«Докатились!»: к вопросу об этике публичных высказываний об искусстве

20 марта 2016, 20:39

Версия для печати

Tweet

В прошлом году, столкнувшись с попыткой властей неформально установить цензурные ограничения в сфере культуре, «Фонтанка» выпустила материал о памятных многим художникам госприемках. Настоящий материал – тоже из серии «Время вспоминать»: на сей раз «Фонтанка» обратилась к деятелям культуры Петербурга с вопросом об этике публичных высказываний, а также предоставила слово авторитетному историку, который напомнил о том, как именно так называемая художественная критика выглядела в советские времена.

Валерий Фокин, художественный руководитель Александринского театра, президент Гильдии режиссеров России:

- Если мы говорим об этике вообще, наверное, стоит сказать, что этика, с одной стороны, – вещь непреложная в любом профессиональном разговоре, не только касаемо критики, но и театрального круга в целом – Станиславский об этом написал целый труд. Другое дело, что в наше время – беспорядочное, абсолютно циничное, когда всё перемешалось, мы, когда тон не такой уж шибко хамский, говорим: «Ну ничего, главное, что не послали». То есть, мы многое допускаем. А вот сто лет назад, скажем, в 1926 году, когда известный критик Виктор Шкловский после «Ревизора» Мейерхольда в своей знаменитой рецензии написал, что Мейерхольд переодевает свою жену, актрису Зинаиду Райх, 16 раз, – какой был скандал! Мейерхольд даже назвал Шкловского фашистом во время публичного обсуждения. Напиши кто-нибудь что-то подобное сегодня, никто этого даже не заметил бы. Всё поменялось. Сегодня это просто чепуха, невиннейшее замечание. И исходя из того, что всё поменялось, у нас и этика поехала, она практически исчезла. Что конечно не просто печально, а преступно. Так нельзя. И, конечно, статья известной особы, госпожи Москвиной, заголовок которой начинается словами «БДТ подыхает...», – это вопиющий пример отсутствия этики. Потому что сам тон, сами выражения, лексика – это абсолютно желтая, хамская пресса. Даже если ты мировоззренчески, эстетически не принимаешь какой-то театр, тебе он не нравится, высказываться таким образом в адрес представителей сообщества – недопустимо. Эта статья – ярчайший пример того, до чего мы все докатились.

Валерий Фокин

Фото: предоставлено Александринским театром

Но меня-то, честно говоря, больше занимает другой момент, на котором бы я хотел немного задержаться. Дело в том, что Москвина – человек одаренный, опытный, она не первый год работает в кинематографе, в театре, в литературе. И вот когда такой опытный человек, чисто с профессиональной точки зрения вдруг чёрное называет белым, а зеленое – красным (в сравнениях), у меня начинает возникать серьезное подозрение: а не действуют ли здесь скрытые мотивы, нет ли здесь какого-то сознательного передергивания? Потому что ну вот ненавижу я, например, Сальвадора Дали (надеюсь, он меня простит), ну не понимаю его, не люблю, но я же не могу не отметить, что это всё равно интересно и талантливо. А тут человек, профессионал, которому на сегодняшний день Большой драматический театр не нравится, не видит очевидного – определенного уровня, которого достиг этот театр, некой достаточно высокой профессиональной планки, а сравнивает с другими маленькими театрами, где, по ее мнению, всё хорошо. Естественно, когда речь идет, повторюсь, идет о таком опытом человеке, как Москвина, у меня возникает вопрос, не сознательное ли это передергивание? И не стоит ли в этом случае говорить уже не о критике, а о некой кампании по дискредитации художественного руководителя БДТ? А как еще я могу это трактовать?

И вот тогда, если автор статьи является одним из звеньев некой конструкции, которая направлена против конкретного художника, он про зеленое может сказать, что да, это не зеленое, а красное. И будет настаивать и обвинять других, что они – дальтоники. Вот такое у меня есть подозрение. Уж слишком тут очевиден для меня заказ. Тогда это уже не просто неэтично, – это бессовестно. И я бы даже более крепкие слова употребил. Тем более, что несколько лет назад, в год 200-летия Гоголя именно этот автор писал фактически донос президенту. Подписан он был не только Москвиной, но еще и тогдашним руководителем счетной палаты Степашиным, и борцом за чистоту нравов, ныне покойным Саввой Ямщиковым. Но текст, конечно, принадлежал Москвиной. Это оттуда пошло, что Хлестаков в моем спектакля насилует городничиху и ее дочку. И что в Александринке историческую сцену залили льдом. Ни то, ни другое истине не соответствует. Но там я еще понимаю, что мог быть пафос защиты Гоголя с призывами в союзники первого лица страны. А тут-то совершенно другая история. Даже если предположить, что Москвина потеряла нюх, не может быть, чтобы человек с таким опытом не мог отличить стекло от фанеры.

