Платон Беседин: «Крым станет Меккой писательской, как во времена Грина, Волошина»

21 сентября 2015, 13:48

Версия для печати

Tweet

Платон Беседин ворвался в русскую литературу вместе с Крымом. В 2015 году севастопольский писатель вошел в лонг-листы сразу трех премий – «Нацбест», «Русский Букер» и «Ясная поляна». Теперь он путешествует по России, представляя новый сборник публицистики «Дневник русского украинца», в Украину после убийства Бузины ездить опасается, а его роман «Учитель», как рассказал собеседник «Фонтанки», практически запрещен к продажам не только в Украине, но и в России.

– Платон, недавно ваш последний роман «Учитель» в Киеве был признан антиукраинским. Что это значит, и к каким последствиям для распространения книги приведет?

– «Учитель. Роман перемен» – первый том большой тетралогии, которую я замыслил. Он рассказывает о жизни подростка в Крыму конца 1990-х – начала нулевых. Помимо истории взросления, любви, это слепок реальности, в которой Крым существовал в те годы. Что там можно найти антиукраинского, я не знаю. Потому что поставил задачей беспристрастно, художественно осмыслить ту действительность, в которой сам существовал.

Господин Сидоржевский (глава союза писателей Украины Михаил Сидоржевский, обратившийся в Минкультуры, Гостелерадио и СБУ по поводу книги «Учитель» – прим. авт.) – думаю, просто решил уничтожить конкурента, дискредитировать издательство «Фолио», выпустившее роман. Открыто уголовное дело. На полках книжных магазинов «Учитель» есть, но его начинают изымать. Издательство подало встречный иск, и они его выиграют, я уверен на 100%. В свободном обществе дискуссия возможна, но, когда люди сидят сроки, а моего коллегу и товарища Олега Бузину вообще убили… Для меня эта история чревата прежде всего тем, что я не могу приехать в свой любимый город Киев.

– Вас туда не пускают, или вы боитесь приехать?

– Наверное, сейчас лучше не рисковать. Не знаю, чем все это грозит, не до конца понимаю. Но при крайних обстоятельствах могут, наверное, срок дать. Я был с гуманитарной миссией в Донбассе. А эти люди особо не разбирают, езжу ли я к мирным жителям или, как они называют, к сепаратистам. Но я вам больше скажу – в России роман «Учитель» тоже не подлежит распространению. «Фолио» не смогло его здесь продавать. Формальная причина запрета – нецензурная брань, но реальные причины другие.

– Какие?

– Я их не знаю. Возможно, когда ты пытаешься беспристрастно отразить какие-то события, это не нравится ни одной, ни другой стороне. Это естественно, потому что нам все время говорят, что мы находимся в состоянии войны.

– Нам говорят, или мы находимся?

– Мы находимся не в состоянии той войны стенка на стенку, которую нам пытаются показать – что завтра Москва или Киев должны пасть, как Рейхстаг. Но мы, безусловно, находимся в контексте глобального противостояния, даже я бы сказал, цивилизационного. Внутренний конфликт русских и украинцев на Украине, безусловно, перекинулся на конфликт Украины и России. Донбасс, происходящая там гибридная война, – это лишь видимая часть. У нас, как минимум, информационная война, мы видим нарастание гнева, агрессии, злобы, ненависти с двух сторон. Мы находимся в состоянии политического и экономического противостояния.

– Когда вы в последний раз были на Донбассе?

– На стороне ДНР и ЛНР – в апреле, а на стороны Украины – в начале лета.

– На сторону Украины вас, значит, пускают?

– При определенных обстоятельствах. Ты же не едешь в Широкино. В мирные города – конечно, пускают. Автобусы ходят. Если ты едешь с паспортом, не состоишь в черных списках – можно проехать. Я не разделяю людей Донбасса на наших и ваших. Так же, как и россиян, и украинцев.

– Получается, в Киеве вы появляться не рискуете, а в зоне АТО – бываете?

– Я ехал из Киева как раз. Это было в начале июня, до новых обстоятельств, до письма Сидоржевского. Моя позиция заключается в том, что всегда нужно ездить. Но ты опасаешься. Помню, например, я собирался 15 апреля ехать, а 16 апреля Бузину убили. После этого, конечно, лишний раз задумаешься. Раньше я ездил с желанием, и ездил спокойно.

– Что вы увидели в Донбассе с одной и другой стороны? Я, живя в Петербурге, из российских и украинских медиа вижу почти одно и то же. Язык поменять – и картинка будет идентична.

