О литературе с Виктором Топоровым: О вкусах не спорят. К постановке проблемы

25 января 2013, 04:47
Версия для печати Версия для печати

Литературный вкус – явление загадочное. Причем не только явление, но и понятие. Считается, что литературный вкус может у человека присутствовать или отсутствовать, быть хорошим или плохим, развитым или неразвитым, наконец, врожденным или благоприобретенным (воспитанным), - но вот, пожалуй, и всё. Меж тем, ни одна из вышеперечисленных бинарных оппозиций не является хоть сколько-нибудь научной и хоть в малейшей мере адекватной – всё это чистая лирика.

А ведь «метафора не есть доказательство» (Марсель Пруст). Задумав большое эссе или небольшую книгу на эту тему, я обнаружил, что как раз о литературном вкусе за две с половиной тысячи лет (отсчитывая от Аристотеля) ничего или практически ничего не сказано. В данной колонке, не претендующей ни на полное, ни хотя бы на предварительное раскрытие темы, я все же попробую очертить несколько более соответствующий действительности круг вопросов.

Но сначала необходимая оговорка. Является ли литературный вкус составной частью вкуса художественного (эстетического), понятие которого, впрочем, тоже не разработано? Формально это бесспорно так. Фактически же у каждой разновидности художественного вкуса своя специфика: человек с превосходным музыкальным вкусом может не разбираться ни в литературе, ни в живописи, ни в театре, и т.д. Или же разбираться, допустим, в литературе и в живописи, но не в кино и в театре. Комбинации здесь возможны любые, включая умение (или неумение) одеваться, выбирать вина и даже автомобили. Важнее, однако, другое. Мои дальнейшие рассуждения о литературном вкусе будут вполне применимы к любой другой разновидности художественного вкуса, но чтобы сама такая применимость стала возможной, их необходимо будет «перевести» на язык того или иного искусства или – возьмем техническое сравнение – поставить «переходник», и тогда у вас всё срастется.

Прежде всего, запомните: никакого «хорошего вкуса» (равно как и «плохого») не существует. Это чистая абстракция или, в лучшем случае, конвенция – то есть более-менее общая договоренность. О вкусах не спорят, потому что серьезного спора, да и просто серьезного разговора они не выдерживают, сразу же рассыпаясь во всей своей противоречивости, чтобы не сказать противоестественности. О вкусах не спорят – их надо изучать, описывать, классифицировать и осмыслять.

Итак, первая (первая предварительная) бинарная оппозиция литературного вкуса: искренний он или неискренний. «Старик, ты гений! – И ты, старик, тоже гений!» Верят ли эти двое в то, что говорят? Когда верят, когда нет. «В новом замечательном романе моей жены (моего друга, моего единомышленника, моего начальника, и т.д.)…» - подлость подобных суждений вкуса в том, что ключевые слова – жена, друг, начальник – как правило, не говорятся и не пишутся, но лишь подразумеваются, оставляя слушателя и читателя в несчастливом неведении. Хотя, бывает, мужу и впрямь нравится то, как пишет жена, а подчиненному – начальник... Но ведь бывает и наоборот: вам стыдно признаться в том, что вы любите Бориса Акунина и Дарью Донцову, - и вы утверждаете, будто читаете перед сном Джеймса Джойса и Бояна Ширянова… И, казалось бы, это относится только к писателям, критикам, учителям литературы и прочим так называемым арбитрам вкуса – однако как бы не так! Каждый из нас является арбитром вкуса, хотя бы для двух-трех человек, - и вопрос о том, говорим мы с ними искренне или водим за нос, неизменно актуален. Бывает ведь, что мы водим за нос и самих себя.

Вторая оппозиция – личный это вкус или групповой (стратовый) вкус среды. «Я говорю про всю среду, с которой я имел в виду сойти со сцены и сойду» (Борис Пастернак). Мы часто предваряем оценочные суждения оговоркой: «Стыдно признаться, но мне нравится». Пелевин, допустим, или Проханов; Улицкая или, наоборот, Маринина. Вот этим «стыдно признаться» и маркирован перепад между индивидуальным вкусом говорящего и групповым вкусом среды, мнением которой он дорожит (и которое само по себе, напомню, может быть искренним или неискренним). Литературный критик выражает свой личный вкус (точь-в-точь как школьник, пишущий сочинение) – и на него влияет целый ряд привходящих обстоятельств, а диктатура группового вкуса ничуть не менее агрессивна, чем официальная позиция, изложенная в школьном учебнике. Задолго до того, как меня нарекли скандалистом, хулиганом и всеми прочими ласковыми именами, мне приходилось отстаивать свое мнение (и свое право на свое мнение) в буквальном смысле кулаками.

