Анна Генина, переводчик: «В Британии отделяют политику от культуры и очень расположены к России»

29 декабря 2014, 00:33

Версия для печати

Tweet

В БДТ им. Г.А.Товстоногова завершился первый этап Фестиваля-лаборатории современной британской драматургии. Стажеры и актеры Большого драматического театра при помощи приглашенных молодых режиссеров Петербурга представили шесть сценических эскизов по британским пьесам последних двух десятилетий, среди которых были и новейшие. Отбором пьес и отчасти их переводом занималась Анна Генина, переводчик, консультант по международному культурному сотрудничеству, которая в культурных кругах известна как человек, который по доброй воле берет на себя ответственность не только за точность и художественный уровень переводимых ею текстов, но и за то, чтобы наладить связи между людьми с разным менталитетом. На ее счету множество успешных российско-британских проектов. «Фонтанке» Анна Генина рассказала о том, в чем на самом деле состоят трудности перевода, чем она руководствовалась, выбирая пьесы для БДТ, и какие особенности британского сознания стоит учитывать, когда ведешь дела с представителями Соединенного Королевства.

- Я знаю, что вы приехали на «Бритфест» – лабораторию британской драматургии в БДТ – и что вы участвовали в подготовке этого проекта как отборщик современных британских пьес. Часто ли российские театры обращаются к вам с подобными просьбами – отобрать пьесы для целевых фестивалей и насколько вам в принципе интересна такая работа?

- На самом деле, не очень часто. Иногда театры обращаются с просьбой порекомендовать пьесу. Но я не помню, чтобы кто-то где-то проводил фестиваль британской драматургии после 2006 года, когда такой фестиваль организовал Британский совет в партнерстве с «Золотой маской» и «Новой драмой». Не было такого целенаправленного стремления перевести и показать новые британские пьесы. Фестивали британского театра, другие гастрольные британские проекты – да, проводились. И я надеюсь, Британский совет, где я работала долгое время, будет продолжать такого рода деятельность. А вот фестивалей современной британской драматургии – больше не было. Поэтому мне было очень приятно участвовать в проекте БДТ, который заинтересовался новинками британской драматургии.

- Чем вы руководствовались, отбирая пьесы для лаборатории БДТ?

- Это был самый сложный момент – отобрать шесть пьес из нескольких десятков. Прежде всего, мы с куратором проекта Адой Мухиной пытались найти какие-то общие критерии. Было несколько вещей, о которых мы сразу договорились. Во-первых, мы решили, что это должны быть пьесы, не очень известные в России, то есть, которые не ставились в крупных российских театрах. Если бы этого критерия не было, я бы, возможно, из пьес Кэрил Чёрчилл предложила бы не «Far Away», хотя она мне очень нравится и я сама ее перевела, а «A Number», которая в МХТ имени Чехова шла под названием «Число», хотя правильнее было бы перевести название как «Порядковый номер». Как и в других пьесах этого драматурга, интрига здесь заключена не в действии, а в диалоге, которым Чёрчилл владеет абсолютно гениально. Во-вторых, это должны быть пьесы, появившиеся в последнее десятилетие.

Анна Генина, переводчик, консультант по международному культурному сотрудничеству

Фото: Шила Сим/Из личного архива А. Гениной

Я сделала два исключения, уговорив театр пойти на это, потому что была уверена, что без имен уже упомянутой Кэрил Чёрчилл и Дэвида Хэрроуэра неправильно будет делать фестиваль современной британской драматургии: оба этих драматурга сильно повлияли и продолжают влиять на драматургический процесс в Британии. Пьеса «Far Away» («Там вдали») была написана Чёрчилл в 2000 году, «Ножи в курицах» Хэрроуэра – в 1995, но, по-моему, это лучшая его пьеса, потому что она на все времена, другие – более шотландские, более британские, более сиюминутные. А третий, самый важный критерий – разумеется, качество пьес.