Рудольф Фурманов, создатель и руководитель театра "Русская антреприза" им. Андрея Миронова, советник губернатора Санкт-Петербурга по культуре:

- Я не случайно сказал недавно министру культуры, который был в моей «Театральной гостиной», что оздоравливать надо не культуру, оздоравливать надо людей, который занимаются культурой и пишут о культуре. Да, люди, которые говорят, что занимаются критикой, на самом деле, всё чаще начинают хамить, больше того, уничтожать практиков театра. Уровень агрессии, которая выливается в публичное пространство, сегодня зашкаливает. В связи с этим я хочу повторить слова своего любимого героя, гипнотизера из спектакля «Детектор лжи»: «Жизнь дается один раз. И ужасно обидно будет потратить её на беспробудную ложь и жалкую ненависть. Не оскорбляйте друг друга. Это так просто: быть добрее».

Рудольф Фурманов

Фото: Андрей Кульгун/ДП

Я помню, как травили Товстоногова, как травили Акимова, и я очень не хочу, чтобы до этого дошло сегодня. Какие-то спектакли, какие-то режиссеры могут кому-то нравиться, а кому-то не нравиться. На вкус и цвет товарища нет. Но это не повод для оскорблений.

Например, я вообще не понимаю и не принимаю сегодняшнюю режиссуру. Я весь – в ностальгии, весь в театре Вивьена, Товстоногова, в старом МХАТе. Я не принимаю многих спектаклей Фокина, Могучего, Серебренникова, Туминаса. Я до них не дорос, я – малоразвитый человек. Но при этом у меня нет желания их оскорблять, у меня есть только уважение к этим людям за то, что они делают. Ну, скажем, мне не нравится пьеса Ивана Вырыпаева «Пьяные», но артисты БДТ в спектакле Могучего играют гениально, с этим не поспоришь. И я понимаю, что если сейчас Могучий из театра уйдет – по решению ли министерства, или по собственному желанию – для БДТ это будет катастрофа.

Если вернуться к этике публичных высказываний, то я и в свой адрес то и дело читаю статьи полные ненависти. Это ужасно. Недопустимо! Поэтому я призываю тех, кто называет себя критиками и имеет широкий доступ к читателям: «Если вы что-то не принимаете, доказывайте ваше неприятие другими способами – образами, интеллектуальными выкладками. И научитесь уважать режиссеров и актеров».

Слава Полунин, клоун, художественный руководитель петербургского Цирка на Фонтанке:

- Я очень редко высказываюсь публично. Даже на сцене молчу. Но сейчас в прессе действительно выходят тексты, после которых молчать невозможно. Сказать я хочу не про эти тексты, а про то явление и того человека, которого они оскорбляют.

Вячеслав Полунин

Фото: Сергей Николаев

Так вот. "Пьяные" Большого драматического театра – спектакль, который за последние годы для меня лично стал одним из ярчайших событий театральной жизни Петербурга. Прекрасно сыгранный мастерами БДТ спектакль, в котором режиссер проявил не только незаурядную изобретательность, но и тонкий юмор, легкость и изящество в подходе к непростой драматургии Вырыпаева.

Андрей Могучий – очень творческий человек, прекрасный режиссер, светлый человек. Его приход в именитый театр, в театр с такой богатой историй, с такими ярким традициями, наверно, не был простым. Но я убежден, что только соединение самых прекрасных традиций с современным видением искусства, с современным художественным языком и является залогом успеха и долголетия творческих начинаний.

