и изучаешь только свои роли и музыку.

— А какой-то образовательный курс, которого нет у нас в программах?

— В российских в университетах все есть. Но у нас пытаются научить тебя идти по проторенной дороге, а у них — находить все в себе. И, кстати, в Британии очень часто используют систему Станиславского. Кстати, на сценическое мастерство в Британии ходят и дирижеры, и пианисты — все. Чтобы понять, как это — работать в том или ином качестве. Это же очень непросто! Вот у нас сейчас спектакль «Сила судьбы»: надо танцевать, петь, причем не просто подвигаться, а танцевать с танцовщиками! До начала репетиций было две недели уроков танцев, мы учили именно хореографию — я готова была просто плакать!

Сейчас, к сожалению, опера становится шоу-бизнесом. И это не то, к чему я стремилась. Люди приходят в театр, чтобы почувствовать реальные эмоции, потому что в обычной жизни мы более холодные, все скрываем, играем какие-то роли, например, в социальных сетях. На самом деле, в жизни актеры не чувствуют эмоций. А на сцене они — самые настоящие люди, потому что там ты живешь: даешь выход всем своим эмоциям и не боишься, что тебя осудят.

Беседовала Алина Циопа, «Фонтанка.ру»

«Фонтанка.ру» благодарит Thomson Reuters Foundation за организацию поездки и интервью