От Берлина до Донбасса: новые книги о войне

Эпос о двух воздушных асах Второй мировой, документальная новелла о Наркомате иностранных дел в 1941 – 1945 годах, история эксцентричного российского бизнесмена, желающего воевать на Донбассе, роман в рассказах о грузинско-осетинских конфликтах. К 9 мая «Фонтанка» публикует обзор новых книг о войне.

Мы нарочно не стали ограничиваться только Великой Отечественной. Тема войны, как показывает литературные новинки 2017 года, гораздо шире. Она идёт прямо сейчас на южных и восточных границах России, но, что важнее, не прекращается в головах.

БИТВА АСОВ
Сергей Самсонов. Соколиный рубеж. – М: РИПОЛ-классик, 2017. – 704 с.

Сергей Самсонов дебютировал десять лет назад романом «Ноги» – о рвущемся в «Барселону» гениальном российском форварде Семене Шувалове. Спорт как искусство, спортсмен как артист – вот общий смысл книжки, насыщенной виртуозными описаниями футбольных матчей. Увеличим объём «Ног» вдвое, заменим «футбол» на «авиационное искусство», поменяем современность на эпоху Второй мировой войны – и получим роман «Соколиный рубеж». Правда, главных героев уже двое – это советский и немецкий асы Григорий Зворыгин и Герман Борх.

Здесь нельзя не сказать об удачном выборе точки (а вернее, точек), из которых писатель глядит на историю. Литература о войне чаще всего написана с одной стороны окопов. У Самсонова герои взвиваются в небо авиационным дуэтом. Причём немецкая часть повествования выписана не менее подробно и тщательно, чем советская. Герман Борх по кличке Тюльпан – потомок знатного прусского рода, Гришка Зворыгин – кулацкий сын, прошедший детдом и школу беспризорничества. Но оба – гениальные пилоты и единственно достойные друг друга противники на воздушном фронте.

И Борх, и Зворыгин – персонажи выдуманные, хотя худощавый светловолосый Борх явно несёт портретное сходство с реально существовавшим немецким асом Эрихом Хартманном, а жесткие, будто выточенные из металла черты Зворыгина напоминают о советском авиаторе Иване Кожедубе. Повествование о Борхе ведётся от первого лица, о Зворыгине – от третьего, чем подчёркивается различие этих натур, аристократа и коллективиста. Рассказы героев не всегда совпадают во времени, и благодаря таким временным зазорам, Самсонов плетёт интригу – почему Зворыгин сбил Борха, а тот воскрес и снова рвётся в бой? Как Зворыгин оказался в лагере для советских военных лётчиков, и кто подготовил его побег?

Биография Борха российскому читателю интересна едва ли не более, чем зворыгинская: беззаботное детство в отцовском поместье; щедрая и сумасбродная мать; великолепное образование; знание литературы и языков, в том числе и русского. Тут открывается большое пространство для размышлений: почему этот не лишённый представлений о чести человек садится за штурвал военного самолёта? Как оправдывает фашистский строй? Почему способен дальше сражаться после того, как видит траншею, наполненную трупами русских женщин и детей? И что же такое запрограммировано в поведении Борха, что ведёт немцев к поражению?

«Соколиный рубеж» строится, преимущественно, вокруг описания небесных битв. Самсонов, не имеющий отношения к авиации, хорошо прокопал матчасть, так что издателям пришлось приложить к книге маленький словарик с выражениями вроде «мертвый конус» (участок пространства, не поражаемый огнём самолёта), «велосипедист» (кодовое обозначение немецкого истребителя) или «индеец» (вражеский истребитель на жаргоне пилотов люфтваффе). Но не только профессиональная лексика работает на писателя. А его талант к олицетворениям и неожиданным сравнениям. Летчик у Самсонова становится похож на «беспрестанно вертящую головою клювастую птицу»; управляемый Борхом «мессершмитт» – на иголку в пальцах белошвейки; молодые пилоты в ожидании маститых авиаторов, как жеребята, «табунятся у загонной жердины».

Впрочем, вопрос в том, готов ли читатель воспринимать образы Самсонова в таком объёме, и все ли они удачные. Женские ноги в обтягивающих сапогах, например, превращаются у автора в «два круто выпуклых розовых пламени, распирающих синесуконное сопло», а падение Зворыгина, подстреленного врагом, преподносится так: «Нищета облепила его, как горячее тесто, точно пышная сдоба, которую медленно, сладострастно расклевывал Борх». Поэтому концовку романа уже скорее просматриваешь, чем прочитываешь. Но всё-таки остаёшься благодарен Самсонову за его живую, очеловеченную, так не похожую на привычные чёрно-белые картинки войну.

СИМВОЛ КРЕСТА
Саша Филипенко. Красный Крест. – М.: Время, 2017. – 224 с.

Прошлогодний роман Саши Филипенко «Травля» вошел в шорт-лист «Большой книги», но это не свидетельствовало о достоинствах сочинения. Актуальный сюжет о прокремлёвском пропагандисте, чья семья живёт в Ницце, был упакован в совершенно неудобоваримую оболочку. Короткие, на грани примитива предложения, пространные диалоги на фоне дефицита авторской речи выдавали в Филипенко сценариста: до того, как заняться прозой, он работал на «Первом канале» и «Дожде».

