В Харькове вышел новый роман автора чеченских дневников Полины Жеребцовой — на сей раз это документальные истории о жизни беженцев из Грозного в Ставрополе. Российские издательства, по словам автора, его печатать отказываются. «Фонтанка» прочитала книгу и задала редакторам ведущим издательств вопросы о самоцензуре и редакционной политике.

Полина Жеребцова родилась в 1985 году в Грозном и стала свидетелем двух чеченских войн. В девятилетнем возрасте сделала первую запись в дневнике, который не прекращала вести на протяжении обеих кампаний. Заметки Полины впервые опубликовало в 2011 году издательство «Детектив-Пресс». Их сравнивали с дневниками Анны Франк и Тани Савичевой. Не оправдывая ни чеченскую, ни российскую сторону конфликта, девушка рассказала о том, что видела – голоде, обстрелах, разрушенных домах, закрытых школах. «Если я смогла не сойти с ума, если я не начинаю выть, заметив приближающийся самолет, то это благодаря дневнику», – считает Жеребцова.

В 2013 году Жеребцова получила политическое убежище в Финляндии, с 2015-го публикует основанную на дневниках художественную прозу. «Я работаю с текстом так: беру документальные события и описываю художественным языком. Такой вот стиль Полины Жеребцовой», – говорит начинающий писатель.

Новый документальный роман «45-я параллель» вышел в сентябре в авторской редакции в украинском издательстве «Фолио». Эта первая книга Жеребцовой о русском мире – знакомство с ним произошло в середине 2000-х годов, когда писательница уехала с матерью подальше от грозненских терактов и войны. Место действия – Ставрополь и окрестности, Ростов-на-Дону, но события захватят и Дагестан, и даже далёкую Канаду.

Роман разделён на пять частей: первая и вторая – о переезде и обустройстве в Ставрополе – по поэтике и авторским задачам ближе всего к чеченским дневникам, фрагментами которых пересыпано повествование. Стать резонатором боли, очевидцем в настоящем смысле этого слова, зафиксировать и передать увиденное – вот цель Жеребцовой. А присмотреться в городе, расположенном на 45-й параллели Земли (вот и ключ к названию книги), и правда, есть к чему: мирная жизнь на проверку оказывается едва ли не труднее, чем грозненские военные будни.

Ставрополь – это «пропахшие мышами и сыростью» бараки с туалетом на улице; пенсии и зарплаты, еле-еле покрывающие стоимость продуктов; вороватые чиновники и спивающиеся местные жители. Добрый прокурор, к которому надо с боем прорываться через вахтёршу-цербера с «мышиными глазками». Владелец книжного магазина, выплачивающий своим работникам зарплату поддельными купюрами. Беженцы обречены идти по кругу: нет прописки – нет возможности сменить документы или получить постоянную работу. Отношение к ним, в худшем случае, враждебное или пренебрежительное, в лучшем – окружающие делают вид, что ни Чечни, ни войны не существует: «Для беженцев не было никаких пособий, никаких центров, где раздавали бы вещи. Ничего… Засыпая в зимней куртке, я не чувствовала разницы между чеченской войной и мирной жизнью в русском городке».

Но в книге есть и другое – конверт с деньгами, переданный Полине однокурсниками по ставропольскому вузу. Почти незнакомые люди, согласившиеся прописать у себя приезжих. Жеребцова не изменяет философии чеченских дневников – не бывает плохих или хороших наций, стран, городов: источник света и тьмы – конкретные люди.

Как и в сборнике автобиографических рассказов «Ослиная порода», в «45-й параллели» размыта граница между магией и реальностью, а порой и стирается полностью. Героине снятся вещие сны, её посещают умершие бабушки и прабабушки. Мировоззрение, сочетающее элементы христианства, ислама, индийских духовных практик, даёт простор для чудес – будь это прочитанные на расстоянии мысли или предсказания будущего, которыми успешно занимается на местном рынке уволенный сотрудник КГБ.