Эти наши договоренности с театром значительно сузили мои поиски. Дальше уже театр должен был положиться на мой вкус. Надеюсь, я не разочаровала БДТ. Хотя если бы мне позволили отобрать не шесть, а десять пьес, я была бы счастливее. Потому что лишь четыре пьесы были для меня безусловными лидерами, а еще две мне пришлось выбирать мучительно. Еще я приняла для себя решение, что авторы должны быть разного возраста, пьесы – разными по стилю, а их проблематика – не сиюминутной. Как «Вишневый сад» Чехова: хоть сады давно вырубили, но сам образ стал вневременным, метафоричным – у каждого поколения есть свой «вишневый сад». И мне хотелось, чтобы истории были не только про британцев, но и про нас тоже.

А дальше я попросила литературного директора лондонского театра современной пьесы «Роял-Корт» прислать мне десять лучших пьес из тех, что ставились в его театре с 2004 года – по его выбору. Он прислал 10 названий, все – очень хорошие тексты. В итоге четыре из шести пьес, вошедших в афишу фестиваля БДТ, были из репетуара «Роял-Корт». Это «Автор» Тима Крауча, «Созвездия» Ника Пейна и «Город» Мартина Кримпа из упомянутого списка 10 пьес, плюс «Far Away» – первая (и лучшая!) постановка этой пьесы была в этом театре (режиссер – Стивен Долдри). Кстати, вкусы у нас совпали: мне, как и литературному директору «Роял-Корт», больше других понравилась пьеса «Созвездия».

Фестиваль современной британской драматургии в БДТ: сценический эскиз по пьесе Ника Пейна «Созвездия», режиссер Семен Серзин

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова

- Пьеса, по-моему, отличная, но опасная для российского театра, потому что, с одной стороны, это бесчисленные вариации взаимоотношений двух молодых людей, довольно узнаваемые, с другой – этот текст ни в коем случае нельзя ставить, как Чехова, выстраивая систему психологических обоснований поступков героев. И она категорически не допускает сентиментальности.

- Ни одну пьесу из тех, что я предложила БДТ, нельзя ставить, как Чехова. Это другой театр. Там нет в чистом виде психологии. Я при отборе старалась найти такие тексты, чтобы режиссерам – а я знала, что это будут молодые профессионалы – было интересно поискать новый театральный язык. Между прочим, я могу назвать еще один критерий, которым я руководствовалась при отборе. Мне неинтересно, когда я читаю пьесу – и после трех-четырех страниц становится все понятно про сюжет, я могу предсказать его развитие и финал, а это, к сожалению, бывает довольно часто. По-моему, театр должен удивлять, открывать что-то новое. Вот, скажем, в «Городе» интрига раскрывается только в последнем абзаце: смотришь, смотришь, а в финале оказывается, что на самом деле всё вообще по-другому, так, как тебе и в голову прийти не могло. Эта пьеса, как и остальные пять, удивляет, держит в напряжении до последней минуты, она – самая загадочная. И это задача для режиссера – сохранить это напряжение до последней сцены спектакля.

Фестиваль современной британской драматургии в БДТ: сценический эскиз по пьесе Мартина Кримпа «Город», режиссер Александр Никаноров

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова

«Созвездия» – не менее хороши, но это текст совсем другого рода: такой мерцающий, неуловимый, где, действительно, показан миллион возможностей развития человеческих отношений в каждое мгновение. При этом пьеса еще и очень нежно написана, там замечательные диалоги. «Автор» – интереснейший театральный эксперимент, замешанный на провокации, как всегда у Крауча. Эти три пьесы были для меня безусловны – остальные были менее оригинальными. Но мне в списке не хватало Чёрчилл с ее потрясающе выстроенными структурами и диалогами, не хватало Хэрроуэра с его символическим, притчевым строем и поэтическим языком.

И еще я подумала, что мне для полноты картины необходима пьеса «Подобия», которую в Москве представляли не в рамках вышеупомянутого фестиваля 2006 года, а на выставке британского художника Уильяма Тёрнера, и перевели её специально к этому событию. Это пьеса-монолог Тёрнера, придуманный драматургом Сашей Дагдейл – фактически это пьеса-поэма, и переводила ее, кстати, прекрасный поэт и переводчик стихов Мария Фаликман, которая уловила поэтическую форму и замечательно перевела этот сложнейший текст, а потом еще дорабатывала его вместе с актером Вениамином Смеховым, который сыграл Тёрнера. Кстати, это отличный опыт – когда автор или переводчик имеют возможность поработать с актером и режиссером, услышать со стороны, как звучит текст. Потому что написанное и произнесенное слово «работают» по-разному.