Роман «Красный крест» можно трактовать как чудо – за год Филипенко ощутимо поднабрал писательской формы. Да, он всё ещё не Пушкин, и не Достоевский, но сценарный скелет уже оброс мясом слова. У книжки появляется символическое начало: читатель может гадать о значении креста (а это не только эмблема международной организации, но и знак спасения, путеводитель, и метка гибели, да и просто значок, отмечающий конец одной главы и начало другой). Создаёт Филипенко и свой «саундтрэк» – вплетает в текст музыку Чайковского, «Венгерскую рапсодию» Листа, песни Джона Леннона, групп «Мэри Поппинс» и «Ляпис Трубецкой» – так, что при желании их можно найти в интернете и слушать параллельно с чтением.

Но самое приятное в этом романе, как и в том, что описан выше – удачно найденный угол взгляда на историю. События Второй мировой показаны глазами маленького человека, имеющего, впрочем, непосредственное отношение к большим событиям. Татьяна Павкова работает машинисткой в Наркомате иностранных дел. Через её руки проходит множество важных международных документов, в том числе – телеграмма Международного Красного креста со списком пленённых в Румынии советских солдат. Среди них оказывается муж Павковой. Как это повлияло на её судьбу, Татьяна Алексеевна в начале 2000-х расскажет другому герою романа – молодому человеку, чья супруга умерла при необычных и шокирующих обстоятельствах.

В отличие от «Соколиного рубежа», «Красный крест» – чтение динамичное. Вы пронесётесь по книжке спринтом буквально за несколько вечеров, и материала на «подумать» и «поразмыслить» останется ещё на пару дней. Если смотреть на литературу, как на вложение читательского времени и усилий, это определённо неплохо.

ВОЙНА В ГОЛОВАХ
Андрей Рубанов. Патриот. – М.: Редакция Елены Шубиной, 2017. – 507 с.

Эксцентричный московский бизнесмен Сергей Знаев, известный читателям по книге 2005 года «Сажайте, и вырастет», закрыл собственный банк, чтобы открыть антикризисный супермаркет «Готовься к войне». На полках лежат не только хлеб и тушенка, но и лопаты, валенки, кирзовые сапоги, телогрейки, тельняшки и прочие годные в военных условиях товары народного потребления. Вскоре телеэкраны начинает разрывать сводками новостей из Украины и Донбасса. Учитывая, что дела не ладятся, а на магазин покушаются конкуренты, коммерсант решает отправиться на фронт.

Сборы продлятся весь роман, и интрига (случится ли всё-таки донецкий анабасис Знаева или нет), сохранится до последних глав. По пути герой будет горстями уничтожать нейролептики напополам с алкоголем, попытается раздать долги друзьям и успокоить своих внутренних чертей, обретёт внебрачного сына (и не одного) и придумает идеальный ватник, вскрывающий коды национального бессознательного. «Телогрейка – универсальная, супер-утилитарная одежда. Используется в хозяйстве самыми разными способами. Например, кастрюлю с горячей картошкой завернуть, чтоб не остыла… Это же часть нашей национальной матрицы. Ничего не жалко. Пользоваться, но не беречь. Любить, но не ухаживать», – объясняет Знаев.

Рубанов в своём анализе национальной матрицы приходит к выводам, известным ещё со времён Салтыкова-Щедрина: за квасными лозунгами и милитаристскими призывами к войне чаще всего скрывается желание нажиться или мошенничество. Разрекламированный магазин Знаева построен в нарушение строительных нормативов – крыша протекает, в подвале стоит вода; товары, маркированные отечественными лейблами, по-настоящему выпущены в Китае. Апофеоз показной «любви к родине» – манекен «Патриот», стоящий в центре торгового зала: пластиковая кукла, наряженная в китайские вещи, призванная демонстрировать национальную идею.

Всматриваясь в мысль Рубанова, впрочем, понимаешь, что она движется в рамках несложных и схематичных «бинарных оппозиций» – так академик Лотман называл столкновение двух противоположных понятий. Либералы противостоят патриотам и ватникам; магазин «Готовься к войне» – торговой сети «Ландыш»; страдания жителей Донбасса обыгрываются на контрасте с удовольствиями столичной публики, которая наблюдает за этими страданиями в новостях по «Первому каналу». Резонно. Но не ново. И достаточно ли этого, чтобы наполнить 500-страничный роман, претендующий, к тому же, на литературные премии «Национальный бестселлер» и «Большая книга» 2017 года?

Зато в чем Рубанову не откажешь – так в это мастерстве ностальгических описаний. Воспоминания Знаева о детстве в московской хрущевке; уроках гитары в музыкальном училище, где «радиаторы пышут жаром, сладко и густо пахнет пересохшим тёплым деревом»; зарисовки о «бушующей жёлто-лиловыми огнями» дождливой Москве выписаны легко и поэтично. Рекомендовано всем, чья молодость пришлась на 1980-90-е.

