Парад-алле: «Севильский цирюльник» в Мариинском-2 вызвал восторги публики

04 ноября 2014, 17:17

Версия для печати

Tweet

Марииинский театр открыл оперный сезон премьерой «Севильского цирюльника» Джоаккино Россини в постановке завсегдатая подмостков на Крюковом канале Алена Маратра. Четвертый труд француза в Мариинском (он уже поставил здесь «Путешествие в Реймс», «Любовь к трем апельсинам» и «Волшебную флейту») выдался – как всегда – интерактивным, ярким и веселым. До такой степени, что порой казалось, что ты находишься не в Петербурге, а где-нибудь в глубокой провинции. И пришел не в оперный театр, а в заезжий цирк-шапито, и сейчас тебе покажут чемпионов мира по французской борьбе в полосатых трико и женщину с бородой.

Собственно говоря, как таковой оперной рецензии в этот раз не получится: стараниями постановщиков все раздумья о рисунке роли, особенностях воплощения того или иного образа или музыкальном воспроизведении россиниевского текста автоматически перемещаются в разряд старорежимностей, место которым разве что в театральном музее. На первый план выходят режиссерские придумки, от которых ухахатывалась и кричала «браво!» восторженная публика, не считая отдельных зануд, поспешивших покинуть театр в антракте. Так что будем говорить о смешном.

Маратра, любящий, чтобы зритель погрузился в его спектакль по самые уши, сделал для этого в новой постановке практически все. Когда публика еще только рассаживалась по местам (с ярусов свешивались гирлянды цветов и узорчатые то ли знамена, то ли простыни), к дамам подходили галантные кавалеры в пышных париках и предлагали бутафорские розы. Само представление началось с того, что откуда-то сверху стала опускаться строительная люлька, а находящаяся в ней рококошная пара рисовала голубков на огромном полотне, изображающем голубое-голубое небо (режиссер явно знал, как сразу же снискать благосклонность петербургского зрителя, утомленного серым). Остальные декорации к спектаклю были минималистичны, что тоже характерно для французского режиссера – вот стул, вот диван, вот бутафорская дверь. Да что размениваться на мелочи – декорацией стал весь огромный зал Мариинского-2.

Вот Фигаро (Виктор Коротич) начинает знаменитую каватину, сидючи в центре восьмого ряда, а после пропевает ее, протискиваясь бочком среди зрителей – глухое звучание голоса исполнителя во время этих эволюций ярче не становится. И Розине (Ольга Пудова) бутафорский балкон на сцене ни к чему – можно отлично высунуться откуда-нибудь из бельэтажа. Но не только место красит исполнителя – поза тоже имеет значение. И по этой части у господина Марартра нашлось много интересных идей. Фигаро, рассказывая Альмавиве о любви к деньгам, весьма пищеварительно дергает животом. Чуть позже ему приходится бросаться под стремительно опускающийся занавес – успел. И черт с ними, с нотами этими. И ничего, что певцу дышится как шахтеру в шахте. Главное – смешно!