Фестиваль современной британской драматургии в БДТ: сценический эскиз по пьесе Саши Дагдейл «Тёрнер», режиссер Денис Хуснияров

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова

- Текст исполнялся прямо на выставке?

- Да, в Пушкинской музее, в Белом зале, среди картин Тёрнера. Ставил пьесу театр «Практика» (режиссеры Эдуард Бояков и Руслан Маликов). Это был единственный показ, и это было феноменально. Мне этот текст понадобился, потому что он не походил на другие: это был другой прием. Таким образом, в списке текстов для фестиваля БДТ получилось шесть абсолютно разных пьес. Но чтобы отобрать их, я прочла не только десять пьес из списка «Роял Корт», но еще десяток пьес, присланных из эдинбургского театра современной пьесы «Траверс», перечитала ранее переведенные пьесы. Как я уже говорила, мне жаль еще двух-трех пьес, которые остались за бортом, а могли бы войти в список. Но они мне показались более…. не стандартными, а… привычными. Вот правильное слово. Например, не вошла пьеса Николы Маккартни «Дом», которая мне очень нравится. В ней главные герои – три несчастные женщины: мать и две дочери. Пьеса очень хорошо написана, и у нас тоже таких семей – миллион. Но она как раз привычная – про несчастных людей, которые не могут разобраться со своими отношениями.

- То есть, такие, условно говоря, психологические пьесы в Британии продолжают писать?

- О, да! Но мне-то хотелось показать то, чем Британия от нас отличается. В принципе, там психологического театра много. Скажем, в сборнике «Антология современной британской драматургии», который Британский совет издал в 2007 году по следам фестиваля, есть прекрасная пьеса Лео Батлера с тремя персонажами, которая по-английски называется «Lucky Dog», а по-русски «Собачье счастье». Я даже в предисловии, помню, написала, что, если бы Антон Павлович Чехов жил в Британии в начале XXI века, он бы вполне мог автором этой пьесы. Она отлично написана, там масса подтекстов, психологии…

- Ее в России нигде не поставили?

- Ее поставили в маленьком городе Глазове. На мой вкус, плохо. Потому что поставили как фарс, а она – не фарс. Но когда мы только перевели эту пьесу, была очень хорошая читка в «Театре.doc» – её делал режиссер Александр Вартанов. Там такие «вкусные» роли для актеров. Единственное неудобство для театров заключается в том, что один из персонажей – 12-летний мальчишка, и хорошо бы, чтобы его играл ребенок, а не актриса-травести. Так что понятных, близких нашим театральным традициям пьес в Англии пишется достаточно, но мне показалось странным выбирать для театральной лаборатории БДТ то, что и у нас хорошо. Хотя пьесу Николы Маккартни я, признаюсь, изо всех сил пыталась включить в программу «седьмым номером». Мне это не удалось, но все-таки Никола приедет в Большой драматический театр в январе, на вторую часть фестиваля, и проведет здесь трехдневный мастер-класс для начинающих драматургов. И вот я сейчас хочу попробовать уговорить Андрея Могучего, чтобы к ее приезду театр сделал читку ее пьесы «Дом». В любом случае, я очень благодарна БДТ за идею, которая у театра родилась, за интерес к британской драматургии и за то, что пригласили меня к сотрудничеству: прочла ночами двадцать новых пьес.

Фестиваль современной британской драматургии в БДТ: сценический эскиз по пьесе Тима Крауча "Автор", режиссер Степан Пектеев

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова

- Существует ли для вас такая проблема, как «трудности перевода»: я не про перевод смысла, а про то, существует ли идеальный перевод или любое переложение текста на другой язык уязвимо?