Начало романа пропитано тем образным мировидением, которым зацепили читателей первые публикации Жеребцовой: документальные детали оживают и наполняются художественной силой. Достаточно посмотреть, как на первых страницах описан дом, покинутый в Грозном: «Наш временный приют, где я и мама снимали квартиру, потускнел и осунулся от невзгод. Пятиэтажный кирпичный дом, прозванный в народе «хрущевкой», не могли утешить ни ласковые солнечные лучи, ни хрустящая синева неба. Горемыка сник под тяжестью утрат, переживая войну и пожары». Из глубины оставленного в старой квартире шкафа воспоминания выглядывают, «словно тени», по дороге в Ставрополь растут «взлохмаченные» от взрывов тополя, а в новом городе беглянок встречают «желтоглазые» фонари. Выжив на войне, со вниманием и любовью относишься к каждому клочку внешнего мира. Впрочем, постепенно ряды эпитетов становятся реже, а от воспоминаний о собственном опыте Жеребцова переходит изложению собранных на Ставрополье историй.

Третья часть романа – о любви новых знакомых Полины, двух гомосексуалистов Захара и Николя – своего рода «Ромео и Джульетта», переведённые в прозу и рассказанные на новый лад. Геям на юге России приходится не легче, чем влюблённым из кланов Монтекки и Капулетти в XVI веке. Парней выгоняют из дома, они бегут в Ростов, живут на свалке с бомжами, но, даже вернувшись к относительно спокойной жизни, не уверены в своём положении – в любой момент их могут атаковать на улице скинхеды или выселить из дома родственники.

Через небольшую новеллу о двойственной природе любви автор переходит к пятой части. Она посвящена ставропольскому селу Бутылино, где героине и её матери удаётся в конце концов купить часть коммунальной квартиры. Построенный на документальной основе текст о российской глубинке вплотную приближается к литературе абсурда. Сошедший с ума священник; пенсионерки, дерущиеся из-за престарелого любовника; алкоголики по кличке Шило и Утка, отлавливающие себе на обед соседских собак и кошек; местный сумасшедший Антон, гоняющийся с топором за матерью и сестрой; наркобарон, чьи дети с дошкольного возраста знакомы коноплёй; участковый Водочкин, также промышляющий выращиванием зелья. Закружившись в этом карнавале образов, однако, теряешь нить повествования и, увы, саму героиню, чья роль теперь сводится к тому, чтобы вразумлять односельчан и спасать от них несчастных «братьев наших меньших». Развитие сюжета повисает в воздухе, отчего испытываешь чувство досады, потому что большую часть романа ты буквально не мог оторваться от него мыслями, и, откладывая книгу и занимаясь другими делами, продолжал мучиться вопросом «А как там Полина?».

Стилистика романа тоже небезупречна: в «45-й параллели» встречаются самоповторы, излишние и примитивные эпитеты: если работа, то «тяжелая», если еда на витрине кафе, то «аппетитная», если убийство, то «жестокое», если фокусы, то «удивительные». Реплики героев второго плана отдают канцелярщиной — к пример, чеченский горец, вывозивший героиню из Грозного, заявляет: «Здесь, на территории русских, я беззащитен»; соседка по ставропольскому жилью, пенсионерка Клавдия Ивановна сообщает, что «второго декабря были убиты два подростка», точно она показания в полиции дает.

В тексте встречаются речевыми неточности, которые не списать на авторский стиль: «Легкие снежинки падали на его прическу в виде хвоста с перетяжками» (вы можете себе представить такую причёску?), «Зимой черви спали, а теперь проснулись и бодро шастают по жилью» (а шастающих червей?), «восемнадцатая осень принесла в жизнь Николя недетские разнообразия» (хотя толковые словари и фиксируют, что множественная форма слова «разнообразие» существует, встречается она не так часто и режет глаз — впрочем, это, как раз, возможно, намерение автора). Сама Жеребцова считает, что это её авторская находка – вкладывать в произведение живую речь, не сковывая себя стилистическими нормами. Но всё-таки работа с хорошим и тонким редактором, несомненно, пошла бы роману на пользу молодому автору. Роль редактора в судьбе писателя трудно переоценить, также, как роль продюсера в судьбе режиссера. Но именно «своего редактора» Полине найти пока не удается. Возможно, дело в теме, которая увлекает Жеребцову? С этим вопросом «Фонтанка» обратилась в издательства, отказавшие Полине в публикациях.

«Дело не в самоцензуре»

Права на перевод «45-й параллели» выкупило польское издательство, идут переговоры с издателями в Армении, Франции и Германии. Но в России книгу до сих пор не напечатали, из-за этого она не попала на прилавки магазинов – заказать её можно только онлайн с доставкой из Украины: путь не самый близкий и дешёвый. Как пояснила «Фонтанке» Жеребцова, она разослала рукопись в полтора десятка издательств и редакций, но получила «отказы, оправдания или молчание».