– Во-первых, мы не видим на самом деле одно и то же. Российские СМИ, конечно, тоже продуцируют определенные потоки однозначности и гнева. Но в них так или иначе представлена альтернативная точка зрения. Возьмите даже федеральные программы. Как бы мы их не критиковали, там всегда есть персонаж с Украины. Те же Карасев, Ковтун – они могут быть неоднозначными, но они есть. Вы представляете себе, чтобы в шоу Шустера или у Киселева выступал Максим Шевченко, Проханов или даже я? Это же нереально! К тому же, в России есть больше СМИ. Разве же возможно существование на Украине таких сайтов, как grani.ru? Да их закроют.

– В России тоже закрыли. Их можно читать только через анонимайзер.

– Но «Эхо Москвы» работает? «Сноб» не закрыли, Slon.ru? «Новая газета» – не закрыта?.. А в Донбассе я увидел, что война способна очищать, но при наличии в человеке того, что в Библии называется зерном истины. С другой стороны, война в своем волчьем оскале, действительно, отвратительна. Люди местные страдают и находятся в том состоянии, когда хочется только одного – не чьей-либо победы, а просто мира. И чтобы это наконец-таки прекратилась. Я часто вижу, что на стороне того же Донбасса у людей больше жажды мира, чем здесь. Потому что здесь мы спокойно кидаемся какими-то страшными вещами, какими-то страшными фразами в адрес противника.

«В «Учителе» нет политики»

– Возвращаясь к роману «Учитель»: насколько его главный герой схож с вами?

– Конечно, схож, и никуда от этого не убежишь. Там есть прямые отсылки ко мне, эпизоды из моей жизни. Но я старался сделать его несколько иным, наделял чертами, которые мне не свойственны. В решающий момент Аркадий Бессонов применяет насилие, чего я не делаю. Некоторые вещи доводились до гротеска. Мне близко чувство рефлексии, а герой – уж совсем рефлексирующий, сомневающийся. Но лишь до определенного, решающего, момента. И в этом плане он очень похож на Крым.

– Бессонов смотрит на политическую жизнь Крыма вашими глазами? Я имею в виду моменты, когда описываются столкновения русских и татар или откровенное презрение русских крымчан к украинскому языку.

– Я роман начал писать в 2013 году, когда о политике вообще не думал. В «Учителе» ее нет. Там есть вещи, которые трогали меня в 1990-е, вещи, которые нельзя было не заметить. Ну, не мог человек, если он жил в крымском селе, пройти мимо темы крымских татар. Он постоянно в этом существовал. Не мог он проходить мимо внедрения украинского языка в школах. Это то, что людей тогда волновало. В «Учителе» есть персонажи, которые являются украинофобскими и татарофобскими. Таких людей, поверьте, до сих пор в Крыму хватает. Но их мнение – не мнение моего героя, и уж тем более не мое. Я смотрел на жизнь, с людьми общался, вспоминал, газеты изучал того времени.

– Какие газеты, и что из них брали?

– «Слава Севастополю», «Севастопольская газета», «Крымская правда», «Голос Украины». Оттуда я брал атмосферу – ощущение инфляции, обменные пункты в форме шестигранников, менялы.

– Вы сейчас пишете продолжение «Учителя»?

– Я сейчас в паузе, но половина текста написана. Там герой взрослеет, идет в институт. Будет тема оранжевой революции 2004 года так или иначе затронута, и я хочу, чтобы спало политическое буйство прежде, чем дописывать. Я сейчас над другим текстом работаю – «Красная соль». Это роман в повестях. Они все связаны друг с другом. Что-то вроде «Севастопольских рассказов». Или «Записок из мертвого дома», раз уж мы в Петербурге. Я хочу его сделать на основе актуального материала, но чтобы он был фоном для вечных тем. Хочу увидеть человека на сломе и передать ощущение перемен, в которых мы все живем.

«В Крымской литературе не хватает Крыма»

– В 2013 году, после Евромайдана, вы переехали из Киева на родину, в Севастополь. Историю с присоединением Крыма видели изнутри. Можете описать свои изначальные эмоции? И как они изменились к сегодняшнему дню?

– Главное ощущение – это свидетельство чуда. Может быть, не все в России это понимают. Я никогда не забуду референдум, когда мы с женой вышли, катили ребенка в коляске, были флаги российские, в школе, где надо было голосовать, играл Цой, «Хочу перемен». Это был такой заряд, у людей был праздник, я вдруг почувствовал, что люди оживают, что они как-то возрождаются.