- Безусловно, при переводе мы всегда что-то теряем. Даже если имеем дело с прозой. Про поэзию я уже и не говорю. Дело в том, что любой перевод – это выбор из «вилки» возможностей. У каждого слова множество значений – у слов, организованных в предложение, количество этих возможностей растет в геометрической прогрессии. У самого простого предложения будет несколько десятков возможностей перевода, и они все будут, по идее, правильными. Задача переводчика – выбрать наиболее уместный – не только по смыслу, но и по интонации, по звучанию, в том числе фонетическому. К сожалению, у нас совсем не учат искусству перевода для театра. В институтах учат переводчиков прозы и поэзии, а отдельного жанра «перевод драматургии» – нет. Я сама столкнулась с этой проблемой. Я переводила пьесу Кэрилл Чёрчилл »Far Away», имея счастливую возможность тут же послушать ее в исполнении актеров, понять, как это звучит, и поправить. А когда потом журнал «Иностранная литература» решил напечатать мой перевод и со мной начала работать редактор, она стала пытаться вернуть не всегда причесанный текст, предназначенный для произнесения со сцены, в лоно литературной прозы, устный текст сделать гладко-письменным. Я вынуждена была выпустить все иголки, которые только у меня нашлись.

- Неужели удалось отстоять ваш вариант?

- Да. Там, к счастью, очень разумный главный редактор, Александр Яковлевич Ливергант, он сам замечательный переводчик с английского, я многому научилась, читая его тексты. Так вот, у него, как у редактора, есть такое кредо – что переводчик лучше всех знает текст и если он не соглашается с редактором, значит, у него на это есть основания. Действительно, переводчик – это самый внимательный читатель. Когда начинаешь переводить, ты можешь есть, гулять, заниматься самыми разными вещами, но текст при этом будет вертеться в голове, и нужное слово «выскочит» в самый неожиданный момент.

Фестиваль современной британской драматургии в БДТ: сценический эскиз по пьесе Кэрилл Чёрчилл «Там вдали», режиссер Николай Русский

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова

Но я хочу вернуться к мысли о том, что пьесы должны переводить люди, знающие, как устроен театр, и имеющие возможность консультироваться с театральными людьми. Не случайно английский театр «Роял-Корт», который позиционирует себя как театр драматурга, всегда работает с авторами, а если речь идет о переводной пьесе – то с переводчиком, который непременно сидит на репетициях. Если актеры хотят что-то поменять в тексте, они спрашивают у автора или переводчика разрешения. Это абсолютное сотрудничество-содружество, и это безумно важно. У нас, к сожалению, нет подобной культуры.

Это, как вы понимаете, не значит, что в Британии нет театров, где с текстом обращаются весьма вольно. Конечно, есть. Там даже существует такая практика. Например, режиссер ставит Чехова, и его не устраивает предыдущий перевод. Тогда он приглашает сначала человека, который делает подстрочник, а потом зовет знаменитого драматурга, который пишет сценическую версию. Но если речь идет о современной пьесе и автор жив, ты не можешь просто взять и изменить текст. Если тебя что-то не устраивает – согласуй с автором. Он тоже человек разумный, всем хочется успеха. Но если автор не согласен, он имеет возможность отстоять свой детище, свой текст, свое слово, вплоть до запятой. Кэрилл Чёрчилл, например, при публикациях всегда отстаивает свои права. Она первая придумала диалог, в котором реплики накладываются друг на друга, и придумала, как обозначить это на письме, через «слэш». Мне кажется, что, когда речь идет о театре, то слово «уважение» очень важно – уважение всех участников процесса друг к другу. И именно уважение к автору текста сделало лондонский «Роял-Корт» и эдинбургский «Траверс» такими знаменитыми на весь мир и успешными театрами.

Фестиваль современной британской драматургии в БДТ: сценический эскиз по пьесе Дэвида Хэрроуэра «Ножи в курицах», режиссер Стас Свистунов

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова

- Мне кажется, что при переводе есть еще одна проблема, которую переводчику приходится учитывать. Это проблема разницы менталитетов. Насколько для вас она ощутима?