Светлана Кармалита, главный редактор киностудии «Ленфильм»:

- Некоторое время назад обсуждался вопрос разделения Ленфильма на две части – на государственную и частную. А я тогда была, к своему большому несчастью, председателем Общественного совета. Я в очередной раз собрала всех вполне уважаемых и респектабельных людей. Рядили, судили – и решили, что Ленфильм должен остаться государственной студией. Если бы я знала, что за этим последует! Знаменитый нынче режиссер, точка зрения у которого была иная, воспротивился – и стремления свои он выложил в прессе. Но как! Меня он тут же объявил во взяточничестве, Леше-старшему он сказал, что негоже ему находиться под пятой жены, и не пора ли ее все-таки приструнить. А Леше-младшему он просто объяснил, какой он художник – притом, что у Леши уже была Венецианская награда и много других. Всё это было сказано публично. Несколько лет назад. Можно вспомнить и более ранние факты. После «Двадцати дней без войны», например, Лешу в прессе, открыто сравнивали с генералом-предателем Власовым. Но были и другие случаи, отрадные: после «Лапшина» нам позвонили из газеты «Известия» и сказали, что у них в редакции стоит целый мешок с ругательными письмами по поводу этого фильма. «И что вы с ними делаете?», – спросили мы с Лешей. «Ничего, – ответили нам. – Пусть стоит».

Светлана Кармалита

Фото: Ирина Бужор/Коммерсантъ

Как вы понимаете, будучи главным редактором Ленфильма, я продолжаю активно читать прессу. Но на все эти воспоминания меня натолкнули не тексты о сегодняшнем Ленфильме, а тексты одного автора о БДТ. К счастью, я видела спектакль «Пьяные» Андрея Могучего и, к счастью, его видели очень многие мои знакомые – от близких друзей до костюмеров нашей студии. И все они совпадают в своем отношении к спектаклю как к замечательному произведению, где есть и юмор, и отличные актерские работы, и острота современных интонаций. Я не буду здесь больше говорить о БДТ, а для описания нынешней ситуации с публичными высказываниями у меня есть один образ.

Как-то утром я торопилась на Ленфильм на работу и включила телевизор, а там – два гуся, гордые, красивые, с белыми длинными шелковым шеями. И только я отошла к плите, как раздался взрыв ликования. Мне стало интересно, я обернулась к телевизору, а там просто один гусь выклевал глаз второму. Просто выклевал. Как просто это оказывается. Как элементарно. Люди, о которых я рассказывала, на мой взгляд, решают проблемы именно таким способом. А мы всерьез думаем об этике, мы считаем, что этика – важнейшая часть человеческого существа, необходимая его сущность. Так кто же все-таки из нас – дураки? Я почему-то – может быть, по своей глупости, – я считаю, что не мы.

Николай Песочинский, проректор Российского государственного института сценических искусств, профессор, кандидат искусствоведения:

- Советская этическая генетика в художественно критической среде – нездоровая, разные периоды отмечены разными патологиями. От революции до конца 20-х годов художественные дискуссии могли превращаться в политическую демагогию. На личности переходили сплошь да рядом. Соперников уличали в саботаже власти и контрреволюционности. Правда, никаких оргвыводов в то время не следовало. Мейерхольд в ответ на уничижительные характеристики своей жены (актрисы З.Райх) мог обозвать Шкловского «фашистом»… До апогея это дошло в РАППовский период на рубеже 1930-х. Без задания «сверху» люди разных убеждений обвиняли друг друга в том, за что потом изолировали (буржуазность, мистицизм, формализм). После 1934 года публичные разносы регулировались решением партии, достигали уровня дикой грубости и имели целью устранение людей и направлений искусства. Хрущевская «оттепель» внесла «народность» в склоки о культуре. Стиль искусствознания устанавливал сам первый секретарь ЦК: «Если сравнить Пастернака со свиньей, то свинья не сделает того, что он сделал... Он нагадил там, где ел»; или о живописи на выставке в Манеже в 1962 года: «Картины – говно, художники – пидарасы», – заявлял он.

Николай Песочинский

Фото: фото с сайта facebook.com

Потом наступило время мертвечины и внутренней цензуры. В 1971 году на XXIV съезде КПСС генсек Брежнев приказывал литературно-художественной критике соединять «взыскательность с тактом, с бережным отношением к творцам художественных ценностей». Пришли «взвешенность» и «солидность», безличность общих слов. В разносной статье «Правды» булгаковский спектакль Любимова объявлялся «суетной и мелкой, словно подачка на зрительскую бедность, игрой в «остроту»». Оскорбления и лживые подтасовки камуфлировались маской художественной принципиальности.

Фонтанка.ру