• 
• 
• 
• 
• 
• 

Сегодня в БДТ празднуют 85-летие Георгий Антоновича Штиля. Юбиляр не будет сидеть в кресле, похожем на трон, и слушать поздравления. Он выйдет к зрителям и коллегам в полноценной роли в премьерном спектакле «Люксембургский сад». О нем, о том, что еще сегодня интересует, а что чрезвычайно тревожит всенародного любимца дядю Жору, о 56 годах в БДТ и 214 фильмах с его участием мы поговорили накануне праздничной даты.

- Ну что, говорим?

- Давай, говорим. Спрашивай.

- Я заведомо прочитала вашу книгу, чтобы не спрашивать того, о чем вы уже рассказали. Поэтому спрашиваю о том, чего там не написано. Что вам интересно сейчас, какие передачи по телевизору смотрите, какие книжки читаете?

- Книжки я сейчас, в связи с тем, что репетирую новый спектакль утром и вечером, читать не успеваю. Но «Последние известия», или как они теперь называются, стараюсь смотреть, хотя жена и кричит, что смотреть всего этого не нужно, но мне же больно за всё, что вокруг происходит. Иногда смотрю какой-нибудь сериал, если он интересный.

- А существуют интересные российские сериалы?

- Нет.

- Какие у вас критерии качества сериала?

- Я люблю, чтобы я мог заплакать, понимаешь? Ну или очень удивиться. Вот недавно случайно посмотрел кусочек какого-то шоу о талантах. Там грузины выделывали такие невероятные трюки! Я же вообще очень люблю цирк. Мы в свое время с Игорем Горбачевым ни одной новой программы в нашем Цирке на Фонтанке не пропускали.

- С Игорем Олеговичем Горбачевым, народным артистом СССР и худруком Александринки, которая в те времена называлась Театром драмы им. Пушкина?

- Да, он тоже очень любил цирк. Всегда следил за новинками, сразу мне звонил – и мы отправлялись на цирковую премьеру. Мы с ним очень дружили какое-то время. Но он, конечно, сукин сын – театр испортил.

- Ну, наверное, в этом виноват не он, а те, кто его на эту должность назначили.

- Нет, он. Он этого добился. Он выгнал Юрия Толубеева, Николая Черкасова. Но актер он был очень талантливый. В молодости я его совершенно обожал. Он был педагогом у нас на курсе, поставил «Ревизора», где я сыграл Землянику. Но хорошим человеком его, конечно, не назовешь. Он мне много раз говорил: «Жора, когда ты уже заявление подашь?»

- Куда заявление?

- Ну а куда можно заявление подать?

- В партию.

- Нет, в театр, конечно. В Александринку. Но у меня был БДТ.

- А я думала, он вас в партию зазывал.

- Нет, в партию меня Лавров зазывал, Кирилл Юрьевич. И дозазывался. Я, дурак, вступил в последние годы. Ну и меня только и делали, что ругали на собраниях.

- Вас?! За что?

- Ну я то одно скажу из того, что не положено, то другое. Однажды возмутился, что Брежнев Орден Победы получил, хотя он был всего лишь полковником и никакого отношения к победе не имел. Героя Советского Союза – пожалуйста, давайте. Но причем тут Орден Победы?! В общем, я сказал, а кто-то сразу стукнул. Такие времена были, когда даже не самые плохие вроде бы люди сидели и считали, сколько у нас евреев в театре. Или вот когда в профсоюзном соревновании победил актер-коммунист – и стал «лучшим артистом БДТ» в то время, когда в театре работали Юрский, Тенякова, Копелян, Лавров и множество других выдающихся актеров. Я встал и сказал: «Какие могут быть в театре партийные соревнования? Кому они нужны?» Ну и снова получил по полной программе.

- Я недавно посмотрела спектакль одного молодого режиссера, где он подобрал и озвучил наиболее нелепые тексты статей, передач на радио, просто факты советского времени – и ужаснулась масштабу абсурда, в котором жила, подчиняясь ему, огромная страна. Скажите, у вас есть ощущение, что все это может повториться?

