Концлагерь как частный случай любого социума

30 июня 2015, 23:55

Версия для печати

Tweet

Перед самым закрытием сезона в БДТ им. Г.А.Товстоногова вышел необычный спектакль – «Человек». В качестве литературной основы для постановки словенский режиссер Томи Янежич выбрал одну их самых известных и значительных психологических монографий XX века – книгу австрийца Виктора Франкла «Скажи жизни «Да»: записки психолога, пережившего концлагерь». Театральный обозреватель Жанна Зарецкая отправилась на премьеру вместе с адвокатом Яной Корзининой, а после побеседовала со своей спутницей о том, что происходит с человеком, когда его полностью лишают прав, и почему спектакль про концлагерь выглядит сегодня таким актуальным.

- Это ваш первый выход в БДТ после его реконструкции? Вас не шокировал такой практически документальный рассказ про концлагерь в старинном многоярусном театре?

- Я действительно попала в основное здание БДТ впервые после ремонта. Хотя, поскольку и мое детство, и детство родителей прошло в этом городе, я бывала в БДТ довольно часто. Последним спектаклем, который я посмотрела до ремонта был «Дядюшкин сон», и он был вполне традиционен. Я предполагала, что спектакль «Человек» – нелегкий, поскольку речь идет об опыте, пережитым психологом в концлагере и впоследствии описанном, но подробности были мне неизвестны. Первое мое впечатление: красота зала, обновленные росписи, стулья, ложи, и на сцене – живой оркестр. Я не застала того времени, когда наши родители и бабушки ходили в кинотеатр, и перед сеансом играл оркестр и пели. Но мне столько о нем рассказывали, что я как будто влилась в ту атмосферу середины прошого века. Мне показалось, что это такой точный ход, пробуждающий эмоциональную память.

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова/Стас Левшин

Первые несколько минут действия были для меня совершенно неожиданными. Актеры проходят из зала на сцену, а потом снова уходят, на пожарном занавесе идут титры. Актеры произносят документальный текст, даже не пытаясь его разыгрывать. Они скорее начитывают его в лицах, если можно так сказать. При этом, у меня не было диссонанса между старинным многоярусным театром, в который я попала, и тем, что происходило у меня перед глазами. Всё слилось воедино.

- А за счет чего слилось?

- Я отвлеклась от театра как такового, у меня не было желания рассматривать, как там всё отреставрировано, потому что меня затянуло представление. Зал был полный, абсолютно разновозрастный – и все были сконцентрированы на действии. После первого действия мы с друзьями вышли, обсудили увиденное и сошлись на том, что музыка, которая сопровождает действие, еврейские песни, и концлагеря – это генетически в нас отражается. Оттого, что дело происходит вроде бы в Австрии и Польше, чувство сопричастности не исчезает – настолько сама тема вошла в сознание и откорректировала его. В первом действии совершенно захватил эпизод «Искусство в концлагере», эти танцы на пороге смерти. А во втором – монолог пожилой женщины в газовой камере, которая открылась за пожарным занавесом: это огромное пустое пространство, выложенное белым кафелем, где гулко отдаются шаги и голоса. Эта женщина откровенно рассказывает о том, как она теряет все те качества, которые присущи ей в жизни – как теряет сдержанность и такт, как раздражается, орет на ближних – а в результате теряет себя. И в какой-то момент ловишь себя на том, что дело не только в концлагере, что ситуация потери человеком себя может случится и в обыденной жизни, без колючей проволоки и газовых камер.

Яна Корзинина

Фото: Из личного архива Яны Корзининой

И совсем уж пробил меня на слезу момент возвращения домой. Уж это настолько узнаваемо и понятно – когда человек возвращается, пережив что-то очень тяжелое, а его не понимают, и он оказывается совершенно одиноким, чужим среди своих. В данном случае, получилось, что не важно, в какой ты стране, не важно, откуда ты вернулся – из концлагеря или из горячей точки. В последнее время я работаю со средствами массовой информации. Я знаю, что ни в коем случае нельзя оставлять журналиста одного, когда он вернулся из какой-то командировки, связанной с серьезным стрессом – ну, например, из того морского городка, где находились родные моряков, когда тонул «Курск». Сколько было случаев, когда журналисты возвращались обратно, пережив все, что им выпало пережить, и натыкались на стену непонимания их состояния. Они оставались один на один с собой. Потому что здесь их встречали люди, которые ничего этого не прочувствовали, которые были все эти дни заняты своими обыденными делами и проблемами. И вот когда на сцене эта пожилая женщина стоит, а к ней подходит девушка и спрашивает: «Ну что ты молчишь?» – это точно такая ситуация. И она могла бы вообще ничего не спрашивать. Мизансцена выстроена так, что все бегают, суетятся, занимаются своими делами, а женщина стоит и смотрит на всё как бы со стороны, ни в чем не участвуя, погруженная в себя. И это еще одно очень точное попадание в сегодняшнюю реальность, которое не может оставить равнодушным.

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова/Стас Левшин

- А теперь я вот в какую сторону хотела бы повернуть разговор. Вы – юрист, адвокат, всю жизнь занимаетесь защитой прав человека. А тут на сцене нам рассказывают историю о том, как у человека резко, сразу отнимают все права.