«Вот некоторые из ответов: «Полина, Вы очень талантливы, но эту тему нам не полюбить!», «Мы не хотим в своем офисе маски-шоу из ОМОНа», «Нас могут обвинить в неблагонадежности…», «Не нашей это категории!», «Мы только о прошлом публикуем… не так опасно!», «...Очень нравится. Но наша дирекция – гомофобы!»», – рассказала Жеребцова.

Писательница объясняет отказы так: «Это события, которые случились буквально «вчера» и продолжаются сегодня. У власти те же чиновники, что и тогда». Ссылается Жеребцова и на книжную монополию: в России десяток издательских проектов, у каждого свой главный редактор, но владеют ими на самом деле один-два человека: «Если тема социально острая, редакторы опасаются за компанию, не пропускают».

Действительно, околокнижные скандалы в России в последние пять лет случались неоднократно. Начать хотя бы с французской энциклопедии «Флаги мира для детей», которую в 2013 году магазины вернули в издательство, так как она показалась «русофобской» депутату Госдумы Александру Хинштейну. Или с антифашистского комикса «Маус», исчезнувшего в 2015 году с прилавков московских книжных из-за изображённой на обложке свастики. Одна из последних историй развернулась в августе 2017 года, когда американская писательница Виктория Шваб пригрозила разорвать договор с издательством «РОСМЭН», вычеркнувшим из цикла её книг «Оттенки магии» гомосексуальную сюжетную линию.

Однако, в большинстве издательств, которым «Фонтанка» задала вопрос о самоцензуре, ответили, что в отказе публиковать роман политики нет.

Глава издательства «Время» (выпускает книги нобелевского лауреата по литературе Светланы Алексиевич) Борис Пастернак сообщил, что сейчас ведёт переговоры с Жеребцовой, чтобы печатать все её произведения: «Про «45-ю параллель» речь шла, но рукописи у нас не было. Да и повода торопиться не возникало, ведь это не безвестно пропадающая рукопись. Отрывки появлялись в «Новой газете» и «Снобе», книга была издана в Харькове, а наши рынки – сообщающиеся сосуды».

В начале 2017 года «Время» уже опубликовало сборник рассказов «Ослиная порода»: «Его тираж – 2 или 3 тысячи экземпляров. Их пока не раскупили. Полина не относится к числу авторов, которые разлетаются, как горячие пирожки, но книга будет продана, я в этом не сомневаюсь», – считает издатель.

В издательстве Corpus (также входит в группу «Эксмо-АСТ», занимается переводами зарубежной литературы) отметили, что «в первую очередь руководствуются качеством текста», а «художественные тексты Полины – совсем не наша история»: «Мы опубликовали дневники Полины (в 2014 году издательство Corpus напечатало книгу дневников Жеребцовой «Муравей в стеклянной банке» – Прим. Ред.), но отказались публиковать ее художественную прозу, начиная еще с «Ослиной породы» и «Тонкой серебристой нити». Как известно, Corpus вообще довольно редко берется за русскую художественную прозу, а если берется, то только при том условии, что все редакторы издательства одобряют текст. Такие случаи довольно редки, поэтому и русских романов у нас очень мало. Достаточно посмотреть на наш каталог на сайте», – отметила главный редактор Corpus Варвара Горностаева.

«Полина предлагала рукопись к рассмотрению, мы не возьмемся издавать ее, но я бы не стала стержнем решения ставить «неудобные» темы. Принимая решение, издавать ли рукопись, мы руководствуемся множеством факторов, в частности, насколько успешно именно мы сможем издать книгу и продать тираж», – добавила Ольга Лябина, директор издательства Livebook, напечатавшего популярную трилогию Мариам Петросян «Дом, в котором…».

Главный редактор издательского дома «Новое литературное обозрение» Ирина Прохорова сочла некорректным обсуждать переговоры с Жеребцовой. С точки зрения Прохоровой, проблема российского издательского рынка – не в самоцензуре: «Издатели и в лучшие времена отвергали книжки, которые не встраиваются в их линию или, по большому счёту, не нравятся». Проблема, по мнению Прохоровой, в невнятно сформулированных законах: «Люди постоянно находятся в состоянии риска. Трактовки могут быть очень произвольными и пристрастными, в судах интерпретируются вольно и служат репрессивными механизмами. Как показывает опыт с «Матильдой», под подобные ограничения могут подпадать даже самые невинные произведения, и распространены эти ограничения не только на книжном рынке».

Елена Кузнецова, «Фонтанка.ру»