- Насчет повториться – не знаю. Но тенденции есть очень нехорошие. Вот есть такой политик Кургинян – я не могу для него ни одного приличного слова подобрать. Он же чистый сталинец, и он начинает с высокой трибуны врать, что не было массовых убийств, не было преступлений власти перед народом. Как это не было?! Я вот, например, много снимался в Белоруссии и общался там с первым секретарем ЦК партии Машеровым Петром Мироновичем. А я же – наполовину еврей, наполовину русский. И вот Машеров, Герой Советского Союза, между прочим, рассказывал мне о еврейских городках в Белоруссии, в которых в 40-х годах почти не осталось жителей – и это дело рук не только фашистов, а и сталинской власти. Машеров Белоруссию после войны восстанавливал и восстановил. Он однажды взял меня в свой вертолет, и я видел, как он осматривал белорусские поля, заводы – с какой любовью, заботой, как хозяин, любил свою родину самозабвенно. Он мне, кстати, говорил, в конце 70-х: «Суслов меня не любит, поэтому мне долго не жить». И его действительно убили – то есть, официально он попал в автокатастрофу, но никто из приближенных к нему людей в ее истинных причинах не сомневался. Вообще белорусы, как мне иногда кажется – лучшие русские. Я в фильме «Питер Пэн» снимался с белорусским артистом Сашей Денисовым, мы оба пиратов играли. Он взял с собой на съемки дочку, и она заболела белокровием. Так он всё бросил и вместе с ней уехал в Америку, потому что там это заболевание лечили, стал работать таксистом, чтобы на врачей заработать. Но дочку вылечил. Правда сам рано умер, до 70 лет не дожил.

А с Машеровым мы встречались каждый раз, когда я приезжал на съемки в Белоруссию, он мне предлагал переехать в Минск, обещал трехкомнатную квартиру, но я отказался, сказал, что из Ленинграда никуда и никогда не уеду.

- Вы даже в Москву уехать не смогли, как в книге пишете.

- Нет, не смог. А сейчас я ее и вовсе терпеть не могу. Всё дерьмо оттуда идет. Кургинян и такие, как он, – они же не только свою точку зрения озвучивают. Вот что страшно.

- То есть, тема пьесы, которую вы выбрали к своему юбилею – «Люксембургский сад, или Второй закон Джаги-Янкелевича» Александра и Льва Шаргородских – для вас острая, больная?

- Эта пьеса не только на еврейскую тему – она еще о любви, об одиночестве и о том, что если человек родился здесь, то нигде он больше счастья не найдет. Почему этот мой герой уехал? Потому что услышал в свой адрес слова «жидовская морда». А какой он еврей? Он – европеец в чистом виде, да при этом, если уж по-честному, с советскими корнями и мозгами – «совок». Он здесь родился, здесь вырос. И потом сам себе говорит: «Зачем ты уехал умирать на свободу?»

- Вы чувствуете, что антисемитизм на государственном уровне может вернуться?

- Чувствую, конечно. А ты разве нет? Я убежден, что очень многие ждут, когда открыто можно будет сказать, что во всем евреи виноваты. Да, Путин таких вещей не говорит, наоборот даже, время от времени напоминает, что разжигание национальной розни карается законом. Но одно дело говорить, а другое – делать.

- Про то, что вызывает негативные эмоции – понятно. Все приличные люди их сейчас испытывают по сходным поводам. А что вам сейчас приносит радость, Георгий Антонович?

- Радость – когда в Финляндию приезжаю. Вот только границу переедешь – всё другое. И никакого чувства страха – ни ночью на улицах, ни в лесу. Я не робкого десятка, но здесь,в Питере, когда я захожу в подъезд, то всегда оглядываюсь, машинально – чтобы кто-нибудь не дал по башке. А там – ничего подобного.

- А давайте про БДТ поговорим, уж коль вы тут 56 лет отработали и юбилей свой собираетесь здесь сегодня праздновать. Вы пришли сюда почти тридцатилетним человеком, как вас встретили корифеи?

- Великий артист Полицеймако меня встретил, как сына. Да вообще я сразу почувствовал, что обрел здесь дом – такая был атмосфера. Но я же еще был крепкий такой, сильный, спортсмен – и попал в здешнюю команду по футболу, в который тогда играли с большой охотой и азартом.

