«Я книга «Трансгендерный человек». Я нормальная»

12 июня 2018, 14:41

Версия для печати

Tweet

Что общего у православной и гея? У ученой и «ВИЧ-положительного»? Веганки и человека, склонного к насилию? Как минимум, то, что о каждом из них, как и о книге, не надо судить «по обложке». В 2000 году датчане придумали проект «Живая библиотека», где Книги — это люди. И эти Книги открыты и достаточно отважны, чтобы спокойно ответить на любой, даже идиотский или неловкий, вопрос.

В российских городах «Живые библиотеки» начали появляться в 2011 году, а в Петербурге их аж две: одна собиралась уже больше двадцати раз, вторая только начинает. На одной из её встреч в пространстве Freedom побывала «Фонтанка» и вместе с еще двумя сотнями Читателей.

Мы узнали, что верность как защита от ВИЧ — фейк; что хуже всего ездить автостопом с поляками; для чего бокс трансгендерным людям; почему человек с биполярным расстройством не может тусить всю ночь, и отчего так непросто уйти из свидетелей Иеговы.

«У девочки на трассе больше преимуществ, чем у двух парней»

Книга «Автостопщица», Эля:

Я катаюсь автостопом, у меня все прекрасно! Первый раз поехала в 15 лет: познакомилась на улице с девочкой из Ивано-Франковска и решила ехать с ней в Москву. С тех пор раз пять-шесть в год выезжаю автостопом. На разные ситуации, не только по России.

Было несколько ситуаций «на грани», после которых не сажусь в легковушки. Дальнобои самые лояльные: можно всегда сказать «нет», можно высадиться. Многие фуры подключены к «Глонассу» и их маршрут отслеживают, так что куда-то съехать они не могут. Те, кто катаются на большие расстояния, пользуются услугами проституток, у них есть женщины в других городах, так что автостопщик им нужен как собеседник. Им иногда ставят планку, когда надо доехать, например, за три дня в Краснодар из Питера, поэтому автостопщику важно быть выспавшимся и болтливым. Если будет клевать носом, это опасно: наша фура под Смоленском сбила лося.

Фото: Юлия Лебедева

Сейчас, в мои 20, дальнобойщики относятся ко мне по-отечески: «Да у меня дочке 26. Есть хочешь?» Как-то поляк за пять часов дороги трижды меня покормил.

Ночью на федеральной трассе девочка метр пятьдесят ростом, одна, имеет больше преимуществ как автостопщик, нежели два парня. Они могут стоять сутки, просто потому что дальнобою нельзя брать двоих, а мальчиков вообще берут реже — были случаи, когда водителей избивали, грабили.

Дальнобойщики — это братство. Как-то нашу фуру стала подрезать легковушка, «форд» и то, как мы ее ругали, по рации слышали и другие. «Форд» поехал дальше, а километров через 20 видим: фуры приперли его к отбойнику. Проучили.

Я ездила — кроме России — по Прибалтике, в Финляндии, Польше. Не понравилось ездить с поляками. Тот поляк, который кормил, был исключением. Они выбрасывают мусор в окно, отпускают сальные шуточки. Но как они артистично орут, когда их подрезают: «Кууурва!»

В Европе сложнее кататься, потому что там водители не имеют права ехать больше 8 часов. Только сядешь — а он через 20 километров должен встать. У нас в фурах тоже стоят системы отсчета времени, но в основном на них болт кладут.

Иногда беру палатку. Либо, если попадается прямое направление, можно спать в фуре. Как-то остановилась в женском монастыре, батюшке немного по саду помогла.

Мать привыкла. Я больше полугода жила на постоянке в Москве, сюда моталась автостопом. Молодой человек долго противился, пока я не заявила, что не могу сидеть на месте. Отпускает.

Я маленький нищебродишка. Но даже хотя сейчас появилась возможность путешествовать поездами-самолетами, всё равно возникает потребность сорваться. Когда дальнобойщики спустя полгода звонят: «Мы проездом в Питере, погуляй нас по городу, мы потом на Байкал едем — хочешь с нами?», это такое «Ура!».

«В военкомат я пришла с классными фиолетовыми бровями»

Книга «Трансгендерный человек», Марина:

Нет научных данных о предрасположенности к трансгендерности. Ученые исследовали трансгендеров, но после того как люди проходили гормональную терапию, и мозг уже подвергся воздействию препаратов.

