Дмитрий Воробьев: «Если у режиссера нет болевой точки, получится не спектакль, а картинки»

29 ноября 2014, 07:10

Версия для печати

Tweet

Меньше года назад в труппе БДТ им. Г.А.Товстоногова появился актер Дмитрий Воробьев – один из самых сильных и значительных петербургских артистов. У него есть непостижимый дар даже в самых бездарных и нелепых спектаклях быть достоверным и содержательным. Если же он работает с режиссерами-мастерами, то их совместная работа над спектаклем дает, без преувеличения, эпохальный результат.

Дмитрий Воробьев сыграл главные роли в лучших петербургских спектаклях последних десятилетий: Печорина в «Месье Жорже» и Роберта Локампа в «Трех товарищах» Анатолия Праудина, мальчика, от лица которого ведется повествование в «Школе для дураков» Андрея Могучего, Гришу Незнамова в «Без вины виноватых» Владимира Туманова, заглавную роль в спектакле «Даниэль Штайн, переводчик» Анджея Бубеня.

С Могучим в Большом драматическом театре Воробьеву пока поработать не довелось. Однако 30 ноября выходит уже второй спектакль с участием Дмитрия Воробьева – «Томление» по пьесе шотландца Уильяма Бойда, созданной по мотивам двух чеховских рассказов. О том, как часто и зачем Дмитрий Воробьев меняет театры, как ему удалось оправдать своего героя-убийцу, что дал ему опыт работы с Андреем Могучим над знаменитой «Школой для дураков» и о многом другом – в интервью артиста «Фонтанке.ру».

- Долго ли ты думал, когда тебе Могучий предложил перейти в БДТ? Очевидно, что от недостатка ролей в предыдущем твоем театре – Театре на Васильевском – ты не страдал, а была еще «Вирджиния Вульф» в Приюте комедианта. Что определило твой выбор в пользу Большого драматического?

- От недостатка ролей я, в общем-то, никогда не страдал. Был недолгий период, когда я ушел из Александринки, и какое-то время ролей действительно не было. Но я и тогда не страдал – читал, набирался опыта. Страдала жена, говорила: «Вот еще так пролежишь немного на диване, и тебя вообще никто уже не вспомнит». Однако и в то время что-то постоянно всплывало. Например, театр «Фарсы» вдруг ехал в Корею со спектаклем «Шесть персонажей в ожидании ветра» – а Костя не мог, у него были съёмки (Костя – Константин Воробьев, брат Дмитрия Воробьева. – Прим.ред.). Ну и я на 10 спектаклей полетел в Корею.

Дмитрий Воробьев

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова/Сергей Ионов

- Надо же, какая странная идея – заменить Костю на тебя. Кроме внешнего сходства в ваших актерских данных, по-моему, мало общего.

- И, тем не менее, меня с ним всегда сравнивали. Ну а что касается Театра на Васильевском, когда главным режиссером был Анджей Бубень, там все-таки была некая эстетическая направленность, какой-то более-менее понятный выбор репертуара. Пришел Владимир Анатольевич Туманов, стал ставить «Детей солнца», назначил меня на роль художника Вагина, влюбленного в жену главного героя, которую играла Наталья Ивановна Кутасова. И тут начались всякие разногласия. Мне казалось, что, поскольку наши герои уже не слишком молоды, то их чувства, по крайней мере, внешне, достаточно сдержанны. Владимир Анатольевич долго обходился иносказаниями, но, наконец, признался, что ему нужна страсть. И я понял, что себя мы, конечно, еще можем обмануть, но зрителя-то не обманешь. Ну и я из этой работы ушел. А после таких нестыковок с главным режиссером в следующую работу уже очень трудно войти.

Если ты работаешь в театре, так работаешь. А пережидать как-то странно. Я и в Александринке не пережидал. И из «Балтийского дома» ушел, когда там атмосфера начала меняться. Вот сейчас подумал: получается я раз в семь лет театры меняю.

- Видимо, у тебя такой цикл индивидуальный.

- А, может, у театров. Что-то меняется, надо идти дальше. Ну и тут мне позвонил Андрей Могучий, которого я давно знаю. Я понимал, что БДТ открывается после ремонта, и мне показалось, что тут сейчас должно начаться что-то интересное. Потому что у Андрея в голове всегда миллион проектов.

- А когда Андрей тебе предложил работу в БДТ?

