Жить хочется: выставка Владимира Шагина в K Gallery

31 марта 2016, 21:22

Версия для печати

Tweet

Вплоть до 17 апреля на набережной Фонтанки, в K Gallery, проходит выставка-ретроспектива Владимира Шагина. Трагическая, но одновременно и невероятная счастливая судьба выпала этому родоначальнику митьков, члену арефьевского кружка и дважды формалисту, которому советская система не позволила «выучиться на художника», зато преподала курс карательной психиатрии. В итоге – никакого сумрака в его картинах, а только глоток свежего воздуха.

Дважды формалист – потому что именно с такой формулировкой Шагина отчислили и из Средней художественной школы при Академии художеств, и из Таврического училища. Выгоняли показательно, с комсомольским судом, административной оттяжкой и идеологической истомой. Иного пути не оставалось, кроме как уйти в недозволенность вместе с друзьями – Александром Арефьевым, Шоломом Шварцем, Родионом Гудзенко, Валентином Громовым, Рихардом Васми. Одной судьбой на всех стал Орден Непродающихся Живописцев, определивший в конце 50-х лицо ленинградского неформального искусства.

Watch video!

Рассказывает Дмитрий Шагин:

- Отца отчислили из СХШ в 1949 году. На комсомольском собрании был такой обвинитель Илья Глазунов, который учился в параллельном классе. Как правоверный комсомолец, гнобил увлечение импрессионистами и так далее: формалисты – враги народа, таких нужно сажать и т.п.

Но все-таки надежды получить профессиональное образование Владимир Шагин не оставлял. Он поступил в Таврическое училище и история повторилась. Но случился и огромный плюс: Владимир женится на самой красивой девушке курса Наталье Нейзель, которая спустя несколько лет и родит ему сына Диму – в честь погибшего в революционное лихолетье дедушки-офицера Дмитрия Дмитриевича. Шагин звал сына ласково – Митек. Позже у него появится множество «детей» по творчеству. И все они станут митьками.

После отчисления из Таврического училища Шагин стал стал зарабатывать игрой в ансамбле народных инструментов – пригодились занятия гитарой и мандолиной. Сотрудничал с Эдитой Пьехой, выступая на концертах с ее ансамблем. Во время гастролей и родился Дмитрий. Владимир Шагин возвращается к оседлой жизни, работает на стройках, обеспечивая семью. Но вскоре приходит несчастье.

- В это время умирает друг отца и идейный вдохновитель Ордена Непродающихся Живописцев поэт Роальд Мандельштам, – продолжает Дмитрий Шагин. – Вся компания, Арефьев, мой отец очень ее переживали. Арефьев предложил: надо жить в склепах на кладбищах, поститься, и так проводить дорогого друга. Как-то отец увидел женщину, которая, как ему показалось, несет на них донос. Она отправлялась в милицию. Он вырвал сумочку и уничтожил бумагу. Что там было на самом деле – непонятно. Но он был арестован и помещен на психиатрическую экспертизу на Пряжку. Я хорошо помню, как мы с мамой ходили носили ему передачки. И его лицо сквозь решетку я запомнил на всю жизнь. Когда его осудили, он был лишен отцовства и насильно, по суду, разведен с мамой. Все было очень непросто. И было бы интересно найти все эти материалы, как это все действительно происходило.

После освобождения отец смог устроиться только на тяжелую работу – резчиком полимервиниловой бумаги. Но по-своему он был счастлив. Вокруг него были любимые пейзажи: непарадный город, фабричные задворки, покосившиеся деревья, жухлая трава, заборчики. Это поэзия моего отца.

Ему пришлось жить со своей мамой и отчимом в хрущевке на Кубинской улице, у него была комнатка пять метров: кровать и столик для рисования. Так продолжалось до 1974 года, когда после «бульдозерной» выставки в Москве у нас решили тоже сделать выставку «неправильных» художников в ДК им. Газа. Начальство очень хотело, чтобы пришли рабочие и как-то «загасили» этих художников. Но на самом деле была огромная очередь: намного больше, чем сейчас на Серова. Отца заметили, стали появляться первые коллекционеры, началась жизнь настоящего художника. Мы ходили на этюды, он брал блокнот, коробочку акварели «Ленинград» и делал зарисовки. Дома брал оргалит или холст – с материалом было плохо.

В какой-то из моих дней рождений я пригласил своих друзей из СХШ к нам домой. И пришла мама моей сокурсницы, Геля Писарева. У Гели была профессиональная мастерская скульптора на нашей любимой Охте, рядом с рекой Оккервиль. Два этажа, масса места для работы. Отец, конечно, «расписался», начался творческий подъем. Геля стала его гражданской женой, она могла доставать краски и материалы – как член Союза художников. Начался более-менее спокойный период. Более того, в это время состоялась их совместная выставка в Голубой гостиной ЛОСХа. По тем временам – куда уж больше. Но отец наотрез отказался сотрудничать с Союзом художника, он понимал, что им не по пути.

В восьмидесятые у него были не то, что ученики – скорее, он учил их видеть жизнь, видеть город, и целый ряд будущих митьков был вместе с ним: Андрюша Кузнецов, Андрей Филиппов, Саша Горяев и остальные все его очень любили. Он говорил: «Это мои детки, они все митьки». Два раза в год разрешали устраивать выставки: осенняя в ДК Кирова (с 1982 года), а весенняя – во Дворце молодежи. Отец вышел на пенсию, а когда
умерли бабушка и папин отчим, в его распоряжении оказалась вся квартира на Кубинской – персональная студия. Правда, зимой там было очень холодно, у него даже были выбиты окна. Я часто приходил: зима, он сидит в шапке-ушанке, с папиросой…

Он умер на Пасху, 11 апреля. Я к нему пришел в воскресенье. Открыл дверь своим ключом. И он просто сидит в ванной и спит. С улыбкой на лице. Просто заснул. Удивительная смерть. Человек перенес в жизни много мучений и страданий. Но он не озлобился, был очень добрый, веселый человек. И после его работ хочется жить.

Евгений Хакназаров,

«Фонтанка.ру»