Я — вот такая. И не обязана делать себе операцию, делать, простите, дырку, чтобы удовлетворить чьи-то потребности. Изначально я думала: если я мальчик и мне нравятся мальчики, то я гей. Мои родители довольно религиозны, они, наверное, видели какие-то проявления — я помню, как меня в детстве отдали на вольную борьбу. Были какие-то догонялки, и кого я ловила — тот и был мой «муж». Родители, конечно, офигевали. Таскали по психиатрам, рассказывали, что «гей насилует детей», и я думала: «Ведь это они про меня!» К подростковому возрасту стала «загоняться», думала, что я монстр, а я хотела быть хорошим ребенком, ходила на чертов бокс.

Фото: Юлия Лебедева

Я всегда носила вещи яркие, но бесформенные, голос у меня высокий — и меня часто считывали как девушку, хотя я ничего для этого не делала. Были случаи, когда со мной знакомились, а я: «Василий!» — «Ты чо, мужик?!»

Потом начал садиться голос. У меня была идентичность человека, который поет, и поет высоко — и вдруг голос такой: «Нет, ты не будешь петь высоко». Тогда я стала говорить выше. Начали расти усы, ко мне стали обращаться как к молодому человеку — и я поняла: «Мне это не подходит».

В военкомат пришла с классными фиолетовыми бровями, и меня отправили в больницу, на освидетельствование. У тебя нет личных вещей, за тобой 24 часа наблюдают, в туалете не закрываются двери. Пациенты за сигареты выполняли работу медсестер, драили полы. Это как зона, только на зоне тебя не лишают хотя бы трусов. Я под койку пряталась, чтобы не мыться, потому что там тебя раздевают, ставят в таз и моют — ты не сам моешься.

Рядом в палате лежал суицидник, и я его понимаю: изоляция, нельзя вставать, тебя как скотину три раза на прокорм водят, а потом ты опять ложишься. Там практиковались гомосексуальные сношения: подростковое отделение, мальчики в пубертате, либидо подскакивало… Это страшно: просыпаешься — а над тобой кто-то стоит.

Там «шизу» ставят на раз-два. Психиатр просто написала мне диагноз карандашиком, потом пришел другой врач, смотрит: «Не может этого быть!» И мне поставили F-60.8 — неопределенное расстройство личности.

Я приняла себя годам к 18. Думаю, сработал инстинкт выживания: да, я могу умереть, но… это не весело. Я могу пожить так, как я хочу? Это ведь никого не ранит. Стала исследовать, что мне нравится, что я хочу носить.

Был такой момент: родители опять потащили к психиатру, потом пригласили священников — беседовать. И я поняла: им ничего не докажешь. На самом деле я полтора года их готовила. Накрашу ногти — и начинается: «Наш ребенок накрасил ногти!» Надела лифчик — «Наш ребенок имитирует грудь!» Мама уже спокойно отдавала мне какие-то свои вещи, но когда я сказала о себе «она», у них будто мир рухнул. В тот вечер я ушла из дома. Подруга помогла собрать вещи, какое-то время я жила у нее.

Я открытый человек, для меня важно показывать, что транслюди — это не какие-то (сумасшедшие — Прим. Ред.). У меня есть канал на YouTube. На работе (пока что я сборщица на заводе, собираю детские наборы типа «Юный химик») его спалили, стали подшучивать. Я сказала: «Ну и ладно». Начальство было на моей стороне. Был момент: человек, который меня очень долго выводил… я не хотела его бить, но сработал боксерский рефлекс — рука сама вылетела. Прости, чувак! Обычно я избегаю конфликтных ситуаций.

Я на пожизненной гормональной терапии. Документы уже сменены. На женские. У нас нет для этого установленной процедуры и, по сути, группа врачей просто наживается: платишь деньги, тебе дают справку — и меняешь документы.

Сейчас я в отношениях. С мамой мы общаемся нейтрально, она меня никак не называет. Я занимаюсь волосами, иногда ей корни подкрашиваю. Папа меня игнорирует. Для меня сейчас общение с родителями — что-то вроде «Живой библиотеки»: «Здравствуйте, я книга «Трансгендерный человек», я нормальная».

«Это необъяснимая хрень: быть богом и дерьмом одновременно»

Книга «Человек с биополярным расстройством», Соня:

Нет, это не «раздвоение личности». Это перепады настроения в экстремальной форме: депрессия и мания. В депрессии я чувствую себя худшим человеком на планете. В мании — наоборот, богиня, все мне подвластно. Ты можешь решить, что бизнес, не знаю, по производству согнутых ложек — прекрасная идея. И если мне кажется, что кто-то делает что-то не по моему сценарию, я злюсь, могу вести себя как ребенок — плакать и топать ножками.

