О литературе с Виктором Топоровым: О пользе противогаза в поэзии

20 декабря 2012, 23:34

Версия для печати

Tweet

Третий сезон Григорьевской поэтической премии завершился двойной победой (точнее, одной победой на двоих) москвича Андрея Родионова и петербуржки Наташи Романовой. Оба, что называется, широко известны в узких кругах - и оба, "играя на разрыв аорты" (в их сдвоенном случае, из вечера в вечер читая на разрыв аорты перед разношерстной аудиторией главным образом "кафейного" типа), стремятся во что бы то ни стало избыть, преодолеть, смять треклятую клановую замкнутость нынешней поэзии, ее вопиющую невостребованность, ее на себе самой - то ли поневоле напускную, то ли столь же поневоле искреннюю зацикленность.

Оба, кстати, входят или до недавнего времени входили в литературную группу с кричаще-красноречивым названием "Осумасшедшившие безумцы". Да ведь и впрямь тому, кто "начинает жить стихом" (а тем более продолжает им жить) в наши дни, без безумия не обойтись. Оба широко пользуются в стихах сказовым методом - то есть ведут повествования от лица некоего вымышленного персонажа (сплошь и рядом, мягко говоря, отвратительного), - и обоих поэтов с этими персонажами часто путают. Наконец, и тот, и другая выигрывают чуть ли не все поэтические слэмы, в которых участвуют, - и слывут королем и королевой этого своеобразного эстрадного жанра. Московским королем и петербургской королевой, если уж совсем точно.

Однако здесь начинаются отличия. Если Родионов - во всей своей вышеописанной фриковости - фигура в поэзии общепризнанная, и вроде бы ни в одной из бесчисленных стихотворных тусовок не оспаривается ни его талант, ни значимость его творческих достижений (что в общем-то хорошо характеризует столичные литературные нравы), то точно столь же эпатажную и ничуть не менее одаренную Романову у нас в Питере яростно ненавидят и всячески третируют в околопрофессиональной среде - ненавидят говнопоэты, ненавидят говнопрозаики, ненавидят говнопереводчики, почему-то ненавидят даже говнофантасты.

Несколько лет назад разыгрался скандал с позорным отказом автору множества поэтических книг Наташе Романовой в приеме в Союз писателей. При том, что рекомендацию ей дал я, на приемной комиссии ее поддержал Александр Кушнер, а на заседании правления - Валерий Попов и Павел Крусанов. Но говнописатели встали стеной - осмеяннная мною еще четверть века назад пресловутая "серая сотня", которая к настоящему времени разрослась чуть ли не до полутысячи. Однако не стану перечислять ненавистников нынешней лауреатки Григорьевской премии поименно - не стану хотя бы потому, что для многих из них это стало бы единственным упоминанием в прессе за долгие годы.

И Родионов, и Романова участвовали в конкурсе "Григорьевки" в третий раз подряд. Наташа попадала в шорт-лист три раза; Андрей - попал в этом году и в прошлом и едва не попал в позапрошлом. И тот, и другая - не только активно выступающие, но и многопишущие поэты, - и каждый год они оба представляли на суд жюри избранное из свеженаписанного. На этот раз стало ясно, что выбирать надо между ними (хотя и стихи других финалистов - Дмитрия Артиса, Михаила Квадратова и Алексея Остудина произвели на жюри самое благоприятное впечатление), - и мы так и не определились с окончательным выбором: стрелка воображаемых весов замерла ровно посередине.

я вышел в екатеринбурге
и вместе с девочкой своей
зашел сожрать какой-то бургер
в сиреневый парк-инн-отель
здесь в этом пафосном борделе
в кафе на первом у витрин
среди люминесцентных белей
лежал шершаво героин
и с фотографии так грозно
как только ты душа могла
борец со злом евгений ройзман
взирал из красного угла
слонялись или же сидели
в спортивных куртках ребетня
и я сказал в парк-инн-отеле
ты выйдешь замуж за меня?

Это было стихотворение Андрея Родионова. А вот - Наташа Романова. Прочитайте и сделайте выбор сами. С кем вы, повышенные нами по такому случаю до мастеров культуры? С нами, из жюри и оргкомитета премии, решившими в равной мере поощрить обоих, - или с "серой сотней" Союза писателей Санкт-Петербурга, на заседание которого эпоним нашей премии замечательный поэт Геннадий Григорьев, чтобы показать, как он их всех любит и уважает, заявился однажды в противогазе?

ДЯДЯ САША

Мою сестру нашли с животом распоротым.
Ее труп уже объели собаки, и он распух.
Она говорила, что надо валить с нашего города, в Москву
или, в крайнем случае, в Петербург.
Она давно забила на школу, поэтому никто и не парился,
что ее две недели нигде не было вообще.
Все думали, что она опять посралась со своим парнем.
И свалила – ага, без денег и без вещей.
А ее парень – так это одно название.
Не работал, жил где попало, спал на полу.
Он пришел, такой – уже вставленный – на опознание,
вынул жевачку, приклеил ее к столу.
Она с шестого класса, по-взрослому жила с дядей Сашей
Это как бы наш отчим, типа сожитель матери
Он работает главным на распродаже конфиската.
Мы на шмотки денег не тратили.
А приходили к нему на базу и набирали чего нам надо.
Мы не хотели, чтобы дядя Саша от нас ушел.
Ко мне он тоже лез руками куда не надо,
говорил: не бойся, я сделаю тебе хорошо.
Мне было немного стыдно, но я терпела.
Хуже дяди Саши в сто раз – это наша мать.
Она в тюрьму идти не хотела и от мусарни пряталась под кровать.
Меня допрашивали в присутствии двух психологов,
где в этот день были мать и сожитель ее – завхоз.
Мать сейчас в тюремной больнице как больная на голову.
В руке у мертвой сестры нашли ее клок волос.
Это я ее волосы из расчески повыдергала,
перед тем, как сестру заманить в заброшенный дом.
Надо было ей раньше ехать в Москву или Питер.
Нефиг было откладывать на потом.
Было ясно, что она сама никуда не денется.
Я решила избавиться сразу от всей родни.
В этот день закончилось мое детство.
Теперь с дядей Сашей мы будем жить одни.

Виктор Топоров, специально для «Фонтанки.ру»