Руслан Кудашов: Главное в театре – высказывание конкретной личности

16 мая 2016, 12:00

Версия для печати

Tweet

Сегодня Большой театр кукол отмечает 85-летие. За последние десять лет под художественным руководством Руслана Кудашова БТК превратился в театр для зрителей всех возрастов с полными залами и уникальным репертуаром. Руслан рассказал в студии [Фонтанки.Офис] о кукольном талисмане театра, найденном на помойке, о том, какая формула волшебника Мелькиадеса взята в БТК на вооружение и о сегодняшней премьере спектакля «Шпиль» по роману нобелиата Голдинга.

- С удовольствием представляю нашего гостя, главного режиссера Большого театра кукол Руслана Кудашова и еще одного гостя, кукольного. Это козел по имени Никодим, талисман БТК – так ведь, Руслан? Расскажите про него, пожалуйста.

запись эфира: 

Watch video!

- Прежде всего, он был талисманом того курса Театральной академии, который сейчас составляет основу труппы БТК. Он был найден на помойке студенткой нашего курса, сначала участвовал в её этюде, затем начал часто посещать наши спектакли, оставаться на репетиции – и стал в результате заядлым нашим фанатом.

- Говорят, есть какой-то ритуал с участием Никодима, который актеры исполняют чуть ли не перед каждым спектаклем. Это так?

- Да, ритуал существует. А кроме того, существует отдельный стульчик в зале, на который мы его сажаем – и он смотрит спектакли вместе со зрителем.

- И вроде бы, у него есть целый гардероб одежды – для разного времени года, для разного настроения?

- Точно. Есть несколько модельеров в городе, которые поставляют ему одёжку.

- Ну тогда он будет сидеть с нами и поправлять вас и особенно меня, если я вдруг в чем-то ошибусь. Начну вот с чего: вроде бы ваша профессия режиссера, да еще и режиссера-кукольника не предполагает, что человек находится на виду. И тем не менее, так уж получилось, что каждый, кто хоть немного разбирается в современном петербургском театре, знает: нынешний Большой театр кукол – это, только не протестуйте, пожалуйста, из ложной скромности, театр Руслана Кудашова. Из каких составляющих он складывается? Что конкретно и принципиально вы в БТК привнесли, чтобы Большой театр кукол зажил той яркой, разнообразной творческой жизнью, о которой свидетельствуют спектакли, поставленные за 10 лет вашего руководства? Кстати, видеоролик, который будет фоном нашего интервью, собран именно из трейлеров к этим спектаклям.

- Мы начинали с полной пустоты. С того, что, когда мы с Максимом Гудковым, актером театра «Потудань», который я вместе с компанией единомышленников организовал после института, пришли в комитет по культуре – это был 2000, наверное, год, – нам сразу же сказали, что никогда никакого театра у нас не получится.

- Вы пришли говорить с чиновниками про театр «Потудань»?

- Да, потому что очень хотелось вытащить себя из той пустоты, которая существовала тогда в области театра кукол, потому что он ведь остается второсортным театром в среднестатистическом сознании. Видимо, как раз наше несогласие с тем, что мы можем не осуществиться, и дало мощнейший импульс, чтобы сочинять спектакли, не похожие на традиционные спектакли театра кукол. Поэтому театр «Потудань» появился, несмотря ни на что. И, видимо, мы задали себе какую-то определенную планку, ниже которой мы не имели права опускаться. Она, я думаю, осталась по сей день. И когда 10 лет назад я пришел в БТК, который тогда был не в лучшей своей форме, я уже знал, что никогда не вернусь к эстетике, которая существовала до меня, даже к прекрасной эстетике Королева, Сударушкина, Белинского (руководители Большого театра кукол в разные периоды его существования. – Прим.ред.). Я не пойду в ту сторону, а буду делать только то, что ощущаю. И вот эта установка – не откатываться обратно, а делать что-то новое, и дала возможность создать репертуар, который у нас сейчас есть, и привлечь к себе совершено разного зрителя.

