Пропасть для свободных людей

31 января 2013, 14:09

Версия для печати

Tweet

В Москве, на площадке театра «Ромэн», сыграли премьеру продюсерской компании «РУС АРТ» - спектакль «Крейцерова соната» по знаменитой повести Толстого про женоубийцу, который постфактум не только не раскаивается, а умудряется на полусотне страниц обвинять в содеянном им - общество. У замечательно талантливого актера-дебютанта из Петербурга Дмитрия Семака и режиссера Николая Дручека – другая цель: герой разоблачает разве что себя да еще с убийственной и вызывающе современной иронией.

Все, разумеется, помнят, что действие повести происходит в вагоне, и что у толстовского героя существует собеседник – будто бы alter ego автора, а на самом деле хитрый прием: Толстой, выступая на страницах повести «двуликим Янусом», рассчитывал наиболее убедительно и эффектно опрокинуть общество на обе лопатки, спровоцировать ярость властей предержащих и повальный интерес хотя бы минимально образованной толпы. И всё это, что и говорить, ему удалось. Причем, в мировом масштабе. А договорился он в итоге до неистовой проповеди воздержания даже ценой вымирания человеческого рода, поскольку физические отношения полов в современном автору виде есть разврат, ведущий либо к самоубийству, либо к убийству. А в фигуральном смысле - к тому и другому.

Создатели спектакля «Крейцерова соната» проповедями не увлекаются вовсе. Зрители рассажены на сцене лицом к пустому залу, а герой до начала действия некоторое время сидит на одном из стульев партера. Словно подчеркивая, что он как раз – не исключение, а типаж, один из толпы. Спектакль начинается с дисгармоничного аккорда виолончели, разрывающего тишину. С медленной проходки актера Дмитрия Семака по центральному проходу на сцену, с его спокойного вопроса, обращенного к одному, другому, третьему зрителю: «Вы меня не узнаете? Я Позднышев, который убил свою жену и был оправдан». В руках у молодого интересного брюнета сложенная вчетверо газетенка – из тех, где пишут про убийства в контексте других происшествий: аварий, пожаров, краж, etc. Очередное убийство нынче остается новостью максимум час, пока не произойдет следующее. Ну и не удивительно, что молодого человека никто не узнает – имя таким, как он - легион. А он не обижается. Отойдя в сторонку, где притулились к стенке маленький столик и стул, принимается разоблачаться – снимает черное длиннополое пальто и пижонский клетчатый шарф и остается в жилете на голый рельефный торс, без рубахи, только с белоснежными манжетами на запястье.

За внешним разоблачением немедленно следует душевное: «До женитьбы я жил… как все живут… то есть…, - следующее слово взрывает тихую, доверительную повествовательность, – развратом». Оно звучит как акцентированный аккорд, как выброс козыря в начале партии. Ловушка срабатывает. Зал резко возбуждается.

На протяжении последующих часа и сорока минут молодой артист практически держит зал в руках и властвует им так, словно опыт его в профессии исчисляется десятилетиями. Партнерами Дмитрия Семака на протяжении действия становится практически каждый из сидящих перед ним двух сотен человек. Юным девушкам он доходчиво, включая все свое пробойное актерское обаяние, объясняет, что такое «взгляд блудника». Солидных, бородатых отцов семейств берет в компаньоны, касаясь в рассказе того, как люди во всех отношениях приличные отдаются разврату – степенно, для здоровья, с верой, что ничего дурного они не делают. И те кивают с пониманием. «А между тем, - добавляет тут же герой, - разврат, истинный разврат, - именно в освобождении себя от нравственных отношений к женщине, с которой входишь в физическое общение». И тут те, кто было подумали, что углядели в герое «своего», начинают как-то виновато улыбаться и оглядываться по сторонам, словно их уличили в чем-то совершенно недостойном.

Позднышев Дмитрия Семака – не истерзанный отшельничеством и злобой 50-летний старик, он молод, хорош собой, полон сил. На глазах публики он проживает свою мужскую судьбу со всеми подробностями и интимностями не потому что целомудрия не имеет, а потому что это единственная возможность заставить сидящих в зале не играть в двойные мысли, а взглянуть в героя, как в зеркало. Смысл первой фразы - «Вы меня не узнаете?» - довольно быстро проясняется: «Разве вы не видите во мне себя? Разве не то же самое произошло и с вами?» Смысл же спектакля выявляется по мере того, как актер тянет от эпизода к эпизоду нить конкретной мужской судьбы, потерпевшей сокрушительное фиаско. Так работают лучшие артисты того театра, который в мире именуется весьма приблизительным определением «русский психологический театр» - в частности артисты петербургского МДТ под руководством Льва Додина, к коим принадлежит народный артист России Петр Семак, отец нашего дебютанта. Дмитрий Семак вышел из стен Театральной академии на Моховой только прошедшим летом, но демонстрирует серьезное владение школой – и это дополнительное удовольствие для зрителя-профессионала.