- Безусловно, помимо трудностей языкового перевода есть еще целый пласт культурных различий. Мало кто это понимает, но они тоже нуждаются в переводе. В моей переводческой практике была масса историй, когда люди не понимали, что другая сторона думает по-другому, и из-за этого многие проекты срывались или были на грани срыва. Я очень люблю рассказывать одну поучительную историю. Готовилась однажды выставка из одного британского музея в один российский музей (с вашего позволения, я не буду называть ни этих музеев, ни имен действующих лиц этой истории). И британская сторона считала, что климат-контроль недостаточен для тех произведений, который они предоставляют для выставки. А надо сказать, что англичане – очень вежливая нация, они никогда не говорят впрямую: «Вы должны сделать то-то и то-то». Вообще в Британии не употребляют повелительное наклонение в обыденной жизни, разве что – в армии. В русском же языке, наоборот, эта форма используется очень активно: «На стулья не садиться!», «К дверям не прислоняться!» Мы постоянно существуем в командно-приказном режиме. Англичане же стараются максимально смягчить форму запрета, чтобы она не выглядела как приказ. Очень часто они используют сослагательное наклонение в функции вежливой просьбы. Например, фраза: «Would you like to follow me» – означает: «Иди за мной». Очень часто несведущие люди переводят ее, как: «Не хотите ли вы пойти со мной?», но это абсолютно неправильно. Так вот, руководство английского музея пишет руководству российского музея следующее: «Мы были бы очень благодарны вам, если бы вы рассмотрели вопрос об усовершенствовании системы климат-контроля». Директор российского музея говорит: «Надо же, благодарны они будут. Да обойдемся мы без их благодарности и не будем ничего менять. Они же не пишут: надо и всё!» Я объясняю человеку: «Вообще-то они именно это и имеют в виду». «Но тут этого не написано!» – слышу в ответ. Тогда я обращаюсь к директору британского музея: «Вам стоит написать более прямолинейно, иначе вас не понимают». «Я так не могу, – отвечает мне директор-британец. – Это же очень невежливо». «Да нет, поверьте мне, по-русски так пишут». Тогда он попросил меня написать черновик, я написала, он пришел в ужас: «Я не могу этого подписать». И только потому, что мы сотрудничали уже не первый год, он мне поверил, письмо чуть-чуть подредактировал и подписал, хотя при этом почти рыдал и уверял меня, что в жизни не отправлял такого невежливого письма. Российская сторона получила письмо и за неделю выполнила все требования английской стороны с комментарием: «Ну вот сразу бы так и сказал»… И выставка в результате состоялась.

- То есть, наши не обиделись?

- Нет, совершенно. Это вопрос того, что надо говорить языком, который другая сторона понимает. Причем, речь не только о лексике, но и о формулировках. Как справедливо написал Федор Иванович Тютчев, «мысль изреченная есть ложь». Это всегда правда, но правда вдвойне, когда речь идет о мысли, изложенной на другом языке. На самом деле, когда учат переводу, об этом редко говорят, потому что к переводу как таковому формулировка, на первый взгляд, отношения не имеет.

- А вы сами где научились правильным формулировкам?

- Я все еще учусь! Но мне повезло, я восемь лет проработала в Британском Совете, и у меня была уникальная возможность учиться на практике – в процессе ежедневного общения с британскими коллегами из московского офиса видеть. А при реализации совместных российско-британских проектов мне нередко приходилось работать тем мостиком, с помощью которого партнерам из двух стран удавалось понять друг друга. Я даже шутила, что работаю трансформатором, понижающим эмоциональный градус общения. Эксцессы случались просто потому, что деловая культура разная: работают с разной скоростью, с разным отношением, с разным восприятием. Вот еще случай, более драматичный, чем рассказанный выше. Британский Совет помогал одному очень хорошему фестивалю привезти отличный английский спектакль, но там случился реальный, крайне неприятный конфликт в переписке между российской и британской стороной. Возможно, человек с британской стороны и совершил какую-то ошибку из-за недостатка опыта, но российская сторона писала в ответ – по британским меркам -чудовищно невежливые письма, не понимая степени невежливости, и английская сторона была предельно обижена. Они переслали переписку в головной офис БС, и я вынуждена была всех мирить, потому что речь шла о том, что британцы отберут грант, выданный российской стороне, и это только потому, что российская сторона не умеет общаться. Общению действительно надо всех учить – и британцев тоже. Недавно была очень смешная публикация то ли в Times, то ли в Guardian, я ее даже всем своим друзьям разослала. Они опубликовали таблицу, в которой сравнивалось: что британцы говорят, что они при этом имеют в виду и как их понимают в разных странах – в Германии, Франции, Японии, России. А я в свое время для себя составила примерно такую же таблицу, касающуюся, конечно, только Британии и России – и совпало один к одному.

