Воспоминания будущей войны

30 января 2018, 10:06

Версия для печати

Tweet

В Александринке вышел антимилитаристский и антиимпериалистический спектакль Валерия Фокина «Швейк. Возвращение». В нем кровавый абсурд Первой мировой выглядит пугающим пророчеством Третьей.

Под тягучие и словно бы тающие в воздухе звуки струнных из увертюры к «Лоэнгрину», сквозь которые самому Вагнеру виделся «прозрачнейший голубой эфир небес», над сценой парит инвалидная коляска. В ней, приставив старательно выгнутую пятерню к виску, сидит сияющий солдат Швейк — Степан Балакшин. А все остальные герои, выстроившиеся вдоль сцены, дирижируют мистическим возвращением знаменитого пехотинца Первой мировой.

Гашек начал писать роман в 1921 году, но так и не закончил к моменту своей смерти в 1923-м. Швейк — персонаж новейшей мифологии, призванный разоблачить любой военный пафос. Это такой анти-Теркин — герой с официальным диагнозом «полная психическая отупелость и врожденный кретинизм», во весь голос орущий «Да здравствует император Франц Иосиф!» и с детской радостью отправляющийся на войну за родину, не соображая, что его родина — вовсе не загибающаяся Австро-Венгерская империя, а порабощенная ею Чехия. Появление Швейка — не только в пространстве спектакля Валерия Фокина, но и в репертуаре главного драматического национального театра страны — маркирует очередную мировую войну и обозначает единственно возможное к ней отношение: как к полнейшему абсурду, ведущему исключительно к зверствам, лжи и бессмысленной смерти.

Прелесть Швейка, и фокинского в частности, в том, что он искренне восхищается всем тем бредом, который происходит вокруг него. Упивается возможностью, завершив отправление естественных надобностей и успев подтереться, первым салютовать генералу. С азартом сочиняет небылицы для славной истории батальона… Впрочем, Фокин в своих размышлениях о войне шутовством главного героя все же не ограничивается — в его «Швейке» используется ряд сильнодействующих эмоциональных ходов. Появляются кадры реальных расстрелов в зоне современных военных действий, что отдельно указано в программке и подчеркнуто возрастным ограничением 18+. Провиант солдатам перед боем привозят прямо в гробу, «чтобы завтра не везти тару». А когда солдаты, залив водкой свое тупое окопное бытие и натанцевавшись в пьяном угаре, валятся без чувств, Швейк, стоящий посреди храпящего батальона, вдруг затягивает: «Соловьи… Соловьи…» — тут он, правда, замолкает, но Соловьев-Седой работает в прямом смысле с трех нот, запуская такой поток ассоциаций, что зрители непроизвольно вздрагивают и оглядываются на соседей.

Валерий Фокин — один из немногих представителей отечественной культуры, к чьему мнению прислушиваются наверху и кому многое позволено. Интонацию, с которой режиссер выступает на коллегиях минкульта — а эти феерические собрания с некоторых пор транслируются в он-лайн режиме — иначе как постмодернистской иронией не назовешь. И это не всё. Именно Фокин первым из влиятельных людей публично назвал дело Седьмой студии «заказом, нужным для других целей», подчеркнув, что в личную виновность Кирилла Серебренникова не верит и никогда не поверит. Но Фокин же в это взрывоопасное время провел на культурном форуме тишайшую театральную секцию, пригласив благонадежных соотечественников и правильных зарубежных гостей поговорить о революции в театре и театральном авангарде вообще. Дивиденд, о котором Фокин говорил не таясь на предшествующей форуму пресс-конференции, не заставил себя ждать — явившийся в Петербург на один из пленумов президент объявил, что именно Фокину поручается провести театральную олимпиаду в Петербурге в 2019 году. «Швейка» вполне можно расценить еще и как ответ худрука Александринки тем, кто пенял ему за последний культурный форум: всему, мол, своё место и время.

Этот новый фокинский спектакль — не только антивоенный. «Швейк. Возвращение» ставит знак равенства между войной и империей. Соратник режиссера Семен Пастух, один из лучших российских театральных художников, способный создавать с помощью сценографии глобальные метафоры, соорудил на пустой Александринской сцене каноническую «перспективу» из профилей некоего тоталитарного лидера, которые «сходятся» на гигантском лике того же правителя, вперившегося в зал пустыми глазницами. По лику императора ползают гигантские мультяшные мухи (видеосценография Аси Мухиной) — и это определенно намек на несменяемость имперской власти. У Гашека хозяина всеми любимого кабака «У чаши» агент тайной полиции арестовывает за то, что в его заведении «на портрет государя императора гадили мухи». Да и просидел виновник Первой мировой Франц Иосиф на своем троне целых 68 лет.

Фото: предоставлено пресс-службой Александринского театра, фото Владимир Постнов

Эхо «войны на границах нашей родины», о которой в пьесе Татьяны Рахмановой по мотивам романа Гашека говорит военврач — Игорь Волков, будит забронзовевшего вождя. Голова на заднем плане отрывает глаза и движется на зал — это не только смешно, но и жутко. Отдельно занятно (и, разумеется, концептуально), что роль головы императора на сцене играет голова рабочего Веры Мухиной — лишенный колхозницы, он стал совершенно неузнаваем, бесчеловечен и безлик, как, впрочем, всякий такого масштаба монумент.