Ироничное отстранение, столкновение сцен открыто-эмоциональных с холодно-аналитичными – не дают артисту впасть ни в излишний пафос, ни в слащавую сентиментальность. Вот юный Позднышев, выписывая ногами немыслимые кренделя, впервые возвращается из публичного дома – и тут же берет насмешливый тон, рассказывая какому-нибудь очередному «единомышленнику» из зала, как искал девушку для женитьбы, выбраковывая иных и даже многих за недостаточность чистоты. Вот усаживается за рояль, сервированный на манер натюрмортов малых голландцев, повязывает бархатную скатерть, как салфетку, и уплетает сочную курицу, рассуждая о том, как излишняя пища при совершенной физической праздности приводит к разгулу похоти, - а пару минут спустя с неподдельной мукой в голосе вспоминает первую обиду от жены на четвертый день «хваленого медового месяца», попутно рисуя и собственный малопривлекательный портрет, практически злой шарж.

Словом перед нами от начала и до конца действия живет человек, пытающийся честно разобраться в той катастрофе, которая с ним произошла. Что особенно радует и удивляет, инфантилизма на сцене нет и в помине: в реальности Дмитрию Семаку всего 26, но о годах актера забываешь практически сразу – поскольку видишь перед собой не мальчика, но мужа, проявляющего зрелость, опыт, пытливый ум, стремящийся дойти до самой сути и увлекающий за собой в эту рискованную игру.

Жанр спектакля обозначен как «история одного убийства для трех актеров, скрипки, виолончели и фортепиано». Помимо Дмитрия Семака в пространстве спектакля присутствует еще пара артистов – актриса на роль жены и актер на роль любовника. Таисия Введенская и Максим Виноградов весьма самоотверженно ограничиваются функциями раздражителей и зеркал, проецируя мысли и переживания главного героя относительно скрипача Трухачевского и супруги. Это четкие, качественные работы без излишеств. В спектакле также звучит отрывок из «Крейцеровой сонаты» - то самое первое престо, которое возмущает чувственный мир человека гораздо сильнее вина, и ведет к самым неадекватным поступкам. Роль музыкантов – и особенно скрипача Степана Яковича невозможно переоценить. Публике предоставлена идеальная возможность на собственном опыте убедиться в сокрушительном воздействии знаменитой бетховенской сонаты при известном стечении обстоятельств.

Музыка в данном сюжете становится главным капканом в череде обманок и ловушек на пути мужчины (да и женщины), которые не ставят перед собой задачи заполнить ту пропасть, что изначально существует между людьми, не вкладывают в решение этой сложнейшей из задач весь свой человеческий потенциал, силы, умения, таланты – а главное, свою внутреннюю, личностную свободу. Собственно об этом, а не о порочном устройстве общества играет спектакль Дмитрий Семак, опираясь на уверенную режиссерскую руку ученика Петра Фоменко Николая Дручека. И сентенции Толстого звучат на удивление свежо, сочно, остроумно, как на моей памяти звучали разве что в спектакле «Война и мир. Начало романа» самого Петра Фоменко, большого мастера театра, недавно, увы, покинувшего этот мир.

Чего не хватило ключевой актерской партитуре – так это, пожалуй, моментов мощного эмоционального крещендо (хотя несколько поводов для него в монологе есть несомненно), как и возможности для зрителей ощутить тот ад ревности, который безраздельно царствует в душе Позднышева, куда герой предлагает сводить «на экскурсию» любого молодого человека (вместо сифилитической клиники), «чтобы отбить у него охоту от женщин». Темперамент артиста Дмитрия Семака не просто позволяет легко исправить эти недоработки, - он рвется наружу с таким напором, что, кажется, отпусти – не удержишь. Да и упомянутый ад мерцает во взгляде и прорывается голосе, когда артист, стоя на коленях на авансцене, перебирает какой-то скарб, собираясь из уезда в город, подстегиваемый безудержной ревностью.

Зато финал продуман и сыгран отменно. Представив публике убийство в виде хладнокровного следственного эксперимента, подчеркнуто трагикомического, герой Дмитрия Семака усаживается всё на тот же скромный стул сбоку и без намека на театральность, тем тоном, который молодые режиссеры именуют сегодня новой театральной искренностью, рассказывает публике, как, увидев в гробу жену, он впервые осознал, что она – человек. Героя Толстого это чувство посещает чуть раньше, у постели живой еще женщины, которая успевает сказать мужу несколько грубых слов без тени раскаяния. В спектакле же смерть очищена от какой-либо пошлости и становится единственным, но безапелляционным аргументом в пользу жизни не свинской, а человеческой. И желание отдельных лиц из публики продолжить диалог с актером – во время поклонов зрители, особенно мужчины, направляются прямиком к артисту дабы поделиться личными соображениями, - момент явно позитивный. Значит, по выходе из зала более чем вероятно продолжение диалога уже с самим собой.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»