На экранах «Молодой Годар»: По волнам её памяти

16 ноября 2017, 17:52

Версия для печати

Tweet

В прокате – «Молодой Годар». Режиссер Мишель Хазанавичюс, автор оскароносного хита «Артист», решил еще разок снять трогательный гимн кинематографу прошлого. Корреспондент «Фонтанки» проанализировал то, что получилось.

Хазанавичюс снова снял большое и честное признание в любви кинематографу. Только теперь уже не немому Голливуду, а более близкой французской «новой волне». Но материал оказался куда труднее и опаснее, чем раннее американское кино. Как минимум, по той причине, что главный герой – Жан-Люк Годар – до сих пор жив-здоров и продолжает снимать своё кино. Не говоря уже о том, что, в отличие от голливудских див и обольстителей, фигура он весьма неоднозначная. Не только революционер, бунтарь и реформатор, но и, например, доверенное лицо националиста Жан-Мари Ле Пена, а еще отрицатель Холокоста и юдофоб. В общем, являет собой то, что Тютчев называл «сварливым старческим задором».

Если Голливуду Хазанавичюс признавался в любви напрямую – и его чувство трудно не разделить – то о «новой волне» говорит опосредованно. В качестве основы сюжета «Молодого Годара» выступают мемуары одной из главных героинь, жены режиссера, актрисы Анны Вяземски. От начала их романа на съемках «Китаянки» в 1967 году до развода несколькими годами позже. Благо, в эти временные рамки умещается перелом в творчестве Годара: уход от повествовательного кино, актеров, сценария, диалогов – в какую-то совсем иную степь радикального эксперимента.

Уже сам сюжет обессмысливает затею до такой степени, что в пору скандалить: обещали молодого, а подсовывают историю про кризис среднего возраста. С чего вдруг Хазанавичюс взялся именно за этот период в биографии героя – вопрос открытый. Может, прошлая жена – Анна Карина, на брак с которой пришелся расцвет годаровской энергии и экспериментаторского напора, – отказалась рассказывать об их отношениях.

Не срабатывает и проверенный метод, которым Хазанавичюс решает признание в любви. В «Артисте» всё было построено на старательном, мастерском копировании стилистики немого кино. То же самое режиссёр пытается провернуть и здесь. Воспроизводит на экране все фирменные годаровские мульки. Звучит закадровый текст: «Это история про меня, мою молодость». Радио комментирует беседы героев, как в «На последнем дыхании». Постельные сцены даны на череде ритмично смонтированных крупных планов – рот, бровь, палец, губы, язык. Звук и изображение кокетливо не совпадают: Годар уже закончил печатать на машинке, а мы еще слышим её стрекот. Актеры не скрывают того, что играют в кино и регулярно обращаются в кадр (Луи Гаррель – Годар в какой-то момент честно сообщает: «Я актер, играющий Годара, и не больно хороший»). Наконец, Хазанавичюс делит фильм на главы, названия которых обыгрывают названия фильмов главного героя: «Безумный Пьеро», «Спасай, кто может (свою жизнь)».

Копирует Годара Хазанавичюс и в сюжете – истории отношений режиссера и актрисы, мужчины и женщины. Как в лучших фильмах «новой волны», на первый план выведен дуэт любовников, остальные – кордебалет, мелькающий на периферии. И актеры-премьеры вроде выбраны беспроигрышные – Годара играет, как уже говорилось, Луи Гаррель, Вяземски – Стейси Мартин, прима триеровской «Нимфоманки». Гаррель -отважный: красавчик играет близорукого и плешивого дядьку в кризисе, не боится быть смешным и уродливым. Мартин – красотка, и по фактуре похожа на див европейских шестидесятых, такая новая Джейн Биркин. И всё равно получается пластиковая имитация. Гаррель дальше героического бритья плеши на голове не идет. Мартин играет то же, что у Триера. Ходит голая, отважно светит грудью и ягодицами, надувает губки, с честью носит мини.

Все эти цитаты, отсылки, сноски, имитации не срабатывают. Получается не признание в любви, а правительственная телеграмма: поздравляем с девяностолетием, перечисляем «этапы большого пути». Виноват в этом не Хазанавичюс, а главный герой, им выбранный: Годар. В отличие от стиля голливудского кино двадцатых, его фильмы не вошли в массовое сознание. Они как были экспериментами, так ими и остались. Стилизовать что бы то ни было под них невозможно – просто потому, что единого целого не существует: эксперимент он и есть эксперимент, постоянный поиск, а не «отлитая в бронзе» форма. Голливуд вообще – есть: как сюжет, манера актерской игры, ритм действия. А Годара вообще – не существует: он есть только как дробная россыпь приемов, хитростей, уловок, опытов более или менее удачных. Вместе они ни во что не складываются. В общем, какой объект любви – такое и признание. Фальшивое, напыщенное, устаревшее до неприличия.

Иван Чувиляев, специально для «Фонтанки.ру»