- Я помню, что вы учились в физкультурном техникуме. А какими видами спорта владеете профессионально?

- Бакетбол, теннис, бокс, слалом.

- Слалом?

- Да, я – тренер по слалому.

- Как случилось, что вы занялись таким неочевидным видом спорта?

- В физкультурном техникуме. Я в Кавголово годами зимы проводил. Я ж тут недавно со сцены навернулся на репетиции. Не слышала? Другой бы всё себе переломал, а я вот синяками отделался, и ни одной репетиции не отменил.

- Ужас какой! Как это случилось?

- Ну вот, случилось. Одному молодому актеру внимательности не хватило. Но с другой стороны, в театре всякое бывает. Я однажды Лебедева-Холстомера зарезал по-настоящему. Не рассказывали тебе? Тут часто в театре эту историю рассказывают. Я играл конюха Василия, и всегда в сцене убийства Холстомера заносил нож так, чтобы из зала было видно, как сверкает сталь, а потом ударял-то кулаком. А Лебедев однажды играл с давлением 220 и подлез под нож. Он частенько играл с таким давлением – и мы всегда это знали, потому что у него менялся голос: он начинал таким фальцетом говорить. И я ему случайно рассек лоб. А там столько сосудов, что кровь прямо хлынула. Ему четыре шва наложили. Я к нему приезжал в больницу – и мы оба плакали.

Вообще с этой сценой еще одна забавная история связана. Как-то на «Холстомера» пришел Семен Гейченко, писатель-пушкинист, усилиями которого возник музей-заповедник «Пушкинские горы». И вот только я занес руку с ножом, как вдруг слышу из зала крик: «Не надо!!!» Это Гейченко кричал. Такие у Товстоногова были спектакли по воздействию. Но самым мощным его спектаклем, как мне кажется, были «Варвары». Их сейчас иногда по радио передают – и даже в формате старой аудиозаписи спектакль потрясает. Какие там были Доронина, Стржельчик, Луспекаев, какой Полицеймако! У Полицеймако, кстати, как раз на «Варварах» инсульт случился – прямо на сцене.

- Такое нередко случается с актерами: инфаркт или инсульт на сцене – профессиональные практически ситуации. Вы же не отдыхаете. Актеры, в смысле. И вряд ли отмените спектакль, если поднимется давление.

- Это точно. Но отдыхать я стараюсь. В той же Финляндии. А этим летом я был в Башкирии, где прожил четыре года в войну. Как они меня встречали! В народного героя превратили. Я совершенно не ожидал. Я же – почетный гражданин города Калтасы. Так они музей мой открыли. Где только взяли экспонаты? Я им, правда, книжку послал и журнал вот этот с важной для меня фотографией (показывает фото в журнале).

- Так это же Калашников!

- Да, мы были у него на 90-летии. Он мне потом, представляешь, в подарок на 80-летие автомат прислал, черный такой, с надписью, что это – подарок от создателя.

- А как вы у Калашникова оказались?

- Поехали делегацией. Три актера – я, Сергей Кошонин, Евгений Леонов-Гладышев – и два полковника: один – лучший стрелок в России, награжденный тремя Орденами Мужества, а второй, с которым мы очень подружились – какой-то родственник Патрушева. Мы тогда в Ижевске дали два шефских концерта. А в Башкирии я за три дня дал пять или шесть концертов. Мне там, кстати, подарили огромную картину той деревни, в которой я в войну жил.

- Как она называлась?

- Надеждино. Отличное название.

- Сколько вам было лет, когда вы там оказались?

- Восемь. А в девять я уже стоял за сохой, а женщины, восемь-девять человек, тащили плуг. Мы уехали из Ленинграда в ноябре 41-го, когда бомбы уже градом с неба сыпались.

- Вы пишете, что поначалу вам страшно не было – даже несмотря на бомбы.

- Страшен был звук, с которым бомба падала. Он пробуждал какой-то животный страх, который концентрировался внизу живота – вот это я отлично помню.

- А в Башкирии совсем не было ощущения, что война?