- Здесь не просто отнимают права, здесь люди теряют достоинство, то есть утрачивают уверенность в собственной ценности, чувство самоуважения, которое в нормальных условиях проявляется в сопротивлении всяким попыткам посягнуть на их индивидуальность и определенную независимость. Таким образом, превращаясь по сути в животных.

- То есть, человек без достоинства – это животное?

- По сути он уже ничем не отличается от животного.

- Но отнять права у человека могут не только в концлагере – нам ли этого не знать?

- Конечно. Это может произойти и в обыденной жизни. Именно поэтому спектакль воспринимается не как исторический рассказ о событиях, происходящих во время Второй мировой войны, а как психологический анализ, показывающий как остаться Человеком (с большой буквы), сохранить человеческое достоинство в любых обстоятельствах.

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова/Стас Левшин

- То есть когда тебя лишают свободы, которая неотъемлема от личности?

- Совершенно верно, если мы говорим о внутренней свободе человека. К сожалению, в жизни есть масса ситуаций, способных лишить человека этой свободы, и противостоять одному системе очень сложно. Для многих практически невозможно. Поэтому тут проблема – универсальна. Не важно, у нас дело происходит, не у нас, в любой точке мира.

- И тогда надо внутри себя находить ресурсы для сохранения внутренней свободы?

- Безусловно да. Каждый для себя решает сам, какие ресурсы он сможет в себе найти для того, чтобы сохранить себя как Человека. Не зря же говорят "нужно оставаться человеком в любых обстоятельствах". И это самое сложное. Если вернуться к спектаклю, то мы видим, разные судьбы. Кто-то сумел найти в себе силы, волю остаться твердым деревом, и не сломаться, кто-то предпочел прогнуться, приспособиться.

- Это тоже вариант выживания?

- Конечно. Здесь получается такая вещь, что каждый ищет возможность выживания. И у каждого возможность выживания – разная. Главное, чтобы при желании выжить человек остался Человеком.

- А помните, в самом начале спектакля, в предисловии автора, которое проецируется на пожарный занавес, сказано: «Лучшие не вернулись». Насколько для вас это безусловно?

- Вот как раз с этим «лучшие не вернулись» я не согласна. Вроде бы есть расхожее выражение: «Бог забирает лучших». Но сказать, что из концлагеря вернулись только приспособленцы, а те, кто предпочли остаться непреклонными – то есть, лучшие, погибли, – нельзя. Потому что концлагерь – это лотерея, это абсолютная рулетка. И тогда разговор о лучших или не лучших теряет смысл. Поскольку мы имеем дело с ситуацией случайного выбора.

- Все первое действие посвящено тому, как человек лишается человеческих качеств, то есть, по сути, деградирует. И в конце концов, доходит до той точки, за которой остается только животное – так самая лошадь, которая реально бродит по сцене, по этой газовой камере, гулко стуча копытами. Кажется, вот он – ваш человек, лишенный прав. Откуда тогда, на ваш взгляд, берутся ресурсы, чтобы человеку выжить именно как человеку, не как животному?

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова/Стас Левшин

- Довольно сложный вопрос. Для меня весьма убедительно прозвучала мысль автора монографии Виктора Франкла, что разум человека блокирует негатив. Люди сначала долго не верят в то, что с ними случилось, надеются на лучшее, считают, что происходящее с ними нереально. То есть, отторгается всё, кроме цепляния за жизнь, он же – животный инстинкт самосохранения. А вот дальше включается то, что как раз и отличает человека от животного – потребность сохранить человеческое достоинство. Часть людей, которые туда попадают, не находят в себе сил сохранить достоинство и превращаются в животных. Часть становится хуже, чем эсэсовцы, потому что, они пытаются выжить, унижая и подавляя таких же, как они, И вот это тоже момент универсальный. К сожалению, в любом социуме, если речь идет о подавлении одной группой, более сильной, другой, более слабой, среди подавляемых обязательно находятся такие, которые готовы подавлять своих. И такой человек всегда делает это более жестоко, чем собственно поработители. Обыкновенно, это люди, у которых когда то, может быть в детстве, сформировались определенные комплексы, которые до поры до времени дремали, а в этой ситуации начинают проявляться в полной мере. Никогда никакой самодостаточный человек не будет унижать себе подобных, вне зависимости от обстоятельств.

- Из того, что вы только что сказали, выходит, что концлагерь – это частный и крайний случай множества социальных ситуаций?

- Естественно. Поэтому и задевает этот спектакль, что его, как это ни странно прозвучит, очень легко приложить ко всей нашей окружающий мировой действительности. Социум – везде социум.

- Как сказано в спектакле Льва Додина «Враг народа», который мы тоже смотрели вместе: «Старый свет, новый свет – везде один свет».