Такого рода акробатические этюды суждены почти всем действующим лицам. Особенно повезло дамам. Розина в столе пела, на столе – пела, на животе – пела. А служанка Берта (Елена Соммер) во втором действии и вовсе пережила катарсис. Ответом на душещипательную арию об особенностях любви в пожилом возрасте стало появление подсадной утки: на сцену поднялся славный мужчинка в костюмчике и с букетом. Служанка радостно увлекает его за кулисы, откуда новоявленный жених появляется спустя некоторое время в помятом виде и не успев надеть взад пиджачок. А потом влюбленная пара по-пастернаковски кувыркается и перекидывается по сцене – сплетенье рук, сплетенье ног в сцене грозы доставило публике особую радость, судя по смеху.
Эх, да разве можно рассказать обо всем – парад восторгов не прерывается в ходе всей постановки. Ален Маратра учел, что «Цирюльник» был написан для карнавала, и решил не скупиться на радостные эмоции. Зрителям очень полюбилась собачка офицера стражи: свирепого вида пес был сделан по образу педальной лошадки советской поры, труд изготовителей куклы был вознагражден отдельными аплодисментами – нечастый случай в театральной практике. Но дальше было больше: только зрители привыкли, что по проходам снуют то музыканты, нанятые Альмавивой, то стражники – что, признаться, изрядно отвлекало от происходящего на сцене – как в финале первого действия изо всех входов в зал проникли огромные кукольные фигуры, и впрямь уместные на каком-нибудь карнавале. Напрасно артисты старались на сцене – публике не было дела ни до них, ни, тем более, до прекрасной музыки Россини. Все стали лихорадочно фотографировать происходящее, аплодисментам было несть числа – в общем, взаимодействие с публикой у постановщика наладилось полное, а эмоциональный подъём и впечатление от чудес перед антрактом были таковы, что несколькими минутами позже недоставало решимости посетить буфет или уборную – вдруг и там для зрителей припасен какой-нибудь интерактив?

Но все-таки режиссер решил не ограничиться смехом вокруг да хожденьями около – по его мнению, не мешало кое в чем подправить и самого Россини, что и было проделано. Серенада графа Альмавива под балконом Розины пропевается под аккомпанемент гитар, а речитативы звучат отнюдь не под клавесин: Маратра пригласил на сцену двух музыкантов, играющих на маримбе – это такой ксилофон мексиканского происхождения. И нечего пуристам возмущаться – пусть скажут спасибо, что режиссер не расставил на сцене парочку ди-джейских станций и нам не пришлось слушать речитативы под актуальные сеты со скрэтч-эффектами. Больше про музыкальное сопровождение сказать нечего – ведь никому не придёт в голову оценивать игру циркового оркестра в то время, как на арене гарцуют дрессированные лошади. В настолько ярком представлении музыка – не главное.

А вот про исполнительское мастерство сказать пару строк положение обязывает. Предполагалось, что премьера «Цирюльника» станет пропуском в большой оперный мир участникам мариинской Академии молодых певцов, которую курирует Лариса Гергиева. Что ж, она может быть вполне довольна ансамблем солистов – массовые певческие сцены удались. Илья Селиванов (граф Альмавива) в первом отделении явно нервничал, и это было слышно, но ко второму акту ему удалось справиться. Ольга Пудова в партии Розины вызвала очень противоречивые чувства. С одной стороны ее яркое сопрано стало украшением спектакля и все «браво» в ее адрес были заслуженными. Останавливает то, что знаменитую арию «Una voce poco fa», изначально написанную композитором для колоратурного меццо, Пудова со своим молодым голосом исполнила уж чересчур залихватски, даже несколько разнузданно. Переслушав эту арию в исполнении Евгении Мирошниченко, Марии Каллас или Евы Подлесь, поневоле приходишь к выводу, что подход к делу юной певицы из Мариинской академии несколько иной.

С ариями доктора Бартоло справился Эдем Умеров, а вот речитативы певцу явно не удались – он явно не поспевал за темпом. Но это все равно лучше, чем еще один трюк от Маратра: посреди речитатива Фигаро вдруг останавливает итальянский текст и начинает шпарить по-русски, фамильярно обращаясь к колеблющемуся Альмавиве – «Да не жена она ему, а воспитанница! Ну?!». Ощущение, словно где-нибудь в Купчине звучит предложение отжать мобилу у лоха. Публика, кстати, в восторге.

Итак, похоже, Мариинский театр успешно решил задачу ярко и красочно открыть оперный сезон. Жаль только, что злословье противников строительства Мариинского-2 в Коломне оправдалось: они с полным правом могут теперь называть здание Новой сцены торгово-развлекательным комплексом «Мариинский». Товар разошелся – билеты проданы. Публика развлечена. Цирк зажигает огни.

Евгений Хакназаров, «Фонтанка.ру»