Пролетая над гнездом «Летучей мыши»

26 февраля 2013, 00:03

Версия для печати

Tweet

В театре “Санктъ-Петербургъ Опера” - пышная премьера. Выбор Юрия Александрова, задумавшего поставить “Летучую мышь”, поначалу кажется неоригинальным. Благодаря замечательной экранизации 1979 года эта оперетта широко известна, кроме того она в большой чести у оперных режиссеров: к ней обращались и в Большом театре, и в “Новой опере”, и в Малеготе, а в “Геликон-опере” музыкальным руководителем постановки и вовсе стал Ростропович. Но не в привычках Александрова следовать сложившимся традициям - его “Летучая мышь” подернута налетом трагедии.

Действие оперетты перемещено из благополучного 1874 года в разваливающуюся накануне первой мировой войны Австро-Венгрию. Сдержанный темный фон дальних декораций - все равно, что черная ленточка на углу яркой фотографии. Пусть изысканы и шикарны костюмы и предметы интерьера, пусть вовсю бурлит на сцене радость, а в зале не стихает смех - внимательный зритель ощутит предчувствие надвигающихся бед. Но это потом, а пока сцена обрамлена в роскошную картинную раму, внутри которой искрятся салонные страсти и процветают всякие милые глупости.

Первый акт, действие которого проходит в доме Генриха Айзенштайна, камерен и более всего напоминает комедию положений. Замечательно живут в своих ролях Всеволод Калмыков (Айзенштайн), Татьяна Кальченко (Розалинда) и превратившийся из учителя пения в светского щеголя Альфред (Денис Закиров). Вне конкуренции и директор тюрьмы Франк (Виктор Алешков): почти невозможно поверить, что вот этот языкатый, крысоподобный старикашка и благородный капитан Вир в недавнем михайловском “Билли Бадде” исполнены одним артистом. Отдельные восторги зала заслужил Никита Захаров в роли директора театра Фалька - знаменитая сцена с собакой по имени Эмма-Гектор с ее большими диалогами была представлена просто-таки искрометно. Публика давилась от смеха, а воодушевленные актеры играючи расправлялись с разговорным текстом, словно отродясь были драматическими, а не оперными артистами. Отчего качество пения не то, чтобы немного пострадало – поют у Александрова всегда замечательно, но обычно более непринужденно.

К кому не было вообще никаких вопросов, так это к исполнительнице роли Адели Ирины Скаженик. Она прекрасно справилась и со сложнейшими куплетами своей героини и с партией в целом. И вообще оказалась умницей - не только пела, но и танцевала, и на шпагат садилась, и пируэты замечательно вертела, и ножку по-собачьи поднимала, вживаясь в образ.

Забегая вперед, стоит сказать, что все артисты в постановке замечательно и по-настоящему танцуют. Балетмейстеру Ирине Шароновой как-то удалось разместить на столь маленькой сцене множество красиво танцующих персонажей. Второй акт, бал у князя Орловского, резко диссонирует с безмятежностью картин в доме Айзенштайна. Черного цвета становится гораздо больше, он буквально поглощает красоту остальных декораций и костюмов, которые от этого сверкают каким-то отчаянным блеском (художник Вячеслав Окунев). Дамские платья в “Мыши” - предмет отдельного разговора. Правда, знатоки моды могут отметить, что на сцене представлены фасоны, скорее, 20-х годов прошлого века. Но не суть - даже туалетами миманса (он же хор) можно любоваться долго, что уж говорить о самом маскарадном костюме Летучей мыши! Очень колоритен ночной король Вены русский князь Орловский. Юрий Александров не принимает сложившийся образ утонченного аристократа, да еще и в исполнении меццо-сопрано в оригинальной редакции. Сергей Калинов предстал перед зрителем облаченным в ярко-красную рубаху гибридом Распутина и Киркорова - бешено вращающим глазами, кокетливо-инфернальным и претендующим на роль альфа-самца при живых мужьях венских чаровниц. Удостоенная его животной страсти Розалинда в костюме Летучей мыши сначала подыгрывает и Орловскому, и всей его камарилье, но в итоге презрительно отшвыривает преподнесенное в дар украшение - именно с этого момента комическая оболочка второго акта уступает место трагическому содержанию.

Такая трактовка обусловила решение купировать хорошо известный русскоязычному слушателю знаменитый тост Орловского – этот отсутствующий в немецком оригинале вставной номер попросту нелогичен в созданном на сцене мирке, где все вдохновенно лгут друг другу и с упоением превращают в фарс чувства, которые могли бы быть светлыми. И нам дают понять, что даже безоблачная Розалинда к концу действия многому научилась в этой школе фальши и притворства.

Но тучи на балу у Орловского сгущаются. Действие сворачивается в тугую спираль, блеск страз и мельканье перьев становятся все ожесточенней и наконец, во время ансамбля “Свой бокал каждый пусть полней нальет”, который является кульминационной сценой постановки, по заднику сползает белый, волнистый, изящный, но очень напоминающий саван занавес. На нем демонстрируются кадры другого, давно отшумевшего бала, которые сменяются кинохроникой первой мировой войны: неуклюжие, но все равно зловещие танки, горящие дома и - как апофеоз - переворачивающийся взорванный корабль, увлекающий на дно всех, кто имел несчастье на нем оказаться. И вроде ассоциация “в лоб”, но прием срабатывает.

Остановись Александров на этой сцене, прерви действие - и публика испытала бы катарсис. Но нет - катарсис назначен Александровым на музыкальный антракт между вторым и третьим актом. У Штрауса этот антракт длится чуть более минуты, но великолепный оркестр под управлением Роберта Лютера представил настоящий и довольно продолжительный дивертисмент, призванный вывести публику из мрачных глубин второго акта. Задача была решена блистательно - за основу была взята практика традиционных новогодних концертов Венского филармонического оркестра в Золотом зале “Мюзик ферайн”. Маэстро Лютер обратился лицом к публике и дирижировал аплодисментами слушателей, которые отбивали такт при исполнении мелодий Штрауса. Оркестр удостоился овации и на этом бы месте выйти на поклоны и артистам. Была бы обеспечена еще более бурная овация, а на незаконченность сюжета никто и не обратил бы внимания, тем более что несчастная “Мышь” и так претерпела множество перелицовок. Но последовал честный финальный третий акт. И это представляется главным недостатком постановки.

Вроде все так - артисты с таким же энтузиазмом представляли разговорные сцены, так же воодушевленно пропели финал, но ритм спектакля был надорван. Подвел премьеру блестящий антракт.

Итог. “Летучая мышь” в постановке Александрова - великолепное зрелище. Вопросы к режиссеру вызывает лишь третий акт и сильно снижающие пафос упоминания двух музыкальных театров на букву “М” и Анны Семенович. Если ответы будут найдены, “Мышь” станет еще более великолепным, заводным и в то же время философским спектаклем.

Евгений Хакназаров, «Фонтанка.ру»
Фото: пресс-служба театра «Санктъ-Петербургъ Опера»