Идеальный военврач для империи во все времена — тот, кто отправляет на войну туберкулезников и сумасшедших, потому что «лучше терять убитыми больных, чем здоровых». Тут надо отдать должное драматургу Татьяне Рахмановой: после явной неудачи с осовремениванием «Жизни Галилея» Брехта альянс с Гашеком удался. И идея поставить в центр историографию батальона, написанную розовощеким Швейком, который с азартом детсадовца сочиняет прошлые подвиги сослуживцев, а кое-какие и разыгрывает — изрядно способствует целостности сюжета. Хотя открытые выходы актеров на зал — раздача скидочных флаеров реальной сети магазинов военного снаряжения женщиной в костюме гранаты или листовок «Все для фронта, все для победы» представителями «добровольческой женской организации», которых смывает после пронзительного крика фронтовой куртизанки «Мальчика убило!» — выглядят грубо, в ущерб вкусу именно на уровне текста. Притом, что отличная актриса Янина Лакоба (роль Матери-гранаты) делает всё, чтобы этот гротеск на грани фола все же сработал.

Янина Лакоба

Фото: предоставлено пресс-службой Александринского театра, фото Владимир Постнов

Вообще актеры, большинство из которых отрадно молоды, справляются с этой сложнейшей эпической историей без капли сентиментальности и весьма лихо. Героев Игоря Мосюка (Водичка), Валерия Степанова (Дуб), Андрея Матюкова (Лукаш), Алексея Василенко (Каконь) и не только их можно бы описать и в психологических деталях. Хотя, в отличие от романа, все персонажи спектакля, кроме Швейка и генерала (Петр Семак), сбиты в толпу — по идее режиссера, война не способствует война раскрытию индивидуальностей, а наоборот нивелирует их до полной безликости. Троица куртизанок трех поколений — Елена Немзер, Ольга Белинская и Анна Блинова – заслуживает отдельных похвал: именно их героини добавляют монотонному и монохромному миру войны все недостающие ему краски. Но только на внешнем уровне: роль женщины на войне сводится исключительно к физиологии.

Кульминация спектакля — знаменитая гашековская сцена, где генерал, подорвавшийся на мине, попадает на небо, — решена Фокиным шокирующее сильно. Солдаты после бомбежки медленно поднимаются и один за одним подходят к архангелам, таща под мышкой ватные части человеческих тел: кто руку, кто ногу, а кто и вовсе голову на палочке — словом, кому что оторвало — и задают простые житейские вопросы, как например: «Ну уж тут-то не надо будет платить долги?..» И вдруг осознается еще один смысл войны — трагически-повседневный. Молодые дурачки бегут туда, где стреляют, вовсе не сражаться за родину, а запутавшись в отношениях с ровесниками или родителями, понабрав кредитов, которые не вернуть, et cetera, et cetera. И это — социальные проблемы, которые империи выгоднее не решать.

Пётр Семак (Генерал)

Фото: предоставлено пресс-службой Александринского театра, фото Владимир Постнов

Швейк, конечно, не таков. Он — идиот с другим генезисом. Не социальный. Экзистенциальный. Не знаю, насколько герой Балакшина дотягивает до шекспировских шутов, но дар пророчества, которым в России наделяют юродивых, ему, несомненно, дан. Так что, когда солдаты, сбившись в кучу малу, точно пингвины, греющиеся друг о друга, просят его рассказать о будущем, а он им все с той же открытой улыбкой сообщает об их бестолковых смертях, безвестных могилах на кладбищах с дурацкими названиями и о репрессиях по доносу, эти анекдоты выглядит прямыми предсказаниями провидца, «воспоминанием будущего».

«Воспоминание будущего», название одного из фокинских спектаклей, стало в Александринке особым жанром: именно так, с ошибкой в согласовании слов, оно оказывается исключительно точным по сути. Но прежде спектакли Фокина «вспоминали», реанимировали эстетическое отечественное прошлое — прежде всего, наследие Мейерхольда, делая его достоянием настоящего и будущего нашего театра. Нынче худрук Александринки предлагает нам вспомнить опыты мировых войн, наложив их кальку на наше сегодня и завтра.

Бессмертного и в этом смысле практически сказочного героя Гашека в финале спектакля подстреливает пьяный поручик. И эта смерть выглядит абсолютно символичной: третья мировая, если ей будет позволено разыграться в полную силу, очевидно, станет последней на этой земле. Так что непросыхающий генерал, роскошный персонаж народного артиста России Петра Семака, «настоящий творец истории» с чаплинскими усиками, которого хоть сейчас в любой анекдот про «от забора и до обеда», — может не тревожиться. Письмо со словами «Извиняемся, что не уберегли», будет некому писать и некому читать.

Жанна Зарецкая, специально для «Фонтанки.ру»