- Как раз в тот момент, когда вы пришли, много говорилось о том, что хорошо бы вернуть в БТК взрослого зрителя, для которого, например, во времена Виктора Сударушкина, в 70-е годы прошлого века, здесь существовал довольно обширный репертуар. Как вы формировали взрослый репертуар, насколько эта практика встречала поддержку в труппе? И как вы ощущаете того взрослого зрителя, который к вам приходит – какой он?

- Дело в том, что большинство спектаклей для взрослых сначала сочинялись студентами на курсе. Это «Шекспир-лаборатория», который создан по мотивам пяти самых известных трагедий Шекспира, это «Мы» по Замятину, который тоже рождался как студенческая работа, существует уже семь лет и приобретает всё большую актуальность. Это «Ромео и Джульетта». А затем появилась библейская трилогия (спектакли «Книга Иова», «Экклесиаст», «Песнь песней». – Прим.ред.), которая неожиданно для меня привлекает, прежде всего, молодых зрителей. Почему-то им интересно это всё воспринимать, несмотря на то, что сейчас модной является атеистическая тенденция.

- Мне-то как раз кажется, что модным у нас сейчас становится православие в контексте «Православие. Самодержавие. Народность». Разве нет?

- Ну, во-первых, мне так не кажется, особенно когда дело касается молодежи. Во-вторых, спектакли, о которых мы говорим, основаны на сюжетах Ветхого Завета. А основной мотивацией для их создания была работа богослова Питера Крифта «Три толкования жизни: суета, боль, любовь». Экклесиаст говорит о том, что мир – это суета, книга Иова – что жизнь это страдание, «Песнь песней» – что мир это любовь. Всё это присутствует в нашей жизни. У кого-то в какой-то момент перевешивает одно, у кого-то другое, но без этого жизнь не существует.

- Ваш театр в значительной степени основан на визуальных образах – причем, с одной стороны, очень ярких, с другой – предельно наполненных эмоционально. Как они ищутся? Можно что-то сказать о процессе работы над спектаклями?

- Прежде всего, у нас с артистами, как я уже говорил, существовал период учебы. На курсе работали прекрасные педагоги – Сергей Бызгу и Яна Тумина. Мы обменивались находками. Видимо, эта практика нас очень обогатила и дала возможность создавать спектакли со своим уникальным языком. А это, видимо, необходимое условия для того современного театра кукол, который не отягощен никакими форматами.

- То есть, одни из законов этого театра – отсутствие каких-либо ограничений? Куклой может стать всё, любой предмет? Актерская фантазия отпускается полностью?

- Я бы сказал, не «фантазия» – мы всегда шли от индивидуальности. Как в психологическом театре, от чувственного ожога, от того, что волнует вот этого конкретного человека. Момент перевоплощения оказался вторичным, главным было высказывание конкретной личности – то, что вообще сейчас в искусстве выходит на первый план. «Песнь песней», например, создавалась таким образом, что актеры приносили свои высказывания, этюды. И от того, насколько они были искренни, и зависело, останутся они в спектакле или нет. Если человек «прорубал» что-то настоящее на сцене, мы от этого уже начинали раскручивать ниточку к сюжету.

- Вероятно, это главное, что умеют ваши выпускники – высказываться с помощью всего на свете о тех очень конкретных вещах, которые их волнуют. Как этому можно научить?

- Не знаю, как. На это было пять лет потрачено, и то я думаю, что мы не всех этому научили. Да научить-то невозможно, можно только научиться. Что касается особенностей учебы именно актеров кукольного театра, то мы, например, понимали, что мы не можем дать актеру упражнение «монолог» – когда дается определенная тема, и актер выходит и в этом монологе исповедуется. Мы не можем, как в документальном театре, просить актера записать чужой монолог, а потом его присвоить. То есть, мы не можем пользоваться тем, что принадлежит другим театрам.

- Так все-таки театр кукол ограничивает или расширяет свободу самовыражения – и, если расширяет, то в чем?

- Расширяет в возможности одушевления неодушевленного. Говоря словами Мелькиадеса, героя «Ста лет одиночества» Маркеса, «всякая вещь живая, надо только разбудить её душу».