Один из самых дурацких поступков, которые я совершила в состоянии мании — имея стабильную работу, жилье, вдруг переехала в другую страну к человеку, которого знала пару месяцев. Это закончилось плачевно. Многие с биполярным расстройством говорят, что любят манию — я не люблю. Да, море энергии, но чем выше взлетаешь, тем глубже падаешь, и это прямая закономерность. А бывает, эти эпизоды совпадают, и это вообще необъяснимая хрень, когда чувствуешь себя богом и говном одновременно.

Фото: Юлия Лебедева

Это влияет на все — на либидо, память, концентрацию, моторику. И это не лечится. Болезнь органическая, очаг можно увидеть на МРТ, но у нас почему-то долго его не назначают. Люди с биполярным расстройством подвержены зависимостям — алкоголизму, наркомании, им очень нужна поддержка, но ее, как правило, не находишь даже в больницах и психологических центрах. В семье говорят: «Ты все придумал!». Я не могу никого винить. В России отсутствует психпросвет.

Поиск лечения может длиться годами, и чем дольше не лечишься, тем больше прогрессирует болезнь. Я начала искать врачей, когда поняла, что больше так не могу, лет в 17. Чтобы мне просто поставили правильный диагноз, ушло около пяти лет. Своего специалиста нашла случайно — это просто был человек, которого ко мне в больнице «приставили». Следующая сложность — подобрать лекарство: непонятно, какое будет эффективным и ты как кролик пробуешь всё на себе. Есть возможность получать лекарства бесплатно, но они с кучей побочек, от них невероятно хреново. А хорошо очищенное — за свои деньги, стоит 3,5 тысячи рублей. Таблетки придется принимать всю жизнь.

Но большая часть лечения — в том, чтобы научиться жить с этим. Например, сейчас у меня стабильное состояние, но из-за таблеток я не могу заниматься работой, которая требует усидчивости, концентрации. Работа с ненормированным графиком — не для людей с биполярным расстройством; не спать всю ночь — не про нас; алкоголь, неправильное питание – не про нас. Сейчас я фрилансер. Если захочу найти стабильную работу, диагноз скрыть вряд ли смогу. У меня есть право взять больничный, а на нем будет написано, условно, «Кащенко».

Мне скоро 24, хочется потусить в баре с друзьями, погулять белыми ночами — и я не могу этого сделать, потому что потом несколько дней буду чувствовать себя отвратительно.

Когда мне сказали, что у меня биполярное расстройство, было полное отрицание. Мне представлялось, что болезнь — темное облачко, которое вне меня и противно мне. Как только я поняла, что нужно пытаться учитывать это, а не отвергать — стало легче. И я думаю: может, не спать ночь и тусить — не такая уж и важная вещь?

«Мама, у меня распалась семья из трех человек»

Книга «Полиаморный человек», Саша:

Я полиамор. Это значит, что я считаю нормальным иметь отношения больше чем с одним человеком, если соблюдается условие честности.

Я пришла к этому года два назад: были отношения с девушкой (я бисексуалка) — и влюбилась в другого. У нас доверительные отношения с девушкой, я ей сказала: «Такое дело, влюбилась». Обычно это история про «О боже, я предаю своего партнера, нужно покончить с влюбленностью, наступить себе на горло…» Но тут я поняла, что не хочу наступать себе на горло. Что может быть иная форма отношений.

К тому времени я уже прочла статью в «Бумаге» про полиаморное сообщество, мы с девушкой долго говорили — и пришли к тому, что «давай попробуем». Хотя первая ее реакция была — возмущение. Но мы считаем нормальным проявлять эмоции.

Фото: Юлия Лебедева

Для меня полиамория — возможность иметь разные формы отношений. Допустим, с партнером «Б» мы встречаемся, но в то же время у меня есть то, что можно назвать «браком». Это определенная иерархия, но это просто потому, что с одним из партнёров я живу. Это про менеджмент, про место, где лежат мои вещи, куда я вызываю такси из бара.

Для меня не является ценностью завладеть человеком. Человек в первую очередь принадлежит себе. Мне бывает больно, но не потому, что я «не единственная», а когда нарушены договоренности: мы договорились поехать на залив, а ты, не сказав, умчался на другой конец города.

То, что человек полиамор, выясняется в процессе общения. Например, я объяснила человеку, что это такое, спросила, согласен ли он на это. Он попробовал — но понял, что это не для него. Мы с ним общаемся, но для меня он будто стал другой сексуальной ориентации.

