Максим Аверин: «В маниакально-депрессивное время душа просит поэзии»

11 октября 2012, 14:36
Версия для печати Версия для печати

Недруги предрекали, что после всенародного успеха «Глухаря» Аверина «заклинит» на образе обаятельного следователя, однако Максим не стал цепляться за погоны, а сыграл хирурга в сериале «Склифосовский», взялся вести ТВ-программу о животных, по-прежнему чуть ли не через день играет в театре «Сатирикон», а, кроме того, он реализовал актерскую мечту – гастролировать еще и с поэтическим моноспектаклем «Все начинается с любви», с которым он и приехал нынче в Петербург.

- Максим, 12 октября в новом концертном зале «Колизей» на Невском вы представите свой творческий вечер «Все начинается с любви». Будет та же программа, что и на вашей встрече со зрителями года полтора назад на сцене Театра Комиссаржевской?


- Нет, конечно. И программа другая, да и жанр не тот. Я действительно начинал с традиционных творческих вечеров-встреч со зрителями, где успевал и стихи почитать, и фрагменты фильмов показать, и спеть, станцевать, а также достаточно подробно отвечал на любые записки из зала. Но постепенно мой творческий вечер перерос в моноспектакль. В нем появилась драматургическая канва, которую я сам выстроил, я там сам себе режиссер. Даже в жанре моноспектакля стараюсь вести непрерывный диалог…

- Диалог – со зрителем или с самим собой?


- Раздвоением личности, слава богу, я не страдаю, так что диалог веду со зрителем. Правда, не такой прямой, «приземленный», как в те времена, когда спрос «на Аверина» после успеха «Глухаря» зашкаливал и всем хотелось узнать побольше именно обо мне: кто такой, откуда взялся, как живет, о чем думает. За два-три года информации такого плана вылилось в СМИ достаточно. А так как я не фигура шоу-бизнеса, то настал момент удивлять творчеством!

Я постоянно гастролирую, мотаюсь по стране, и могу точно сказать, что зритель в Норильске, Калининграде или Южно-Сахалинске «страшно далек» от столичных богемных тусовок… В наше депрессивно-маниакальное время душа зрителя просит настоящей поэзии, высоких чувств, диалога о вечных ценностях. Того, на чем, собственно, выросло сразу несколько поколений советских людей, и сейчас активно живущих, успешных.

И хоть мне сегодня предлагают много нового поэтического и музыкального материала, специально на меня пишут, я все же черпаю репертуар из той эпохи, которая постепенно стирается. Это стихи Николая Заболоцкого, Роберта Рождественского, это музыкальное наследие Андрея Миронова и Людмилы Гурченко – потрясающая музыка, великолепные песни. Сейчас вот готовлю номер «Песня о незнакомом певце. Падает снег на пляже», который сам Андрей Александрович Миронов делал как посвящение Джо Дассену. Мне же сам Бог велел сделать его уже посвящением двум великим артистам – Дассену и Миронову. Вот вам связь времен, которую мы поспешили разорвать, хотя в «прежней жизни» было столько прекрасного и непреходящего.

- В этот раз вы привозите в Петербург еще и спектакль «Все о мужчинах» режиссера Якова Ломкина, где играете вместе с Дмитрием Жойдиком из Театра Виктюка и вахтанговцем Виктором Добронравовым… Премьера состоялась два года назад, и спектакль, в отличие от вашего творческого вечера, не изменился?

- Если были на нашем спектакле полтора-два года назад, можете смело отправляться снова. Режиссер у нас молодой, но достаточно жесткий: ходит на спектакли, ругает нас, меняет в лучшую сторону. Но в этом и есть прелесть театра, его отличие от кино, где снялся - и до свиданья, и часто бывает, как говорила Раневская: «Гонорар прожрали, а позор остался». Три артиста из разных театральных школ, три разных судьбы - мы, конечно же, меняемся, растем, портимся, улучшаемся, но каждый раз делаем что-то новое. И мы хотим сделать в этой театральной компании, с этим режиссером еще какой-то проект. Не буду пока называть пьесу, которую уже выбрали, но я рад, что дожил до того момента, когда ко мне стали приходить такие интересные роли.

- А что репетируете в своем родном «Сатириконе»?

- Константин Аркадьевич сейчас увлечен «юностями», сделал со своими студентами «Ромео и Джульетту», 13 октября – премьера, и, как вы сами понимаете, что на Ромео я не качу, на отца Лоренцо тоже, потому что грешен. Но после «Ромео» Райкин хочет поставить «Пигмалион», где я стану профессором Хиггинсом. В «Сатириконе» в текущем репертуаре я через день-два играю - в спектаклях «Тополя и ветер», «Король Лир», «Доходное место».