- Замечательный принцип для театра. А еще у вас есть такие цитаты?

- Я думаю, эта – основополагающая. Всё остальное – Мамардашвили и другие философы, которых наши актеры читают.

- Ваши актеры читают Мамардашвили и других философов?

- Читают. И другие интересные книжки я у них тоже вижу.

- Надо же! Не слишком часто в современном театре сталкиваешься с такими актерами. Скажите, я правильно понимаю, что вашим актерам дана установка, что для выражения своих чувств и мыслей они могут пользоваться чем угодно? В отличие от, например, драматического актера, у которого есть голый человек на голой сцене и всё.

- Да, конечно. Они могут использовать всё, что есть на свете. Даже самих себя как драматических артистов.

- Это ведь еще одно важное свойство нынешнего БТК: актер не прячется за куклой.

- Он может спрятаться, если это нужно – и у нас есть такие спектакли. Но это не обязательно. А может существовать на сцене с ней наравне. Как все мы постоянно существуем между жизнью и смертью. Смерть каждую секунду присутствует в нашей жизни.

- Большинство людей делают всё, чтобы об этом не думать – и используют для этого сотни приспособлений.

- Мы как раз стараемся думать. Тема одушевления мертвого или омертвления живого – это очень мощные темы, присущие как раз кукольному театру. Но и в жизни мы нередко вступаем в диалог с деревяшкой или с камнем. Иногда общаешься с человеком, а лучше бы ты с камнем общался – больше был бы резонанс. Это не значит, что мы уходим от человека, мы так или иначе всё равно говорим о человеке, исследуем, постигаем себя, добро и зло в себе.

- А был ведь такой момент в БТК, уже после вашего прихода, когда пошел перекос в сторону взрослых спектаклей. Помню, даже какой-то чиновник от культуры мне жаловался: вот отдали Кудашову Большой театр кукол, а он про детей совсем забыл.

- Не было такого. Я всегда ставил спектакли для детей, просто на детские спектакли не так много чиновников ходит.

- Есть вообще для вас понятие «детского спектакля»? Вот, например, Зиновий Яковлевич Корогодский, выдающийся без преувеличения педагог и руководитель ленинградского ТЮЗа в 70-80-е годы прошлого века, говорил, что если бы во время его детства существовал «детский театр», он никогда бы не стал театром заниматься. Он рос и формировался как личность и художник на хороших взрослых спектаклях.

- Есть адрес, так или иначе. Ну вот, к примеру, совсем маленького человека мы не пригласим на наш ближайший премьерный спектакль «Шпиль». А взрослого, соответственно… Хотя нет, взрослого можно, на разные спектакли…

- Взрослому человеку как раз должно быть интересно на детском спектакле, или это плохой спектакль. Пока рос мой сын, я в этом многократно убедилась. Если мне на детском спектакле скучно, ребенку уж точно будет невесело. В БТК скучно не было никогда: в одном спектакле – «Айболит» или «Бармалей» – использовались самые разные виды театра кукол и самые невообразимые материалы. Причем, покупало еще и то, что приемы были несложные, иногда элементарные. Вот как, например, в спектакле «Колобок», где главный герой – это клубок ниток, а все остальные персонажи созданы из тех вязаных вещей, которые мы носим зимой: рукавичек, шарфика, носочков и так далее. Это такой замечательный вид театра «из бабушкиного сундука», из подручных средств, после которого хочется прийти домой и начать делать театр. А вот, Руслан, вы упомянули спектакль «Шпиль». Его премьера состоится прямо в день 85-летия театра, 16 мая. Расскажите про него немного.

- Спектакль делается по мотивам романа Уильяма Голдинга, признанного классика английской литературы, нобелевского лауреата. Произведение достаточно непростое, но очень интересное. В нем рассказывается о постройке шпиля Солсберийского собора. И главный герой – настоятель собора Джослин, вдохновленный неким видением, предпринимает все усилия для того, чтобы этот шпиль выстроился, не останавливается ни перед какими сложностями, даже перед тем, что страдают люди, а кто-то даже гибнет.

