Татьяна Толстая: Катастрофы в московском метро не могло не случиться

23 июля 2014, 11:29
Версия для печати Версия для печати

Татьяна Толстая, приехавшая в Петербург по приглашению магазина интеллектуальной литературы «Порядок слов», представила свой новый сборник «Легкие миры». Вместить всех желающих пообщаться с писателем, блогером, острословом, многолетней ведущей телепередачи «Школа злословия», недавно почившей в бозе, крошечный «лекторий» магазина не смог – перебрались на пятый этаж, в зал на 150 мест. Но и в нем полусотне человек все же пришлось стоять. Впрочем, они, как и те, кому места достались, были вознаграждены: Татьяна Никитична не изменила своим принципам отвечать на все без исключения вопросы – в том числе, глупые и откровенные, – а также говорить, пока вопросы не иссякнут.

Начали, как и положено, с вопросов о сборнике. Он, как рассказала Толстая, состоит из трех разделов. Первый – художественный – включает небольшие повести, написанные для тематических номеров «Сноба». В частности, «Легкие миры» были опубликованы в номере, объединенном темой «дом». Вторая часть называется «С народом» – и это, как выразилась автор, – приземленная бытовуха, то есть, ровно то, за что Толстую честит последними словами руссконародный Захар Прилепин. Ну а третья часть именуется «Может быть, свет…»: «Это когда во встречах с народом вдруг неожиданно начинает просвечивать что-то еще. Смотришь: нет, это не тупое животное мимо идет – что-то в нём есть».

Тут же Татьяна Толстая оговорилась, что уже следующее переиздание её новелл выйдет с огромной цифрой 18+ в красном кружке и в целлофановой упаковке. «И это издание будет ещё больше привлекать вас, дорогие читатели. Они увидят, что любые попытки нас ограничить – бесполезны. Мы как ругались матом, так и будем ругаться».



Фото: ru.wikipedia.org

На вопрос об её отношении к мнению, что срок годности классической русской литературы закончился, Толстая назвала это мнение однозначно глупым. А что касается преподавания русской классики в школе, что его Татьяна Никитична считает необходимым, потому что именно из литературы (откуда же еще) молодой получает знание о том, что вообще бывает в жизни, как она устроена. И только с этих позиций и следует изучать русскую литературы, а не с позиций морализаторства, которое однозначно отвращает.

Может ли Татьяна Толстая назвать написанный за последнее десятилетие великий русский роман? «Может, он и написан, – немедленно парировала Толстая, – но я его не читала». Из всего, что читала Толстая, её больше всего впечатлил роман «Немцы» Александра Терехова: «Он вовсе не про немцев, только фамилии у героев почему-то немецкие, а вообще он – про жизнь нашей префектуры. После того, как этот роман прочтешь, полностью отпадает вопрос, как могло случиться то, что случилось в московском метро? Оно не могло не случиться. А что действительно непонятно – то, как это можно поправить?»

Нельзя было не спросить две вещи. Спросили. Про «Школу злословия»: «Нет, она не умерла своей смертью, её убили. С нами просто не продлили договор. А программа могла бы еще существовать. Она была дешевая, мы с Дуней – такие низкооплачиваемые сотрудники». И про Захара Прилепина – идейного оппонента Толстой, который не упускает случая её лягнуть. На что Толстая, впрочем, реагирует с олимпийским спокойствием, хотя и не жалеет остроумия на характеристик Захара. «Он очень одаренный, но глубоко невежественный, вот что-то ему помешало образоваться. Талантливый, но без интеллигентских тормозов: вот, знаете, у интеллигенции всегда есть некий барьер, как, например, ограда на балконе – интеллигентный человек ее видит, а Захар нет, он бы вот так перемахнул через нее и повис. У него, несомненно, есть чутьё, он, мне кажется, похож на такого зверька с длинным-длинным носом, чтобы принюхиваться». И случай рассказала. Как их троих – саму Толстую, Андрея Битова и Прилепина – пригласили поучаствовать в немецкой документальной картине про Льва Толстого. Всем прислали сценарий. Снимать должны были почему-то в Туле. От Толстой – по сценарию – требовалось рассказывать про Софью Андреевну, выйдя из магазина и держа в руках огромный тульский пряник. Ничего этого она делать, конечно, не стала, о чем в своем прямом стиле создателям фильма тут же и заявила – а в кадре стала импровизировать. Битов тоже в выражениях не стеснялся – и тоже говорил потом о «своём Толстом». «А вот Захар сказал: «Ну а я – человек послушный: что дали, то и буду говорить». «Вот такой он у нас русский, поэтому будет под немецкую дудку какую-то х…ню говорить про наше всё, про Толстого». Это, пожалуй, был единственный случай, когда Толстая почти не иронизировала.

Были и афористичные высказывания из серии «записки на манжетах».
– Цензура не пугает, а раздражает, как всякий кляп во рту.
– Рассуждать надо коротко, философия убивает художественность.
– Говорить «Петербург» (а не Питер – прим.ред) – все равно, что жену называть «супругой».
– Писатель – это псих, который не может спокойно жить, если мир стоит не названный.

Самым лаконичным и при этом содержательным был ответ на вопрос, как воспитать творческих детей (напомним, что сын Татьяны Толстой – известный дизайнер Артемий Лебедев)?
– Не воспитывать.

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»

Записка Мюллера: немец сражается с нервными русскими в «Особенностях национальной больницы»

В комедии «Особенности национальной больницы» по сценарию Александра Рогожкина молодой режиссер Станислав Светлов тщетно пытается придать толику актуальности и чуточку реализма приключениям молодого преподавателя из Гамбурга, который приезжает преподавать немецкий в петербургской гимназии, но сначала проводит сутки в неврологическом больничном отделении в качестве волонтера.

Статьи

>