- Впервые мы встретились в мае 2013 года. Андрей предложил подумать над пьесой «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» Тома Стоппарада. Вообще, над этой пьесой мы размышляли еще в 2000 году, когда я играл в «Балтийском доме» спектакль Могучего «Школя для дураков».

- «Розенкранц и Гильденстерн» – классная пьеса очень.

- Да, но очень болтливая.

- Зато перевод Бродского.

- Ну, все-таки я испугался, текста слишком много. А потом, в мае 2013, когда мы к пьесе Стоппарда вернулись, Андрей думал поставить ее на нас с Костей. Но Костя твердо решил не работать больше в театре. И как-то вроде бы наши с Могучим переговоры по поводу БДТ застопорилось. Я подумал: может, он увидел, что я постарел, глаз потух? Но потом возникла другая идея: Анджей Бубень, который в тот момент еще работал в БДТ, начал делать «Из жизни марионеток», и он предложил мне роль Петера Эгермана. Правда, на «Марионеток» я согласился не сразу. Этот фильм Бермана с первого раза мне посмотреть не удалось – я выдержал пятнадцать минут. Но дело даже не в фильме, а в том, что я не очень понимал, как мне нужно убедить зрителя сопереживать главному герою, который с первых минут говорит: «Я хочу убить свою жену». Ну, раз хочешь, значит у тебя два пути – или психбольница, или тюрьма. Мне как-то неинтересны эти люди.

- Просто ты, Дим, очень здоровый человек. Душевно. Поэтому сочувствие к твоим героям испытываешь в любом случае, даже если бы ты играл серийного убийцу. Ты в курсе такого уникального качества своей актерской природы? Вот режиссер Анджей Бубень, очевидно, в курсе.

- В общем, понимаешь, шутки-шутками, но если театром заниматься, то заниматься. И если режиссер берет пьесу, значит, он не просто знает, о чем он ее хочет ставить, он не может ее не ставить, потому что у него все болит и дергает в связи именно с этим текстом. А если у режиссера нет болевой точки, то в итоге поучатся картинки, что сейчас очень модно – напустить дыма, зажечь свечей, создать иллюзию неких смыслов и праздновать победу.

- Ну или не праздновать – как пойдет.

- В общем, мне это кажется малоинтересным. Потому что, как я уже говорил, единственный смысл работы в театре – это искать какие-то настоящие смыслы. Деньги же в театре не зарабатываются, они зарабатываются в другом месте. В сериалах, скажем, где за один съемочный день можно получить месячную театральную зарплату – если, конечно, повезет. Шесть съемочных дней – полгода работы в театре. То есть, я хочу сказать, что, если ты выбираешь театр, тут должны быть весомые аргументы нематериального свойства.

Дмитрий Воробьев в роли Петера Эгермана в спектакле "Из жизни марионеток", режиссер Анджей Бубень

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова/Арсений Могучий

- И ты нашел смысл, чтобы играть в спектакле по сценарию Бергмана «Из жизни марионеток»?

- Я стал читать сам сценарий. Анджей – спасибо ему – позволял мне предлагать то, что мне кажется правильным, позволял делать сокращения, чтобы вытащить главное на первый план. И в итоге мы выкинули огромную сцену, где герой диктует секретарше деловое письмо, в котором я ничего не понял и Анджей, судя по всему, тоже, хотя искренне пытался мне объяснить, в чем там дело. Но в пьесе есть еще два моих огромных монолога, которые тоже надо было как-то решать, потому что это же не фильм, где можно оставить текст звучать, а в этом время показывать другие картинки…

- Еще какие картинки!

- Да, разные картинки можно показывать. В театре же это невозможно. Но Анджей, как выяснилось, делал ставку именно на один из этих монологов, длиною в 12 минут – письмо героя психиатру, где он подробно рассказывает свой сон.

- А как ты в итоге оправдал для себя героя-убийцу?

- Я обнаружил, что он, на самом деле, говорит не о том, что он хочет убить, а о том, что на него время от времени это желание накатывает – как кошмар, с которым он борется. Там есть несколько слов, которые подтверждают, что он постоянно находится в состоянии борьбы, чтобы не отпустить себя и не совершить преступление в реальности. И это, в общем, не такая редкая ситуация: не знаю, как остальным, но мне время от времени снилось, что мы с какими-то людьми кого-то убили и где-то спрятали. Я просыпался с ощущением: слава богу, что это только сон.

- Но тебе же в реальности никого никогда не хотелось убить?