- То есть, это будет спектакль о великой цели и цене её достижения?

- Не только об этом. Не только о человеке возгордившемся. А еще и о принципе строительства. Так или иначе Джослин в своем великом порыве делает действительно нечто невероятное. И, конечно, возникает вопрос цели и средств, какие средства могут быть оправданы великой целью, а какие нет?

- Но мы с вами в данный момент сидим на улице Зодчего Росси, в центре Петербурга, великого города, построенного ценой колоссальных человеческих жертв.

- Конечно, возникают ассоциации и с городом, и с выбором любого художника вообще. Мне кажется, черты Джослина присущи многим режиссерам.

- Это несомненно. Вот как раз хотела вас спросить, насколько вам удается контролировать свою гордыню? Я наш разговор начала с того, что БТК сейчас – театр Руслана Кудашова, и это правильно, но тут ведь таится и большое искушение для вас.

- Да, есть, конечно, и эйфория некоторая, и заблуждения.

- То есть, следи за собой, будь осторожен?

- Ну скажем так, следи за собой, да. Но я еще хочу сказать, что «Шпиль» десять лет назад задумывался, он должен был стать пятым спектаклем театра «Потудань», поэтому в спектакле заняты и Максим Гудков, и Анна Сонкина, участники «Потудани». Я не мог их не позвать, потому что десять лет, пока строился этот, новый Большой театр кукол, тот «Шпиль» был внутри меня, всегда. И, как только возникали некие нехорошие моменты, связанные с гордыней, я вспоминал о том «Шпиле». Поэтому он для меня является важным, даже профилактически важным материалом. Спектакль сейчас очень тяжело рождается, поскольку это колоссальное произведение, многослойное, и сюжетно оно закручено очень лихо. Мы пока немеем перед величием Голдинга, но что-то пытаемся сделать.

- По общему ощущению спектакль получается оптимистичным или пессимистичным?

- Пока что на репетиции все, извиняюсь за выражение, ржут постоянно. Мне кажется, Голдинг – он вообще юморист. Он хоть и очень правдиво и жестко говорит, но там столько юмора! Причем юмора такого нормального, неинтеллигентного, народного – он же фронтовик, и крепкий фронтовой юмор там тоже присутствует. Мне Голдинг именно этим очень нравится. Друг Мамардашвили, философ Александр Пятигорский говорил: "Философия должна быть грубой".

- Смех автора способен внушить оптимизм и надежду на будущее. Этому нас еще Гоголь учил. А какое ближайшее будущее у Большого театра кукол, у вас в связи с БТК?

- Этим летом я буду набирать курс режиссеров. Прежние мои ученики уже сами начинают ставить спектакли – Толя Гущин, Денис Казачук. Денис поставит «Геракла». Я продолжу работу над третьим спектаклем трилогии о поэтах – у нас уже есть «Башлачев. Человек поющий» и «Высоцкий. Requiem», и сейчас мы надеемся пообщаться с Бродским и к какому-то результату прийти уже ближайшей осенью. Ну и, конечно, осенью же мы проведем наш фестиваль.

- Напоминаю, что Большой театр кукол учредил «БТК-фест», так называемый, фестиваль актуальных кукол, посетив который зритель, собственно, и должен был понять, что кукольный театр имеет гораздо больше свободы и гораздо меньше границ, чем театр драматический. Так, Руслан?

- Ну, я бы не был настолько категоричен. А про фестиваль этого года скажу, что это будет фрик-фестиваль. Художественный руководитель «БТК-феста» Анна Иванова-Брашинская придумала привезти со всего мира самые необычные не только театры кукол, но и театры предметов. Конкретные коллективы я сейчас не назову, но Аня говорила о какой-то компании, в спектакле которой участвуют два экскаватора или бульдозера.

- Ну что ж, будем ждать осени. Еще раз вас с праздником. Желаем полных залов Большому театру кукол, а его зрителям – раздвигать границы своих возможностей и своего сознания.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»