Анна Генина, переводчик, консультант по международному культурному сотрудничеству

Фото: Мария Белявцева/Из личного архива А. Гениной

- Как, на ваш взгляд, должен был бы называться предмет, в рамках которого могли бы учить именно пониманию друг друга, а не только переводу?

- Межкультурные коммуникации. Он обязателен для политиков, бизнесменов, людей, работающих в сфере культуры. Мы ведь когда чего-то не понимаем, то сразу начинаем навешивать ярлыки. Нам кажется, что люди или хотят нас обидеть, или жадничают, или еще что-то такое, а на самом деле, они просто живут в другой культуре. А они, наоборот, смотрят на нас, и думают: вот ненормальные какие!

- Скажите, насколько сейчас, в наше непростое, не очень мирное время для российских театральных деятелей возможно культурное взаимодействие с Британией? Скажем, просто ли российским драматургам попасть на афишу театра «Роял-Корт», или на тамошний мастер-класс для драматургов, или хотя бы просто получить современные пьесы?

- Что касается театра «Роял-Корт», то я должна сказать, что с ним все проще, чем с другими театрами. Прежде всего, «Роял-корт» себя позиционирует как площадку для эксперимента – он с самого начала заявил, что берет пьесы, которые отвергнуты другими театрами, а также пьесы молодых драматургов. Понятно, что театр при этом рискует довольно сильно, но, благодаря «Роял-Корт», британская драматургия интенсивно развивается, потому что имеет площадку для эксперимента. Молодым драматургам «Роял-Корт» оказывает просто неоценимую услугу, ведь драматург не может состояться, пока не услышит свое слово звучащим со сцены. Кроме того, в «Роял-Корт» действительно проводят мастер-классы для драматургов.

Каждый год, уже в течение 15 или даже 20 лет «Роял-Корт» проводит летнюю международную школу для драматургов – в течение трех недель, с проживанием в Лондоне. На нее на конкурсной основе приглашаются драматурги со всего мира. Все, что надо для участия в конкурсе – это послать в «Роял-Корт» пьесу на родном языке, переведут они её сами. Конечно, надо приложить к этому тексту какие-то рекомендации: портфолио с уже поставленными пьесами и отзывы на них – все-таки не совсем новичков они берут. Но, надо сказать, что многие ведущие современные российские драматурги – и Василий Сигарев, и Иван Вырыпаев, и братья Пресняковы, и Михаил Дурненков, и замечательный украинский драматург Наталья Ворожбит, и еще целый ряд авторов – там побывали. И все они говорили о том, как сильно «Роял-Корт» им помог. Не то, чтобы там дают готовые рецепты, как писать. Там делают нечто подобное тому, что в музыке называется постановкой голоса – есть в «Роял-Корт» такой опыт работы, они помогают авторам раскрыть свою индивидуальность. И, что важно, по итогам работы этой международной лаборатории они проводят читки на своей сцене на английском языке. Бывали случаи, когда российские пьесы не только были поставлены, но и прославились: например, «Пластилин» Василия Сигарева в прекрасном переводе Саши Дагдейл получил престижную премию газеты Evening Standard как лучшая зарубежная пьеса. В 2015 году снова будет такая школа, она пройдет, по-моему, с 6 про 24 июля, а заявки принимаются до конца января, так что желающим надо поторопиться. Вообще в Британии, несмотря на все сложности исторического момента, четко отделяют политику от культуры и очень расположены к России – в основном, конечно, из-за ее великой культуры. Например, когда руководитель театра «Роял-Корт» Иэн Риксен уходил со своего поста, он в нарушение всех традиций для своей последней постановки выбрал «Вишневый сад» Чехова.