- Нет, конечно. Я говорю о том, что как раз герой под влиянием наркотиков и алкоголя все время находится в состоянии, когда он не понимает, сон это ему снится или это в реальности происходит. И в этом смысле, я нашел с ним какие-то точки соприкосновения. И когда герой пишет письмо психиатру про сон, в котором он убивает жену, он же его спрашивает: могу я дальше жить или нет, сон это или все же реальность? То есть, он все время пытается разобраться со своими кошмарами, бороться с ними, а человек, который борется, уже вызывает сочувствие.

- А что все-таки с ним произошло, как он до всех этих кошмаров дожил? Вот у Бергмана герой ставит себе диагноз: пресыщение. У тебя есть какой-нибудь свой диагноз для Петера Эгермана?

- Нам казалось, что пресыщение – не очень точное определение. Мы пытались найти другое, но так и не нашли. То есть, что с ним произошло – понятно. Его жизнь – она ведь представляет собой некую механическую повторяемость одних и тех же действий: встал, пошел, пришел в офис, диктует секретарше однообразные письма, ходит в гости к друзьям. Вот у наших бизнесменов, например, жизнь – постоянный стресс, как мне кажется. А у этого Петера жизнь патологически стабильна. Причем, навсегда. Я, думая об этом, вспомнил, как по молодости работал на мебельной фабрике и клеил кромки на мебель из ДСП. У меня было три движения: прижал – провел напильником – отложил. И вот когда это
происходит целыми днями несколько дней подряд, ты уже не понимаешь, жив ты или нет. Тогда и появляется потребность чего-то такого, что даст тебе ощущение реальности жизни.

- То есть, по-твоему, дело в том, что человек потерял ощущение реальности жизни?

- Думаю, да. Поэтому и у Петера, и у жены были измены, какое-то время они давали это чувство реальности, потом перестали. И вот ему стало казаться, что жена хочет, чтобы он ее убил.

Дмитрий Воробьев в роли Петера Эгермана в спектакле "Из жизни марионеток", режиссер Анджей Бубень

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова/Арсений Могучий

- Тоже известный рецепт. Когда уже не помогает Эрос, остается испробовать только Танатос. А как публика смотрит эту историю? Ты же сидишь буквально в двух шагах от зрителей. Я заметила, сидя в зале на «Марионетках», что люди вокруг меня жутко зажимаются и стараются изо всех сил от этой странной истории отмежеваться. Ощущение, что я сижу в театре 70-х годов среди советских зрителей, у которых секса, как известно, не было.

- Ну, это тебе виднее, я со сцены таких подробностей не вижу. Но вообще мне кажется, что у нас люди не привыкли думать.

- О том, что творится у них в подсознании?

- Не только. Вообще думать не привыкли. Если в любой стране Европы попросить назвать великого национального поэта, каждый назовет своего. А у нас 99 процентов назовут Пушкина. И так во всем. Везде – штампы, шаблоны, которые в нас вдалбливают с детства. Поэтому когда в 90-е людям предоставили впервые за долгие годы думать, выбирать, все сильно напряглись. И поэтому сейчас всем нравится, что мы возвращаемся в старые времена, когда нам указывали, какие идеалы нужно иметь, что хорошо, а что плохо. Я с недавних пор начал просто реально ощущать, как народ не хочет думать. Потому что, если думать, то сразу же надо что-то делать, совершать какие-то поступки. А так – все хорошо. С меня взятки гладки. Лучше я пойду коньячка выпью или футбол посмотрю.

- На премьере две пожилые дамы, которые рядом со мной сидели, сначала яростно возмущались буквально всем, что происходит, а потом стали демонстративно пробираться к выходу, словно их оскорбили в лучших чувствах. В Европе такого никогда не увидишь.

- Я очень часто рассказываю историю про то, как Туманов выпускал в «Балтийском доме» «Без вины виноватых». И я там искал искреннее звучание монолога Гриши Незнамова. Потому что он написан и обыкновенно играется так пафосно, громко, по-опереточному. И я думал: как бы найти верный тон, чтобы он попадал в современного зрителя. И вот когда я, как мне казалось, его нашел, после премьеры ко мне подошла одна дама в возрасте из бывших актрис и дала такой очень мягкий совет: «А вот воротничок рубашечки на монологе я бы расстегнула». То есть, ты можешь говорить, как угодно, с какой угодной интонацией, но кому-то будет гораздо важнее, как ты выглядишь. То есть, я хочу сказать: у каждого свой театр. Вот две старушки, о которых ты говоришь, пришли, а тут так некрасиво все – женщину ногой толкнул. Тьфу! Гадость! Это понятно.