Я, может быть, больше видел перспектив, чем обычные крымчане. Писательский взгляд мне давал понять – будет сложно, будут трудности. Сейчас это колоссальное ощущение чуда осталось, но эйфория спала, социальные проблемы появились, например, цены растут. Для многих людей, которые шли больше за колбасой, чем за идеями – они заслоняют мутным стеклом сияние русской мечты. Это происходит и из-за внутренних проблем – из-за власти, этих старых мракобесов. И за счет общероссийских проблем, которые нельзя ни в коем разе отрицать – за счет блокады, за счет санкций. Народ очень хочет, чтобы власть не узурпировала право божественности, не говорила: «Если вы против нас – то вы против Крыма». Один из главных уроков Крыма – что народ действительно что-то решает. А, когда они нагло действуют своими методами – конечно, это раздражает.

– Под «они» вы имеете в виду губернатора Севастополя Сергея Меняйло?

– Я не имею в виду кого-то конкретного. Что Меняйло? Меняйло – поставленный человек. Сегодня он есть, завтра – нет. Власти просто не совсем понимают, что происходит. Но это все сойдет. Я, как крымчанин, чувствую, что Крым – это прививка. Ты можешь получить ее в организм и стать сильнее. А можешь получить ее – и умереть. Думаю, все с нами будет хорошо.

– Во многом благодаря крымским событиям «Учитель» в 2015 году вошел в лонг-листы «Нацбеста», «Русского Букера», «Ясной поляны». Почему выстрелило именно ваше имя, а не имена других крымских писателей?

– И до крымских событий я был и на «Нацбесте», и на «Ясной поляне». Это очень обманчиво – думать, что крымские события меня как-то превознесли. Я занимался литературой, публиковался в толстых журналах и до крымской истории. Больше вам скажу: после того, как она началась, практически все «толстяки» мне отказали в публикациях.

– Из-за чего, как по-вашему?

– Так называемые политические взгляды. Крым тесно спаивается с политикой. Один из ведущих толстых журналов в конце 2014 года анонсировал выход моей повести. Я жду – а они мне пишут: «Вы не подходите. Мы таких людей не публикуем». Это же нонсенс! Диктатура. Это было в либеральном издании. И в то же время патриотическое издание мне по таким же причинам отказало. Наверное, я единственный – ну или один из немногих – кому «нет» одновременно сказали и почвенники, и либералы. Правду не любит никто.

Ответ на второй ваш вопрос – почему именно я, а не другие крымские писатели, вытекает из первого: я был уже относительно известен. Определенное имя было, и поэтому оно прозвучало. Крым – достаточно пассивный регион, мне кажется. Притом, что был колоссальный подъем, оживление русской мечты, там не так много писателей. Крым был островом в Украине, а теперь в России. Но, поверьте, есть очень хорошие крымские авторы, достойные выхода на уровень русской литературы, и к ним сейчас проявляют интерес журналы, издательства.

– Кого из этих авторов стоит читать, если мы хотим познакомиться с феноменом крымской литературы? Или такого феномена нет?

– Его нет. Проблема Крыма – в том, что он очень эклектичен. У нас есть разрыв между великим прошлым, где Толстой с его «Севастопольскими рассказами», Сергеев-Ценский с «Севастопольской страдой» – и настоящим. И не только в литературе, в культуре – во всех сферах. Крым немножко потерялся. И вот энергетика последних лет должна ему, как барону Мюнхгаузену, помочь самому себя вытащить за волосы.

Писатели есть – но это писатели не крымские именно. В крымской литературе не хватает Крыма. Они писатели общего плана – общероссийского, общечеловеческого: Виктор Лановенко, Александр Грановский, молодые поэты Женя Баранова, Тихон Синицын. Есть и другие лагеря – например, маринистов или баталистов, в стиле прошлого века. Но должен же быть какой-то сплав современного и традиций. Я попытался этого добиться в «Учителе». Если мы нить протянем между прошлым и будущим, получится большая красивая литература.

– Вы сказали «будущее». Как вы его видите?

– Крым станет Меккой писательской, как во времена Грина, Волошина. Потому что в советские времена он был только базой для армии, флота, закрытых НИИ. Надо меньше этой военщины! Сейчас мы будем делать огромный фестиваль «Литературный равелин». Там будут конкурсы поэзии, прозы, круглые столы, философские диспуты.

– Чего вы лично хотите добиться в русской литературе?

– Хочу написать большой русский роман. Хочу сделать литературный журнал. Вроде сетевой «Лиterraтуры», но с выходом на печатные сборники. И, чтобы там были задействованы писатели разных направлений – и из «Нового мира», и из «Авроры». Хочу, чтобы потом сказали: был такой писатель Платон Беседин. Большой. Хороший. С бородой. Много детей. Но это большая цель. Я буду двигаться к ней, решая конкретные задачи.

Елена Кузнецова, «Фонтанка.ру»