О литературе с Виктором Топоровым: Непотопляемый

18 октября 2012, 01:05

Версия для печати

Tweet

Повесть председателя Союза писателей Санкт-Петербурга, лауреата ряда литературных премий (правда, далеко не самых значимых) Валерия Георгиевича Попова «Плясать досмерти» («Октябрь», 2011, №11) только что НЕ ПОПАЛА в шорт-лист «Русского Букера» (см. нашу предыдущую колонку «Список смертников»), однако – в составе одноименного авторского сборника - продолжает фигурировать в «коротком списке» самой денежной из российских литературных премий – «Большой книги».

…Ожидая, пока не родит жена, молодой писатель Валерий Попов (соименный автору главный герой повести «Плясать досмерти»), хорошо напившись вдвоем с другом Кузей (с женой которого на протяжении десятилетий дискретно занимается любовью – «…целовала жадно, порой исступленно»), выходит на Кузиной лодке на речной простор, доплывает по Неве чуть ли не до Ладоги, но, не справившись с течением, поворачивает обратно, к заливу, - и уже в Питере пьяных друзей излавливают менты, - но излавливают только затем, чтобы предложить им, правда, по сумасшедшей цене, бутылку конфискованной у каких-то других пьяниц водки. Друзья пришвартовываются возле Дома писателя и отправляются в тамошнее кафе пить с утра пораньше принесенное с собой ментовское зелье. В эту ночь у героя повести (автора уже нашумевшей на тот момент книги «Жизнь удалась») рождается дочь Настя.

Рождается от молодой красивой миниатюрной жены Нонны, у которой одна беда – не наследственный, но алкоголизм. Нонна лечится, однако женский алкоголизм по справедливости слывет неизлечимым. Дочь Настя вырастает неминиатюрной (а наоборот, большой и толстой) некрасивой, но тоже алкоголичкой. Миниатюрный у нее муж (на голову ниже супруги), но он зато наркоман. Настя пьет, беременеет, пьет, теряет ребенка, пьет, теряет ноги, пьет, умирает от цирроза печени. Ничто не помогло – ни отцовская забота (чтобы помочь дочери получить аттестат зрелости, писатель Валера аж соглашается переспать с ее классной руководительницей – «…целовала жадно, порой исступленно»), ни материнская (тайком от мужа и, разумеется, за его счет Нонна регулярно таскает малолетнюю дочку по кафешкам), ни мужняя (миниатюрный муж на загривке таскает неподъемную и неходячую супругу в уборную), ни даже щедрость и всемогущество свекра – истинного хозяина новой жизни в формате владельца небольшой стройконторы.

«И в скорби можно найти приятное – если ею управлять», - размышляет на страницах повести ее автор. И, строго говоря, управление скорбью и представляет собой главную художественную идею рецензируемого произведения. Потому что все-таки «жизнь удалась» - несмотря ни на что и вопреки всему. Немало было выпито, съедено и поезжено по белу свету – и, главное, на халяву («в писательских поездках меня прозвали завом по наслаждениям», - признается не то герой, не то автор), много было пошучено – и местами изрядно, многие «…целовали жадно, порой исступленно» или, как минимум, «…целовали жадно, порой исступленно. Но – в прошлом»… И за все это  - включая писательскую квартиру на Малой Морской, угол Невского, и половину ахматовской «будки» в Комарове (и о том, и о другом не без смака сообщается в повести), и «хлебное» председательство – приходилось Валерию Георгиевичу расплачиваться перманентным душевным дискомфортом, ходячим воплощением которого стала жена, а (начиная с какого-то времени) неходячим – дочь...

А ведь был еще долго и мучительно умиравший на руках у теоретически близких, а фактически совершенно чужих людей родной отец,  – и об этом Валерий Попов написал столь же страшную и столь же прекрасную, как рецензируемая, повесть «Второе дыхание». Написал, напечатал в «толстом» журнале, получил за это копеечный гонорар и довольно солидную премию, вставил себе на премию зубы – и помолодел на десять лет. То есть помолодел на десять лет на халяву… Уж не знаю, что нынче понадобилось вставить или, наоборот, залатать 72-летнему Валерию Георгиевичу, но, похоже, он вновь разыгрывает ту же карту. Разыгрывает, резко взвинтив ставку, - смерть отца на руках у сына (у довольно равнодушного сына) - штука, что ни говори, биологически справедливая; смерть дочери на руках у отца (у довольно равнодушного отца) – вещь, наоборот, вопиющая. Тем удивительнее, что повесть «Плясать досмерти» - при всей отвратительности ее главного героя – получилась, повторяю, прекрасной. Почему так?

Ну, как выражаются в тексте повести, «прикинем хуй к носу». Попов – замечательный  рассказчик, один из, бесспорно, лучших. Смолоду он рассказы и писал – и ходил чуть ли не в живых классиках – и, скажем, двухметровый Сергей Довлатов смотрел на него снизу вверх. Но в перестройку востребованы были романы – и Валерий Попов принялся строчить романы, каждый из которых «сыплется» у него буквально начиная с третьей страницы. Потому что писатель не умеет строить сюжет и, главное, потому что его упоение собой (во всех ипостасях, но прежде всего упоение собой в качестве халявщика-виртуоза и, вместе с тем, постоянные жалобы на то, что самая сладостная халява вечно перепадает другим – тому же Довлатову или, допустим, Андрею Битову) становится, начиная с третьей страницы, воистину невыносимым. Общее ощущение – Попов разучился писать – сложилось еще лет двадцать назад, однако оно поверхностно: Попов всего-навсего так и не научился писать романы.

И вот жизнь «подарила» ему два сюжета – смерть отца и смерть дочери. Два сюжета, развернутые в пространстве и во времени и, вместе с тем, прочно привязанные к внешней событийной канве. Два трагических сюжета, причем второй – в рецензируемой повести – сверхтрагический. И на фоне этой трагедии всегдашнее самохвальство, всегдашний скулеж и всегдашние даже не столько пошлые, сколько всего-навсего несмешные шуточки вечного Валеры (жена и дочь называют его на страницах повести «Венчиком») оборачиваются или, самое меньшее, выглядят спасительным цинизмом, а то и – чем черт не шутит – героическим стоицизмом. В повести возникает контрапункт, а сама она благодаря этому превращается в фугу. Разумеется, в фугу смерти, но самому-то Попову кажется, будто в фугу жизни. В фугу той самой жизни, которая вопреки всему все-таки удалась.

Виктор Топоров, специально для «Фонтанки.ру»