Мне было 20 лет, когда я впервые прочитал «Доктора Живаго», - это был запрещенный роман - и в моей среде им было принято восхищаться, мне же он резко не понравился. Сейчас художественная слабость романа более-менее общепризнанна, но тогда, в середине 1960-х, мне пришлось пару раз подраться с приятелями, придерживавшимися противоположного мнения. История повторилась пару лет спустя, когда я резко раскритиковал (не в печати, разумеется; кто бы допустил меня тогда до печати?) только что вышедший в журнале «Москва» и мгновенно ставший мегаблокбастером роман «Мастер и Маргарита». Парадокс заключался как в том, что мое мнение, оказавшееся «подпольным» по отношению к литературному вкусу среды, совпало, однако же, с мнением официальным (и я таким образом оказался маргиналом в квадрате), так и в том, что и Пастернак, и Булгаков входили тогда в число моих любимых писателей, а вот «Доктора Живаго» и «Мастера и Маргариту» я все равно не принял.

Третья оппозиция – и тоже исключительно важная – различие между активным и пассивным вкусом, между «мне нравится, потому что это хорошо», и «я понимаю, что это хорошо, а мне все равно не нравится». (Случай «я понимаю, что это плохо, а мне все равно нравится» мы здесь рассматривать не будем, потому что он представляет собой чистую мнимость: раз нравится, значит, хорошо; ты просто не даешь себе труда додумать, чем именно хорошо понравившееся тебе литературное произведение). Эта оппозиция важна прежде всего для критика (ну, и для издателя): всегда полезно помнить о том, что Лев Толстой на дух не принимал Шекспира, а Набоков – Достоевского; но и рядовому читателю, захлопывающему очередную книгу с приговором «Вздор!» или, допустим, «Скучища!» стоит в иных случаях добавлять что-нибудь вроде популярного в сети «Респект автору» или «Уважуха». Хотя во многих других случаях вполне можно обойтись и без этого.

Здесь же уместно напомнить всегдашний совет автору, который приносит в издательство рукопись и, услышав о ней «Мне не нравится!», горестно вопрошает издателя: «А что же мне делать?» Как «что делать?» Искать того, кому твоя рукопись понравится. Это куда честнее (да и в конечном счете продуктивнее), чем искать какие-нибудь дополнительные «подходы» к издателю, которому уже не понравилась твоя рукопись. Хотя, если она ему просто не понравилась, но он счел ее в каком-то смысле небезнадежной (то есть в его активный вкус она не вписалась, а в пассивный – пусть и не без скрипа – вписалась, то варианты, как говорится, еще возможны).

На этой сравнительно оптимистической ноте я прерву данную колонку (представляющую собой лишь первую попытку подхода к заявленной теме) и попрощаюсь с читателем «Фонтанки.ру» - не на неделю, а надолго, может быть, навсегда. Я принял предложение одного серьезного издания (сейчас, пожалуй, самого серьезного в стране) переключиться на сотрудничество с ним и только с ним, в режиме дважды в неделю, начиная с 1 февраля сего года. Предложение было из разряда тех, от которых не отказываются. Разумеется, перед уходом я подыскал себе – и согласовал с редакцией – замену, которая представляется как минимум адекватной. Одним словом, в убытке вы, сами увидите, не останетесь. Имя моего преемника (точнее, преемницы) вы узнаете уже на следующей неделе, а пока суд да дело я напомню вам на прощание старинную французскую эпиграмму на врача, ставшего гробовщиком. Профессию он переменил (гласит она в прозаическом пересказе), а занятие – нет: как спроваживал людей на тот свет, так и спроваживает.

То есть рубрика «О литературе с…» на «Фонтанке.ру» будет продолжена другим критиком, я продолжу писать о литературе (чаще все же о политике, но и о литературе тоже) в другом издании, а эссе о литературном вкусе и о его структуре напишу предположительно к лету. Кстати, если у издателей появятся на сей счет разумные предложения, я готов рассмотреть их заранее. А если вам не надо, то и нам не надо. Благодарю всех за заинтересованное внимание, долготерпение и понимание. Как минимум, благодарю всех тех, кто проявил эти качества.

Виктор Топоров, специально для «Фонтанки.ру»
 

Записка Мюллера: немец сражается с нервными русскими в «Особенностях национальной больницы»

В комедии «Особенности национальной больницы» по сценарию Александра Рогожкина молодой режиссер Станислав Светлов тщетно пытается придать толику актуальности и чуточку реализма приключениям молодого преподавателя из Гамбурга, который приезжает преподавать немецкий в петербургской гимназии, но сначала проводит сутки в неврологическом больничном отделении в качестве волонтера.

Статьи

>