ПОВСЕДНЕВНОСТЬ ВОЙНЫ
Тамерлан Тадтаев. Иди сюда, парень! – М.: Новое литературное обозрение, 2017. – 344 с.

В начале книги Таме – озорной цхинвальский шестиклассник, воюющий с соседской собакой. В финале – сценарист, презентующий свой фильм на Каннском кинофестивале. Между этими событиями случилось шесть грузино-осетинских конфликтов, грузино-абхазская война и осетино-ингушские столкновения, в которых участвовал главный герой.

Таме – персонаж автобиографический: Тамерлан Татдаев родился в 1966 году в Южной Осетии. Воевал, был ранен несколько раз. Но, в отличие от своего героя, плута, шута, жизнелюба, неудачника, всё время писал. Рассказы публиковались в «Неве», «Дружбе народов», «Сибирских огнях», а в 2008 году получили «Русскую премию» – её вручают лучшим заграничным авторам, пишущим на русском.

Татдаев называет книгу «романом в рассказах». Ещё её можно сравнить со Вселенной, пронизанной чёрными дырами и межгалактическими тоннелями. Попадёшь в такую воронку – и не знаешь, куда тебя вынесет. Например, в рассказе «Вертолёт» Таме с его товарищем Марком берётся доставить хлеб для своих соседей. События происходят в 2008 году, мужчины попадают под грузинский обстрел, но спасаются. А спустя несколько лет, на писательском семинаре в Турции Таме встречает грузинского журналиста, случайно увидевшего эту сцену со стороны. В рассказе «На абхазской стороне» повествование начинается длинным сравнительно-сопоставительным анализом женщин Таме, а заканчивается авантюрными приключениями на абхазской границе и помолвкой.

Концовки у Татдаева – открытые, повествование – импрессионистически-пунктирное, зияет пробелами и пустотами. Как в рассказе «Карлос по кличке Блинди». С грузинско-осетинским полукровкой Карлосом главный герой в детстве воровал арбузы. Затем встретил его в Цхинвале зимой 1991 года. А потом увидел лицо приятеля на стенде МВД, где размещены фотографии трупов для опознания: «Лицо замученного было нетронуто. Только одна дырка во лбу – видно, контрольный выстрел. – Узнаешь его? – спросил Коко. – Конечно, это Блинди, – сказал я, чувствуя тошноту. Потом мы послали за его матерью, но она сказала, что это не ее сын». Что случилось с Карлосом? Где он пропадал до того, как был убит? Кто замучил его – грузины или осетины, и при каких обстоятельствах? А может быть, и правда, рассказчик ошибся, и Блинди жив? Но тогда где же он? Восстанавливай ход событий, как хочешь. Или не восстанавливай. Просто думай о том, как коротка и непредсказуема человеческая жизнь.

За жизнью Южной Осетии среднестатистический россиянин наблюдает по телевизору или через интернет. Рассказы Татдаева – опыт, позволяющий не понарошку понять, что происходит в маленькой стране, бурлящей войнами. Осетинская жизнь – это полиэтилен, которым затянуты окна, потому что стекла выбиты; это свиньи, поедающие на сельской улице трупы грузинских солдат; это два паренька, мастерящие в начале 1990-х бомбу в сворованном у матери казане для плова.

Такая жизнь гораздо плотнее спаяна со смертью, чем любая другая. Поэтому больше половины рассказов посвящены памяти ушедших товарищей, а в рассказе «Парни с площади» Татдаев целую страницу перечисляет имена друзей с пометкой: «Ушел из жизни».

Непреложная черта такой жизни – жестокость, столь же естественная, как выпивка, девушки, дружба и приключения. В белую собаку из самого первого рассказа маленький Таме стреляет из самодельного пистолета, но горько об этом жалеет: «Пес шел на меня с явным намерением укусить, падал, снова вставал, а я, не отводя взгляда от его одноглазой изуродованной морды, пятился и плакал. Мне так хотелось погладить его по облезлой шерсти и попросить прощения за все...» В конце книги Таме двойным выстрелом в голову убивает соседа, поднявшего руку на его мать. Но ни жалости, ни сомнений уже нет: «Развернувшись, я приблизился и направил ему в лицо луч подсветки. Он приподнял руку, защищаясь ладонью от света. Я дважды выстрелил ему в голову и зашагал в сторону вокзала».

Елена Кузнецова, «Фонтанка.ру»

«Он жил как рок-звезда, он ушел точно так же». В Мариинском театре простились с Владимиром Шкляровым

Белые цветы — букеты лизиантусов, роз, лилий — держали в руках зрители, выстроившись в очередь у входа в исторической здание Мариинского театра, где утром 21 ноября прощались с его погибшим премьером Владимиром Шкляровым. Мимо проносили большие венки — от семей, организаций… Задолго до назначенного часа прощания очередь доросла до ближайшего светофора — в основном, стояли женщины, молодые и постарше, кто-то даже с коляской. Сбоку у входа переминался с ноги на ногу мужчина в спортивном костюме с белой корзиной белых роз и лентой, на которой виделись слова «Дорогому Владимиру… красивому человеку…».

Статьи

>