Мама знает, папа нет — он не поймет. Маме, конечно, досталось — я пришла к ней с двумя заявлениями: «Мама, я бисексуальна» и «Мама, у меня распалась семья из трех человек, пожалей меня». Мама пожалела.

Опыта воспитания детей у меня нет, так что пока есть только «идеальная модель»: мне бы хотелось, чтобы мои партнеры принимали в этом участие — не важно, являются ли они биологическими родителями. Но если кто-то не захочет — окей, я пойму.

А с той девушкой мы до сих пор вместе. У нее есть партнеры. В отличие от меня. Забавно: сейчас я полиамор с одним партнером.

«Господи, Боря, ну когда тебе везло?!»

Книга «ВИЧ-позитивный человек», Борис:

Я Борис Конаков, с открытым статусом живу с 1 декабря 2016 года. Это всемирный день борьбы с ВИЧ-СПИД и к этой дате я приурочил свой каминг-аут как ВИЧ-положительный человек.

Мне мой партнер посоветовал провериться, когда у него самого обнаружили, и у меня был один вопрос: «Ты знал?» — «Нет!». И мне стало легче жить, не прокручивая в голове подозрения. Секс — это процесс, в котором участвуют двое, на мне тоже ответственность.

Фото: Юлия Лебедева

Верность как профилактика ВИЧ-инфекции — это фейк. Я всегда рассказываю историю моей знакомой: она во время беременности сдала тест на ВИЧ — оказалось, «положительный». Проверили мужа — «положительный». Откуда?! Вместе много лет, верность-верность. Проверили первую жену мужа —тоже плюсанула. Но и с ней жили долго, и тоже была верность. Оказалось, муж еще холостым в 1990-е ездил в Сочи, случилась одна курортная ночь. Люди, которые заражались в 1990-е или начале нулевых, имеют жизненные ресурсы жить без терапии по 10-15 лет. Но сейчас запас только 5-7 лет, потому что вирус мутировал и раньше дает о себе знать.

У меня два города: Тюмень и Питер. О статусе я узнал в Тюмени. Там СПИД-центр на окраине, вместе с психоневрологическим интернатом и наркологическим отделением — в общем, обстановка воодушевляющая. Если анализ «положительный», делают ещё, подтверждающий. Жду результатов, а такой чудесный солнечный день — думаю: может, все-таки ложно-положительный... И тут же: «Господи, Боря, ну когда тебе везло?!! Да ты конкурсы репостов проваливаешь!»

Поплакали с мамой, и к вечеру отпустило. Каминг-аут я сделал осознанно, — у меня уже был опыт гомосексуального каминг-аута. С работы не гнали, не у всех так. Был случай: женщина с ВИЧ работала на поставке косметики, и когда узнали о ее статусе — всполошились: «Она же ножом открывает коробку!» И что? Забрызгает тебя кровью? Чтобы через кровь заразиться, надо и тебе распороть руку и хорошенько ваши раны друг о дружку потереть.

Говорят: «в ВИЧ геи виноваты», «наркоманы виноваты». А я считаю, что мужики виноваты. Я был волонтером на одном исследовании, обзвонил 30 номеров проституированных женщин, из них 29 допустили возможность незащищенного полового акта за тысячу рублей. Потому что спрос. Сколько я слышал: «Мужчины, берегите себя» — и никто не говорит: «Не покупайте секс-услуги».

У меня такая низкая вирусная нагрузка, что это создает бюрократические проблемы. В лекарствах мне отказать не могут, но начинают гонять по врачам. Есть лекарства платные, но тогда надо зарабатывать такую сумму, чтобы 40-50 тысяч в месяц ты запросто мог на них отдать.

Вообще-то я ипохондрик, боюсь всех болезней. Особенно туберкулеза: в Петербурге 8 тысяч человек с открытой формой ходит. Весной у меня то простуда сильная, то десна воспалилась, но это может быть и не связано с ВИЧ-инфекцией.

В кодексе есть статья: знаешь о статусе, не предупреждаешь партнера, заражаешь — садишься. Статья спорная. Секс, повторю — ответственность обоих. Я в приложении для знакомств даю ссылку на соцсети, где все сказано. Это избавляет от лишних вопросов.

Я на волне хайпа с моим ВИЧ-аутом дал интервью даже ВИЧ-диссидентам. Это те, кто не признают ВИЧ и СПИД. Ну окей, ребята, хотите, я вам свою кровь перелью? В Русской православной церкви есть Концепция по ВИЧ-СПИДу, там сказано, что ВИЧ-положительный имеет право на получение окормления. Но при этом протоиерей Дмитрий Смирнов говорит, что СПИДа нет. И почему патриарх Кирилл (обожаю его «Слово пастыря»!) не говорит: «Это частное мнение, а у нас Концепция»? Активистское движение «Пациентский контроль» направило письмо патриарху с просьбой разъяснить позицию по вопросам ВИЧ-инфекции. Патриарх же постоянно в Facebook постит что-то — отчего бы Концепцию не запостить?