- Слушай, а с Могучим у вас пока только одна общая работа была – «Школа для дураков»?

- Нет. Три. Еще «Между собакой и волком». И еще один моноспектакль, который ты, кстати, раньше всех, еще до премьеры посмотрела. «Центрифуга» он назывался.

- Точно. Вспомнила. Это была такая игра в Гришковца, довольно интересная.

- Но я тогда тоже все думал, как это будет: скучно – не скучно. Там-то мой монолог длился минут сорок пять, если не час. Но зато на премьере я его за полчаса прочитал. Зритель даже не понял: это все?

- Это ты со страха?

- Да нет, так прочиталось. С ощущением времени и зрителя. Нельзя же паузы тянуть бессмысленно. Паузы – это же некий акцент, чтобы зритель успел услышать и осознать вышесказанное. Ну, это в идеале, конечно. А когда ты чувствуешь, что тебя слышат и понимают, надо идти дальше, иначе потеряешь интерес зрителя. Услышал – значит, поехали дальше.

- А насколько Могучий – это важный в твоей жизни этап? Это я к тому спрашиваю, что как теперь выясняется, ваша с Андреем «Школа для дураков» для многих людей стала этапным эстетическим опытом, если так можно сказать. Ну вот недавно мы встретились в БДТ на «Алисе» с нынешним председателем КГИОПа Сергеем Макаровым, а он мне и говорит: «А знаете, я ведь как зритель вырос на «Школе для дураков». Для меня тот спектакль тоже остается одним из сильнейших впечатлений – не только театральных. Потому что он был абсолютно про меня. А у тебя какие остались ощущения-воспоминания?

- Для меня опыт «Школы для дураков» был интересен тем, что театр там возникал совершенно не из того, из чего нас учили. Нас ведь как учили? Что русский театр – это когда выходишь и голосом, интонациями взаимодействуешь с партнером, а какие вокруг декорации, свет, музыка – это не столь важно. Но оказывается, что в те же 90-е появился Филипп Жанти и многие другие мастера визуального театра, их привезли в Россию, и стало понятно, что не только через прямой диалог актеров, но и через пластику, через визуальные образы можно много чего передать. Можно сопротивляться этому, потому что это не в наших традициях, а можно принять – и самому обогатиться.

- И насколько трудно тебе, артисту как раз традиционного театра было вписываться в метафорическую эстетику Могучего?

- Ну, я же вопросы задавал, требовал какой-то конкретики. Андрею, наверное, все было ясно в картинках, а я, даже если я что-то не проговариваю вслух, сам, внутри себя, должен всё понимать. Я спрашивал Андрея: куда же мы приходим, хотя бы в самом общем смысле, чем все закончилось – плюсом или минусом? Безусловно, я все на веру не принимал. То есть, внутри меня мне нужен был…

- …русский психологический театр.

- Дааа! Можно какие-то слова не говорить! Обойдемся без интонаций! Но я должен понимать, как я изменился!

- Буквально завтра у тебя еще одна премьера на второй сцене БДТ, в Каменноостровском театре. Эстонский режиссер Эльмо Нюганен ставит современную английскую пьесу «Томление» по мотивам Чехова.

Дмитрий Воробьев с Кариной Разумовской и Марией Сандлер на репетициях спектакля "Томление"

Фото: Отдел Рекламы и PR БДТ им. Г.А. Товстоногова/Стас Левшин

- В 1998 году, когда я уходил из Александринки, а Нюганен ставил в БДТ «Аркадию», критик Марина Юрьевна Дмитревская пыталась нас познакомить с Эльмо. Но тогда БДТ мной не заинтересовался. Потом мы с Эльмо встретились у него на родине в Таллинне – мы привозили туда «Фрекен Жюли» Галибина и играли в его театре в подвале. А теперь нас познакомил Андрей Могучий в своем кабинете. И Эльмо было уже некуда деваться – он дал мне роль. Причем, когда я читал пьесу, то очень хотел, чтобы мне досталась роль Сергея Лосева – роль очень выгодная и комедийная – то, что мне обычно мало дают.

- Этот тот самый персонаж, который промотал все деньги жены, но любит выпить и зайчиков пострелять, и жену, в общем-то, любит?

- Да, он. И Эльмо как-то сразу заговорил со мной о том, какой смешной и веселый бывает человек, когда выпьет – и я подумал, что, видимо, эту роль я и получу. И получил, наконец. Так что Сергея Лосева в БДТ будет играть не Сергей Лосев.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»