- Нет. Там только голод был жуткий. Бабушка, помню, косыночки делала и расшивала мулине, а мать ходила по деревням и меняла их на еду. А весной в 42-м, 43-м мы с матерью перекапывали колхозные поля и находили там раскисшую прошлогоднюю картошку. Она сладкая такая была, и суп из нее получался очень вкусный. Но это было опасно – могли дать 10 лет.

- За полусгнившую картошку?

- Конечно. Так и трава гнила, а косить не давали. Там крестьяне уничтожали ульи с пчелами, потому что налог в то время установили такой, что не было никакого смысла их держать. Учительница моя башкирская умерла от голода в 1947 году. Мы выжили еще за счет того, что я всё лето с собакой ходил в лес – сначала за земляникой, потом за малиной, а уже в августе – за черемухой. Мать эти ягоды сушила и меняла на муку. Помню еще, мы лесников боялись, как огня – мы же на деревья лазали, ветки ломали, а они нас гоняли.

- Георгий Антонович, а вот когда уже стали известным актером, стали сниматься, а в Ленинграде в Елисеевском магазине наступило изобилие за огромные деньги, вы могли себе позволить покупать, скажем, икру?

- Нет, я никогда не был богатым человеком, несмотря на то, что, кроме БДТ, работал в Ленконцерте и много снимался. Всё-таки 214 картин – это не шутки! Но квартиру я смог купить только в конце 60-х. И то двухкомнатный кооператив мне давать не хотели – детей же не было, мы жили вдвоем с женой. Пришлось дать концерты там, тут. В итоге дали двухкомнатную. Ну как дали? Первый взнос был две с половиной тысячи и еще столько же я в течение 17 лет выплачивал. И это было очень дорого. Я помню, когда мы первый раз поехали в Японию, в 1983 году, то каждый артист получил по две с половиной тысячи долларов – по 52 доллара суточных, 45 дней. И каждый, если бы их сэкономил, мог купить по возвращении хорошую однокомнатную квартиру. Но никто этого не сделал – все покупали технику, потому что в СССР тогда не то что хороший телевизор, часы хорошие купить было невозможно. Я купил телевизор, магнитофон… Половину, в общем, потратил на технику, половину – на одежду.

- Кто ваш самый любимый партнер – самый-самый, за всю карьеру?

- Олег Даль. С ним было очень просто. Он умел задавать вопросы. И Шукшин. Это в кино. А здесь, в БДТ – Паша Луспекаев. Георгий Александрович мечтал с ним поставить «Отелло». Представляешь, что бы это было!? Я его устроил на «Белое солнце пустыни», когда ему уже отрезали обе ступни, только пятки остались. Фильм же снимал режиссер фильма «Женя, Женечка и Катюша» Владимир Мотыль. И он мне в «Белом солнце» предложил небольшую роль, прислал сценарий. Я читаю, звоню Паше, говорю: «Я тебе сейчас сценарий принесу, прямо про тебя написан». И Мотылю позвонил, предупредил, что ему Луспекаев звонить будет. Паша прочитал, позвонил Мотылю – и тот сразу его взял. А меня в итоге Товстоногов не отпустил.

- Не обижались вы на Товстоногова за такие вещи?

- За такие – нет. Обижался, когда он меня, пятидесятилетнего, опытного актера запихивал в массовку.

- Есть у вас формула Товстоногова? Я всем товстоноговцам этот вопрос задаю.

- Георгий Александрович для меня – стопроцентная правда на сцене. Есть Большой драматический театр – и в нем иначе быть не должно.

- А вам сейчас комфортно в этом Большом драматическом театре?

- Очень. Мне очень нравится репетировать с Могучим. Он здорово всё придумывает и показывает. И он слушает, когда я лезу не в своё дело и что-то ему подсказываю. Вот, когда «Губернатора» репетировали, я ему сказал, что сцена на даче – это пир во время чумы. «Посадите там каких-то теток, пусть празднуют», – сказал я ему. Он рассмеялся сначала, а потом сделал сцену праздника с тостами чиновников и других гостей и сидящим одиноко на авансцене губернатором. По-моему, отлично получилось. И ещё одним мне Могучий нравится: он – хозяин. Как и Товстоногов. Так что мне сейчас в БДТ – хорошо.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»