- Совершенно верно. И получается, что на частном примере концлагеря, где очень быстро происходит деградация, потому что это замкнутое пространство и ситуация не просто лишения прав, но еще и концентрированного унижения, можно исследовать все ситуации унижения человека системой. Только в обществе, поскольку у человека есть разные стороны жизни, эти же самые процессы происходят медленнее, незаметнее, но они происходят. Поэтому я глубоко убеждена, что молодежи этот спектакль смотреть надо, и не для того, чтобы по нему изучать историю Второй мировой – ее как раз, я думаю, надо изучать по другим источникам.

- Например, по фильму «Обыкновенный фашизм» Ромма или лучше по недавно домонтированному и представленному широкому зрителю фильму «И настанет ночь», к которому Хичкок руку приложил. Так для чего, как вам кажется, этот спектакль молодежи нужно смотреть?

- Чтобы эти ситуации не переносить сюда, в нашу жизнь, а пытаться им противостоять, потому что здесь противостоять можно. Хотя и понятно, что есть такие обстоятельства, где человек неподвластен сам себе, и нужен очень прочный стержень, чтобы противостоять, и не все на это способны. Даже если речь идет о совершенно невинных с виду вещах, от концлагеря очень далеких. Ну вот например, тебе говорят: «Эта картина – плохая». А ты всю жизнь на нее смотрел, и она тебе очень нравилась. Но все вокруг, в том числе и люди, от которых ты зависишь, утверждают, что она – плохая, потому что она пробуждает какие-то негативные чувства. А у тебя она вызывает совсем другие чувства. И есть люди, которые могут высказать свое мнение, а есть те, которые нет.

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова/Стас Левшин

- А может быть, тех, кто не может, надо отправить на воспитание к доктору Чехову, который говорил: «Надо по каплям выдавливать из себя раба»?

- Раба выдавливать не каждый способен. Потому что гораздо легче закрыться, закупориться и не высказывать вообще никакую точку зрения.

- А такого молчуна можно назвать свободным? Вообще, что такое для вас – свобода? И когда ее нужно начинать защищать? Потому что когда человека, вышедшего на митинг, хватают, сажают в автозак и везут в ментовку – с этим все понятно. А что делать с ситуацией, когда человек не может высказать свое мнение о картине?

- Это как раз внутренняя свобода, которую человек должен отстаивать сам. Для меня свобода – это сохранение моего независимого внутреннего восприятия чего бы то ни было и моя способность, не боясь осуждения, непонимания, заявить свое мнения, высказать свою точку зрения. При этом, внутри у меня не должно быть никакого сопротивления этим действиям. А если я вроде бы и высказываю мнение, но при этом внутренне сжимаюсь от ужаса перед тем, что я делаю – это, конечно же, не свобода. Свобода – она всегда связана с личным выбором. И я думаю, что пока сохраняется этот внутренний выбор, человек и остается человеком.

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова/Стас Левшин

- А какой в концлагере выбор? Терпеть весь невыносимые муки или лечь и умереть?

- Нет. Выбор смерти в данном случае как раз есть проявление не свободы, а потери воли к борьбе и жизни. Свобода в концлагере – это свобода выбора быть человеком. Поэтому когда героиня-врач выбирает поехать с больными заключенными, хотя ей предлагают вычеркнуть ее фамилию из списка – это как раз выбор свободный. Потому что в том концлагере, где она пребывает в данный момент, нет газовых камер, а состав, который формируется, совершенно не обязательно пойдет в сыпно-тифозный лагерь, а вполне возможно, что как раз в лагерь уничтожения. Это дальше уже вмешивается случай, и она выживает. Но когда она, как врач, решала, что не оставит больных, она не думала том, что выживет. Ею руководил не инстинкт самосохранения, а чувство долга. То есть, она выбирала не смерть, как те, которые ложились и умирали, а человеческий, гуманистический шаг. И поэтому, даже если бы она погибла, этот ее выбор можно было бы назвать свободным. А, кстати, что касается человека, вышедшего на митинг, которого вы упомянули. Сам факт выхода на митинг совершенно не доказывает внутренней свободы. Ряд людей, которые выходят на площадь с любой стороны вполне могут делать это, боясь потерять очки в среде людей своего круга.

- Правильно ли будет сказать, что остаться человеком где бы то ни было – это сохранить внутреннюю свободу?

- Знаете, я бы в данном случае ушла от понятия свободы и говорила бы о способности человека сохранять достоинство при любых внешних унижениях.

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова/Стас Левшин

- В спектакле и, соответственно, в книге Франкла, есть определение: все люди делятся на достойных и порядочных – и недостойных и непорядочных.

- Совершенно верно. Так вот: понятия достойный и порядочный относятся к личности, но не к свободе. Достойный и порядочный человек тоже может быть не совсем свободен, поскольку, оставаясь среди людей, он попадает в зависимость от множества обстоятельств. Поэтому, например, том же спектакле «Враг народа» его главный герой приходит к парадоксальному, но на самом деле очень точному выводу: «Самый сильный человек на свете – тот, кто наиболее одинок!» Но вот когда ты теряешь свое лицо, достоинство, честь, ты становишься непорядочным. Причем, не только для себя внутри, но и для всех остальных, кто тебя окружает. Поэтому предателей не любит ни та, ни другая сторона. Вот это и называется потеря лица или потеря человеческого в человеке.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»