«Родителям запрещено со мной общаться»

Книга «Бывшая свидетельница Иеговы», Лиля:

В России эта организация признана сектой, но я — из Украины. Сейчас мне 20, в прошлом году я впервые отпраздновала свой День рождения: свидетелям Иеговы нельзя отмечать праздники. Я родилась в семье свидетелей: мои родители приняли веру в 1994 году. Они были на грани развода, религия их сплотила.

Нам нежелательно общаться с мирскими людьми. Запрещен секс до брака, даже целоваться нельзя. Чтобы начать отношения, ты должен быть готов вступить в брак и обеспечивать себя. Девчонки в моей школе уже начинали с кем-то встречаться, красились, мне тоже этого хотелось, но отец запрещал. Когда младший брат захотел на гитаре играть — все сказали: «Купим гитару, оплатим уроки». Я хотела играть на фортепиано, но мне говорили: «Увлечешься музыкой — уйдешь в мир». У меня есть старший брат, он уходил из религии: был женат на свидетельнице Иеговы, но они развелись и обоих исключили. Спустя три с половиной года вернулся, потому что женился на другой свидетельнице.

Фото: Юлия Лебедева

Одноклассники надо мной издевались: «Тебе ничего нельзя, ты святоша». А нам по 14 лет, гормоны вовсю. И я стала осознавать свою ориентацию: я бисексуальный человек. Влюбилась, это была девочка из параллельного класса. Призналась ей, но у нас ничего не вышло: городок маленький, если бы узнали, был бы позор. Руки себе резала — это было не что-то серьезное, а просто селфхарминг, потому что должна жить «так», а мне хотелось иначе.

Думала, это подростковое, пройдет, и в 15 лет крестилась как свидетель Иеговы. Но мне многое не нравилось. Не нравилось, что у нас жена должна подчиняться мужу, что мы должны работать на очень простой работе — уборщицей, на почте, а высшее образование получать нежелательно, потому что надо больше времени уделять служению. Я очень хотела учиться. Образование в Украине по большому счету платное, денег у меня не было, городок курортный, работу можно найти только летом.

Начала копить деньги. Влюбилась в девушку по переписке, а она в Питере, в 19 лет сказала родителям: «Вот мой билет. Я уезжаю». Родственники всполошились: «Уезжаешь в страну, с которой мы воюем!» Родители потащили к психиатру: «Ты не можешь адекватно принимать решения!» А психиатр сказал: «Проблема не в тебе, а в вашей семье. Ты либо остаешься, и вы решаете проблему — либо уезжаешь».

Ну и я уехала. Приехала к девушке, но мы через месяц разошлись. Жила в хостеле, меня обманывали на разных работах, были беспорядочные связи. Из собрания свидетелей Иеговы меня исключили заочно, я уже здесь жила. Старейшина спрашивал по телефону: может, это у меня «временно»? Я говорю: «Я пробовала наркотики». Он: «А, все ясно. Исключаем». Это значит, даже родителям запрещено со мной общаться. Только если бы я смертельно заболела, им было бы разрешено обо мне заботиться, но если бы понадобилось переливание крови, то делать этого нельзя.

Сейчас с моими друзьями снимаем квартиру — я их считаю второй семьей. Набила татуировки, перекрасила волосы, сделала два пирсинга — и мне комфортно.

Прошлой осенью я приезжала домой, надо было делать загранпаспорт. Прихожу: родители живут с моей бабушкой, она не свидетель Иеговы, хотела со мной пообщаться. Родители просто сложили мои вещи у порога. Отец сказал: «Когда ты выпишешься? Не хочу за тебя налоги платить».

Я не против религии как таковой, изучаю другие направления, меня интересует буддизм. Мне психолог сказал: «Никогда не отрицай того, что ты можешь и вернуться». Но если вернусь, родители скажут: «Мы же тебя предупреждали, что в мире плохо!» А психолог говорит: «Лучше, если ты за эти годы поймешь, как хочешь жить, чем будешь притворно молиться».

P.S.: «Фонтанка» не проверяла подлинность историй, рассказанных на «Живой библиотеке».

Подготовила Александра Шеромова, специально для «Фонтанки.ру»