От пола до потолка: о гендерных закавыках литературы и нынешнем победителе «Нацбеста»

25 июня 2013, 03:28

Версия для печати

Tweet

Литература в смысле гендерных пропорций – довольно интересная область человеческой деятельности. В теории считается, что из двух важнейших знаковых систем – математической и вербальной, именно женщины имеют преимущественные склонности ко второй. Тем не менее, важнейшие писатели планеты, писатели, что называется, с большой буквы «П» - преимущественно мужчины.

И так продолжается по сию пору, когда в так называемых «цивилизованных странах» образование уже стало равной возможностью для всех. Великие писательницы проходят чаще всего по разряду фриков, трагических волшебниц – как Жорж Санд, Вирджиния Вульф, Флэннери О’Коннор. Заметные – по игровой и/или коммерческой линии: вспомнить хотя бы производительниц бестселлеров вроде Джоан Роулинг или Стефани Майер. Запрячь в одну повозку вола и трепетную лань дамам удается куда реже, нежели мужчинам.

Нынешнюю премию «Нацбест» в первый раз за более чем десятилетний период существования выиграла женщина – автор, прячущийся под псевдонимом Фигль-Мигль, оказался филологом Екатериной Чеботаревой, спрятавшейся, в свою очередь, за огромными солнечными очками. Кроме ее романа «Волки и медведи», в шорт-листе было еще две книги под женскими именами – «Видоискательница» Софьи Купряшиной и «Власть мертвых» Ольги Погодиной-Кузминой.

Купряшина, по слухам, вполне благополучная москвичка, сознательно выбравшая себе маску фрика, этакого Венички Ерофеева в юбке, амплуа алкоголической принцессы. Ольга Погодина-Кузмина (вторая часть фамилии едва ли не важнее первой) – наша землячка, драматург с именем и постановками, и да, потомок тех самых Кузминых (разумеется, не поэта-гея, но его брата). Ольга – светская дама, обаятельная и ироничная, и ее литературная стратегия выверена и точна, как псевдобравурные ремарки Арлекина.

Катя aka Фигль-Мигль, ставшая заслуженным лауреатом, хоть и не в свой год – справедливее было бы наградить ее дебютный роман «Щастье», в свое время настоящее открытие, который произвел в питерской прозе эффект распахнутой форточки, - как будто зависла между двумя названными женскими «писательскими долями». И тем не менее, я настаиваю, что именно Фигль-Мигль в этой троице и есть настоящий фрик; буйный, каких мало. Та же Купряшина, мне кажется, еще свое возьмет: изысканная филологическая проза такого рода, с хорошо отмеренной толикой безумия, всегда найдет свой узкий и преданный круг (по)читателей – неважно, какие допинги использует автор, хотя мне лично кажется, что подобный стиль скорее предполагает не дешевый алкоголь, а дорогие наркотики или вовсе травяной чаек. Моя добрая знакомая Погодина-Кузмина и вовсе непотопляема – об этом говорит четкая и энергичная структура ее романов, что характерно, посвященных однополой любви между мужчинами и, одновременно, нравам «римлян периода упадка»: современной чиновничьей и бизнес-среды. А вот с Фиглем-Миглем, на которую набросились все, кому не лень - за дурацкий псевдоним, за нервное выступление на сцене «Астории», за темные очки и дрожащие пальцы, - как говорится, «все сложно». Я представляю себе журналистов на зарплате, которые посмотрели пару роликов с «Нацбеста», потом открыли книжку или рукопись, и пошли строчить: мол, питерцы выбрали себе поребрик, да еще и с нелепой надписью на нем.

Облажались, господа. Катя Чеботарева своим циклом про постапокалиптический Петербург затеяла удивительный на нашей почве эксперимент: попробовала скрестить энергичный жанровый (фантастический) сюжет с мифом, привнести туда привлекательных и нетривиальных героев и описать все это языком одновременно лиричным и жестким. Отличным языком - роман можно разобрать на цитаты: тому пример хотя бы жуир Троицкий, который не удержался и высказался строкой из романа: «Не все коту творог, пора и жопой об порог». Будучи настоящим фриком (и писателем), Катя попыталась выйти из вечной головоломки пишущих женщин, что будет посложнее «витязя на распутье»: как написать роман, не утопая в собственной гендерной идентичности и не заигрывая с нею; как написать роман о мире, а не о себе. И дело не только (и не столько) в том, что нам это нравится, сколько в том, что от женщины на литературной стезе подсознательно ждут поведения объекта, а не субъекта – коль не разоблачаешься до исподнего, то будь добра хотя бы поиграть перышками на боа. Послала эти запросы на фиг и предъявила миру его самое в собственной транскрипции – вот что сделала Чеботарева.

Что-то подобное пыталась сделать автор этих строк семь назад с книжкой «Лето по Даниилу Андреевичу», что-то подобное получилось в свое время у писательницы Урсулы Ле Гуин. И, по всей видимости, получается у Фигля-Мигля. А критикам, которые негодуют на непонятный выбор жюри, я посоветовала бы прочесть на каникулах «Щастье» и «Волков и медведей» - и если вы после скажете, что это плохо, можете плюнуть мне в глаз жеванной морковкой.

Наталия Курчатова, «Фонтанка.ру»