В кинотеатрах «Большой»: Смертельный номер

12 мая 2017, 04:38

Версия для печати

Tweet

В прокате – «Большой» Валерия Тодоровского, самый ожидаемый отечественный фильм года. С Алисой Фрейндлих в одной из главных ролей. Если вы ждете гимна балетному искусству – успокойтесь. Это, скорее, показательное выступление самого техничного отечественного режиссера. И точка.

Для любого другого режиссера фильм о балетных интригах был бы равен самоубийству. Снять кино про стекла в пуантах – значит, окунуться в дурной вкус, блестки, пачки, примитивные сюжетные ходы. Для Тодоровского – нет. Он акробат, который при этом ничего, кроме смертельных номеров, не выполняет. Осовременивает литературную классику – «Леди Макбет» Лескова в «Подмосковных вечерах». Переносит на экран претенциозную и прозу Ренаты Литвиновой в «Стране глухих». Превращает недавний исторический контекст в мюзикл, а то и водевиль в «Стилягах» и «Оттепели». Только однажды трюк не удался – в «Тисках», но там Тодоровский попросту не справился со слишком живым, подвижным и одновременно прямолинейным материалом: ночными клубами, субкультурами, наркотиками. Главный вопрос в случае с фильмом «Большой» – как он на сей раз справится с труднейшими условиями. Тем более, тут речь идет про Большой театр, поставщика новостей для «желтой» прессы: каждый школьник знает, кто там кому плеснул кислотой в лицо, кого выгоняли взашей и за сколько бюджетных денег знаменитую сцену отремонтировали. В общем, «Большой» с самого начала попахивал скандалами-интригами-расследованиями, фальшивой бижутерией и бенефисом Волочковой.

Для начала Тодоровский поднимает планку до максимума. Не просто делает сальто под куполом цирка, но еще и с закрытыми глазами. Дуболомный сюжет про конкуренцию за балетные партии он смешивает с еще более пошлой и избитой схемой провинциалки в Москве. «Большой» – это история ушлой девицы Юли из Шахтинска. Она едет покорять столицу, танцевать главные партии в Большом. Как в волшебной сказке, на пути она встречает покровителей, готовых ради нее на всё. И интриги, которые не без труда преодолевает. На этом весь фильм и строится. Эту нехитрую историю Тодоровский разворачивает на экране, отказываясь от линейности. У него она теряет и избитость, и пошлость: линию провинциального детства героини мы видим только во флэшбеках, сцены учебы в балетной академии тоже перетасованы. Деформируя и объединяя два затасканных сюжета, Тодоровский – минус на минус дает плюс – лишает их пошлости, примитивности. И всех остальных опасностей, которые в них кроются.

Тодоровский незаслуженно находится в тени прочих больших режиссеров своего времени, хотя равных ему по мастерству работы с актером попросту нет. Это он открыл всю высшую лигу современного русского кино – от Миронова в «Любви» и Машкова в «Вечерах» до Чиповской в «Оттепели» и Шагина в «Стилягах». Чутьё на потенциальных звезд у него экстраординарное, ни разу такого не было, чтобы открытый им актер потом исчезал с экранов. Точно так же, Тодоровский умеет по-новому подавать звезд уже состоявшихся. У него лучшие свои роли сыграли Янковский и Гармаш (в «Любовнике»), Ярмольник – при всей значительности «Трудно быть Богом», именно актерски он полностью реализовался в «Сводном брате Франкенштейне». В «Большом» Тодоровский возвращается к Алисе Фрейндлих: она уже сыграла у него одну из лучших и точно самую необычную свою роль в «Вечерах», злодейки-свекрови главной героини. Здесь ей достается партия, о которой должна бы мечтать любая отважная актриса старшего возраста. Страдающая альцгеймером экс-прима, диктатор-педагог балетной школы. Одного того, что она произносит текст, регулярно забывая простейшие слова, достаточно, чтобы сделать большую и выдающуюся роль, что эта великая актриса, собственно, и делает. Второй актер, которому Тодоровский дарит совершенно новую жизнь на экране – Александр Домогаров. Ему достался спившийся танцовщик Большого, уехавший дальше опускаться в шахтерское захолустье. Ни один другой отечественный режиссер не умеет менять актера в кадре до неузнаваемости. Тодоровский с Домогаровым здесь проворачивает именно этот трюк: превращает красавца и героя-любовника в пьяное чудище, от которого через экран разит дешевым пойлом.

Так что обойти получается и вторую «зону риска» балетного кино после сюжета – актерскую. Тодоровский отказывается от красивостей, пачек и фальшивых бриллиантов в пользу телесности. Юные актеры, которым достались роли главных героев в детстве, существуют сплошь либо на общих планах (так ретушируется их драмкружковская манера игры), либо мы видим их руки, ноги, уши, носы, перетянутую тканью грудь. Когда же дело доходит до главных персонажей – девицы из Шахтинска Юли и ее столичной подруги-соперницы Карины – Тодоровский снова работает не с красотой, органикой и киногенией актрис, а с их нестандартной, странной внешностью. С одной стороны, он рискует, выбирая на главные роли настоящих балерин Маргариту Симонову и Анну Исаеву. С другой – выбирает он их очевидно не из-за умения стоять на пуантах. Обе обладают очень и очень выгодной для кино внешностью, запоминающимися, необычными лицами. Так что готов спорить: обе карьеру в кино не прекратят.

Наконец, есть еще одна – главная опасность балетного кино, которую Тодоровский преодолевает с особым изяществом. Он категорически отказывается от лобовых ходов. Показывает всё исключительно на уровне деталей и полутонов. Эпоха «лихих девяностых» дана только через короткий план оптового рынка в Шахтинске да еще через сумму, на которую планирует выпить пива герой Домогарова – двадцать рублей. Течение времени дано через почти невидимый нюанс: смену советского герба на фронтоне Большого двуглавым орлом. Там, где Кончаловский в «Глянце» не жалеет красок, чтобы показать жуткую провинцию, Тодоровский ограничивается парой мазков: несколько тактов попсовой песенки, характерная мебель в блочной пятиэтажке, валяющийся на диване в стрип-клубе пьяный персонаж Домогарова. Там, где Даррен Аронофски не жалеет выразительных средств своего «Черного лебедя», чтобы показать мрак и фантазмы театрального закулисья, Тодоровскому хватает секундного плана «кармана» над сценой да пары фраз, брошенных строгими педагогами. «Большой» от банальности «Глянца» и «Лебедя» спасают старые, но верные союзники художников. В том числе, Тодоровского. Вкус и мастерство. То, что и делает его рискованные фильмы прокатными хитами и одними из немногих постсоветских лент, которые зрители готовы не только смотреть, но и пересматривать. Да, на фильм открытия Канн лента не тянет. Но для отечественного прокатного кино «Большой» – вышак.

Иван Чувиляев, специально для «Фонтанки.ру»