- Он заказал новый перевод Чехова?

- Да, конечно. И еще он привез актрису, которая должна была играть Раневскую – замечательную Кристин Скотт Томас – в Россию, чтобы она прочувствовала атмосферу. Это только один пример, таких много. Современным русским театром интересуются и Национальный театр, и «Роял-Корт», и Королевский Шекспировский театр, и Эдинбургский фестиваль.

- То есть, нужны минимальные усилия, чтобы те или иные российско-британские связи наладились?

- Наверное, не минимальные. Нужно завоевывать доверие. Но, мне кажется, что ключ к успеху – в понимании того, что строительство межкультурных связей – это длительный процесс. Пьесы, кстати, получить несложно. Я попросила – и мне в течение суток прислали десять пьес.

- Ну так вы же были знакомы с тамошним литературным директором?

- Нет, с новым литературным директором я не была знакома, меня представили друзья. Но он был очень заинтересован в сотрудничестве, поскольку я написала ему, что эти пьесы предназначены для лаборатории Большого драматического театра. Этот театр знают в Англии, Товстоногова там помнят.

- А как быть менее известным театрам, допустим, из российской провинции?

- Можно обратиться в Британский совет, можно напрямую в «Роял-Корт». Но театр же не может дать разрешение на постановку, он может только прислать пьесу для ознакомления, а дальше надо связываться с агентами каждого из драматургов. И тут стоит набраться терпения – потому что это, конечно, не самые приятные на свете люди. Надо понимать, что агенты занимаются не только пьесами, им гораздо выгоднее продать роман, чем пьесу. Поэтому на заявки по поводу пьес они отвечают не быстро. Еще надо быть готовыми к тому, что драматурги с репутацией непременно поинтересуются, кто будет пьесу переводить – им очень важно, чтобы перевод был качественный, не тяп-ляп. У нас был случай, когда Британский Совет организовал семинар для переводчиков, где одним из модераторов была Саша Дагдейл – не только прекрасный драматург, но еще и блестящий переводчик с русского на английский. И когда мы попросили у английской стороны право на публикацию переводов, они нам ответили: хорошо, пришлите нам эти переводы, мы их сначала дадим эксперту для оценки. И как вы думаете, кому их переслали? Саше Дагдейл. Мы все очень смеялись. Конечно, Саша сказала, что она участвовала в этом проекте, что переводы качественные, и они были опубликованы.

Британцы вообще трогательно, бережно относятся к слову, в том числе британские актеры. Этого не скажешь про актеров российских, которые сплошь и рядом позволяют себе на сцене отсебятину. В моей практике даже был случай, когда я как переводчик просила снять мое имя с афиши одного московского театра, мотивируя своё решение тем, что я этого не переводила, а автор – не писал. Британские актеры – самые титулованные – невероятно дисциплинированы.

- То есть вы как переводчик чувствуете ответственность за то, как слово прозвучит со сцены и готовы свои слова отстаивать?

- Конечно. Не говоря уже о том, что, кроме ответственности, ты чувствуешь обиду, потому что правильное слово ищется очень долго, иногда несколько дней, даже недель. Наконец, оно находится, встает на место, и вдруг ты приходишь и слышишь, что оно в театре заменено другим, которое ты давно отбросил, как неточное. А мотивируется замена тем, что актеру трудно ваше слово запомнить. Это, на мой взгляд, непрофессионально и недопустимо. Поэтому в завершение нашего разговора мне бы хотелось сказать еще вот что: межкультурные коммуникации – это всегда еще и процесс взаимного обучения. Британцы постоянно говорят о том, что очень многому научились у русского театра. Так вот мне бы очень хотелось, чтобы современный русский театр взял на вооружение замечательную английскую театральную традицию – уважение к слову.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»