- Максим, нелегко далось расставание с «Глухарем»? В газетах писали, что Аверин даже запил…


- Расстался очень легко, на трезвую голову. Больше того, это была моя инициатива, я понял, что сделал все что мог в этой роли. Дальше бы началась профанация и пробуксовка. Не осуждаю своих коллег, которые продолжают этим заниматься, но у меня были другие предложения, меня ждала интереснейшая роль в военно-морской драме «Горюнов» про подводников (Максим приехал на интервью из Кронштадта. – Прим. Авт.), мне предложили сниматься в «Склифосовском», и  вообще мне хотелось идти дальше…

Да и всегда лучше уйти на взлете, чем под стук собственных ботинок! Кстати, я еще и такой вариант предлагал продюсерам: давайте притормозим весь проект, сделаем паузу, а через несколько лет возвратимся, и сделаем это ярко, здорово, на новом качественном уровне. Но люди стали придумывать какие-то «дочерние предприятия», чем, мне кажется, похоронили эту историю. Хотя роль Глухарева я по-прежнему люблю. В ней все совпало.

- А у «Склифософского» есть шанс стать столь же любимым в народе сериалом?
 
- Так он уже им стал. «Склиф» смотрят так, что он побил даже «Глухаря». Сейчас доснимаем второй сезон. Если возникнет предложение третьего, я соглашусь, но на этом, скорей всего, закончим.

- Правда, что докторов из настоящего «Склифа» ваш  герой возмутил?

- Это все проделки Интернета? Вранье! Врачам очень нравится. Мнение врачей «Склифа», что там действительно профессионально показаны операции, замечательная операторская работа. 

- Помнится, в интервью «Фонтанке» несколько лет назад вы назвали Юрия Бутусова «своим гением»… А сейчас, когда Бутусов вернулся в Питер, поддерживаете с ними отношения?

- У нас и раньше не было такого, что я звоню ему по вечерам: «Юра, ну как дела?» Преданность ведь выражается не в этом. Сейчас же Бутусов выпустил спектакль в «Сатириконе» без меня: просто на каком-то этапе мы друг друга не услышали, но это нормально. Когда люди друг другу небезразличны, между ними происходят и размолвки, и обожания. Не хочу, чтобы кто-то погружался в наши отношения, это наши с ним дела, я его обожаю и считаю, что Бутусов меня породил, потому что с него началась моя по-настоящему интересная творческая жизнь на сцене.

- Вы курсе, что у Бутусова в Питере были проблемы с чиновниками?

- Да, конечно. Просто Юра - из людей, для административного департамента неудобных, потому что он «колючий», не поддающийся планированию. Но с точки зрения творчества это его огромный плюс. Был бы он удобный, предсказуемый, с ним было бы неинтересно никому. А Бутусов взрывает все в артисте, счищает мишуру, в организме театра совершает революцию. Вроде, все привыкли к опеределенному состоянию, уровню требований, а тут приходит Бутусов, и все закипает.

- Говорят, когда «Сатирикон» приехал прошлой зимой в Питер, то Бутсов и тут устраивал многочасовые репетиции после спектаклей, которые идут уже годами...

- Он нас собрал и сказал, что надо сделать. И это не тиранство. Спектакль ведь - живой организм, и как только режиссер отпускает его, начинается растаскивание по сусекам. Ведь все мы живые, и у артиста есть моменты увлечения – мне вдруг сегодня захотелось так сыграть, а завтра иначе. Можно забалдеть, можно пойти на поводу успеха, и только режиссер, если болеет за спектакль, держит все эти поводки. Юра в этом смысле болеющий человек, он следит за всеми своими спектаклями, дышит вместе с ними.

Текст и фото: Михаил Садчиков, «Фонтанка.ру»Глухаря
 

«Он жил как рок-звезда, он ушел точно так же». В Мариинском театре простились с Владимиром Шкляровым

Белые цветы — букеты лизиантусов, роз, лилий — держали в руках зрители, выстроившись в очередь у входа в исторической здание Мариинского театра, где утром 21 ноября прощались с его погибшим премьером Владимиром Шкляровым. Мимо проносили большие венки — от семей, организаций… Задолго до назначенного часа прощания очередь доросла до ближайшего светофора — в основном, стояли женщины, молодые и постарше, кто-то даже с коляской. Сбоку у входа переминался с ноги на ногу мужчина в спортивном костюме с белой корзиной белых роз и лентой, на которой виделись слова «Дорогому Владимиру… красивому человеку…».

Статьи

>