«В случае с Патриком Модиано Нобелевская премия опоздала лет на 40»

10 октября 2014, 10:19

Версия для печати

Tweet

Вчера в Стокгольме был назван лауреат Нобелевской премии по литературе 2014 года. Французский писатель Патрик Модиано получил эту самую престижную в Европе литературную награду с формулировкой «за искусство памяти, которое позволило ему воплотить совершенно невероятные характеры и раскрыть правду о жизни в оккупации». «Фонтанка» обратилась за экспертным мнением по поводу нового лауреата к Михаилу Трофименкову, кинокритику, литератору, исследователю французской истории и культуры второй половины XX века.

- Нобелевская премия – она всегда с опозданием прилетает, – сказал Михаил Трофименков. – В случае с Патриком Модиано она опоздала лет на сорок, поскольку свой лучший роман он выпустил в 1968 году, когда ему было 23 года. Это был роман «Площадь Звезды», и, в общем-то, всё, что он пишет с тех пор – это продолжение того романа: «вариации на тему» или, можно еще сказать, главы одного большого романа. Кстати, он Гонкуровскую премию еще в 1978 году получил. А благословил его на занятия литературой абсолютно безупречный с этой точки зрения человек: когда Модиано было 15 лет, его взял под свое крыло Раймон Кено – один из лучших французских писателей двадцатого века, абсолютно чуждый всяким литературным модам, автор, в частности, переведенного на русский язык романа «Зази в метро», человек, который все время играл с языком, играл с реальностью и вообще одна из самых симпатичных, чудесных и безупречных фигур французской литературы.

Для меня эта Нобелевская премия абсолютно справедлива, хотя бы потому, что в 1973 году Патрик Модиано написал совершенно гениальный сценарий для фильма Луи Маля «Лакомб Люсьен» – о французском крестьянине, таком молодом, животном, абсолютно здоровом воплощении жизни и нормальности, который идет работать во французское гестапо. Луи Маль снял по этому сценарию великий фильм, который вышел в январе 1974 года и вызвал полемику такой степени ожесточенности, что в процессе нее Луи Маля, прежде всего, но и Модиано тоже обвиняли в реабилитации коллаборационизма, пропаганде фашизма (в результате этого Луи Маль вынужден был даже покинуть Францию и уехать в Америку, где он работал долгие годы – слава богу, тогда Голливуд был в раздрае, так что французских авторов там принимали и не очень им ставили препоны). После этого «Лакомба Люмьена», кстати – чтобы закончить историю «Модиано и кино» – с Модиано очень подружился выдающийся французский продюсер, авантюрист Жерар Лебовичи, который заказал Модиано сценарий по книге «Инстинкт смерти», написанной сидевшим тогда в тюрьме гангстером Жаком Месрином, врагом общества №1. Модиано писал сценарий, но фильм снят не был из-за очень большого давления французской полиции и правительственных спецслужб. Потом Месрин бежал из тюрьмы и в процессе побега был убит на окраине Париже – в качестве самосуда. А через несколько лет был убит и продюсер Лебовичи – в подземном гараже, в Париже, в своем автомобиле. Безусловно, если бы фильм по сценарию Модиано был снят, он был бы гораздо лучше того фильма, который сняли о Месрине только в 2008 году и который так и называется «Враг государства №1».

Что сказать о Модиано? Он очень важен для французской литературы, несмотря на некоторое, как я уже сказал, однообразие его текстов, безусловно мастерских, хотя и, порой, скатывающихся в то, что он полагает быть гротеском, но и что на самом деле иногда может вылиться в довольно грубую карикатуру.

Модиано повезло как писателю – и не повезло как человеку, как ребенку, потому что его детство, его подростковые годы оказались всецело определены той мутной, дурной, кошмарной атмосферой, которая господствовала во Франции во времена оккупации. Родители его встретились и поженились в Париже в 1942 году, а Патрик Модиано родился в 1945-м. Причем, мать его была актрисой, а отец евреем-коммерсантом, который работал в так называемом бюро закупок CD и сделал, как многие другие ему подобные авантюристы, типа Жозефа Жуановичи, головокружительную карьеру во время нацистской оккупации: хотя эти коммерсанты и были евреями, они осуществляли посредничество между оккупационными властями, черным рынком и так называемым французским гестапо, состоявшим из уголовников и бывших, разжалованных полицейских. Тот шикарный дом, в котором жили во время войны родители Модиано, был местом встречи всей этой странной ночной фауны убийц, спекулянтов, гестаповцев, грабителей, двойных и тройных агентов, наркоманов… В общем, первые 15 или 17 лет своей жизни Модиано был брошенным ребенком, потому что его мать была все время на гастролях, как правило, неудачных, а отец скрывался – он, как и другие жулики такого размаха времен войны, под суд не пошел, но все равно находилось много тех, кто желал снять с него шкуру. Так что отец появлялся в жизни Модиано, как призрак, и подробностей того, что он натворил во время войны, Модиано не знал. А когда Модиано было 19 лет, его отец в очередной раз вышел из подполья, и мать послала Патрика к отцу с тем, чтобы попросить у него денег, а отец сдал его в полицию, заявив, что это грабитель. Вот такие милые были отношения.

Подчеркну, что я тут, говоря о детстве Модиано, не впадаю ни в какой психоанализ, потому что это не сексуальные детские травмы – это исторические детские травмы, политические детские травмы. Причем, травмы настолько сильные, что Модиано написал почти гениальный роман в 23 года, ту самую «Площадь Звезды». И всё, что он писал с тех пор – и «Ночной дозор», и «Улица темных лавок», и «Бульварное кольцо» и многое другое – это вариации на тему даже не оккупации, а памяти об оккупации. И даже не столько памяти об оккупации, сколько мифа об оккупации. И даже не столько мифа об оккупации, сколько запрещенного мифа об оккупации, потому что официальная политика во Франции до 80-х годов требовала, чтобы оккупация была представлена как единоборство между врагом и героическим французским народом. И Модиано в числе очень не многих на таком вот, национальном, уровне – подчеркну, что ему в тот момент было 23 года, мальчишка – стал шевелить эту дурную национальную память, очень больную, очень страшную: говорить о том, как прекрасно Франция приспособилась к нацизму, и о том, что были евреи-гестаповцы, и евреи, которые стали мультимиллионерами, сотрудничая с CC. Его романы – они призрачные. Несмотря на присутствие всех реалий, военных, оккупационных, они – на грани фантастической литературы. Это романы не столько о кошмаре оккупации, сколько о бреде оккупации, о бреде всего XX века в целом. Конечно, Модиано был пионером в этой области. Он сыграл огромную историческую роль, по меньшей мере, дважды – в 1968 году, когда опубликовал «Площадь Звезды», и в 1974 году, когда вышел «Лакомб Люсьен». И эта огромная историческая роль Патрика Модиано – не только и даже не столько в области литературы, развития языка, сюжетосложения, смешения реальности и фантастического бреда, сколько в изменении национального сознания Франции.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»