Жажда жизни: Памяти Людмилы Макаровой

30 мая 2014, 17:00

Версия для печати

Tweet

Сегодня не стало Людмилы Иосифовны Макаровой, «нашей Ханумы», актрисы из уникальной коллекции Товстоногова, народной артистки СССР, которая всю свою творческую жизнь посвятила одному театру – ленинградскому, петербургскому БДТ. И хоть все ее сценические шедевры созданы в советское время, трудно представить себе более несоветскую актрису, более асоциальную, более театральную в самом чистом, радостном, праздничном смысле этого слова.

Множество выдающихся образов, созданных разными артистами на театральной сцене в советскую эпоху, можно было бы определить фразой-заголовком одной из самых популярных пьес Виктора Розова «В поисках радости». А Людмила Макарова пришла в театр уже с радостью – с открытой, неуемной, сокрушительной радостью жизни как таковой, без дополнительных определений и поводов. Ее героини были витальны, не благодаря, а вопреки всем заботам и проблемам – хоть в Горьком, хоть в Грибоедове, хоть в Чехове. Она словно бы самой своей актерской природой отменяла ту обязательную тоску, которая заложена была в великих русских классических текстах, и те непременные трудности и тернии на пути к счастью, которые считались приличными героям советского периода. Ее Катя с телеграфа в «Пяти вечерах», ее Елена в «Мещанах», ее Мамаева в комедии «На всякого мудреца довольно простоты» излучали такую мощную энергию, что она действовала гипнотически, сопротивляться ей было невозможно, как невозможно сопротивляться буйству весеннего цветения, чарам любви, магии подлинного театра. Макарова – это тот случай, когда ни у кого не оставалось вопросов, почему Андрей Прозоров – Олег Басилашвили, тонкая душа, скрипач и почти профессор, выбирал Наташу: «угнетенный воспитанием» и вырвавшийся на свободу после смерти отца он, конечно же, не мог устоять перед этим искрящимся взором (даже из-под стыдливо опущенных век), перед этим женским полнокровием и умопомрачительными ямочками на щеках, сочетавшимися с бытовой цепкостью и устойчивостью. Определение «пошлость» применительно к героине Макаровой неуместно, ее практичность не имела отношения к мещанству как социальному явлению, она была естественна, природна.

А что уж говорить о Хануме в нестареющем спектакле Товстоногова 1972 года, легендарной грузинской свахе, которая дала фору всем прошлым и будущим свахам Островского, которая стала нашей, родной, любимой Ханумой. Всё – от знатных бровей и изящных (как ни забавно это звучит) усиков, до роскошного бюста и бисерной, забористой речи – работало на этот цельный, колоссальный, хотя и совершенно комичный, женский образ. Макарова – Ханума была символом победы молодости над старостью, искренней юной любви над корыстью и похотью, отваги над трусостью. В этой удивительной сказке для взрослых большая актриса, шутя и играя в поддавки с партнерами и зрителями, давала уроки самоиронии и владения ситуацией. Это была самая настоящая театральная терапия – отчаиваться, унывать, оправдывать бездействие безысходностью положения, познакомившись с такой Ханумой, было решительно невозможно. И это тот редкий случай, когда телевизионная версия сохранила практически полностью магическое воздействие спектакля. Её и сейчас, к счастью, можно легко найти в Интернете. Безусловно, Ханума – не самая мощная и значительная роль Макаровой, но самая любимая, самая народная, самая тотально жизнеутверждающая. Это было то развлекательное Искусство с большой буквы, которым безупречно владел мастер Товстоногов, и секрет которого, кажется, сегодня невозвратно забыт, как секрет сушеной вишни, которого не помнит даже Фирс.

Людмила Иосифовна Макарова прожила жизнь настолько долгую, что иногда кажется, что и не одну. Дебютировала студенткой студии при Ленинградском Большом драматическом театре – в спектакле всенародного кумира Бориса Бабочкина (Чапаева) – сыграла эпизодического черномазого мальчишку в его «Кубанцах» в 1938 году. Даже фотография сохранила светлый взгляд с бесконечным количеством вопросов к миру и бесконечным же интересом к нему. В мае 1941 года, уже поступив в труппу, вышла замуж за самого безупречного мужчину российской сцены – Ефима Копеляна. Война разлучила молодых супругов – Копелян ушел добровольцем в народное ополчение, Макарова провела войну в Ленинграде, став актрисой Театра Балтийского флота – играла в портах, куда артистов доставляли на лодках, была занята в знаменитом спектакле «У стен Ленинграда», который представляли в ДК Выборгский. Награждена медалью «За оборону Ленинграда». После войны супруги встретились и больше уже не расставались. «Характерно, что Макарова прожила всю жизнь с так называемым мыслителем – Ефимом Захаровичем Копеляном, – написала Елена Горфункель, один из главных исследователей художественного феномена БДТ. – С первого спектакля «Когда цветет акация», где они оба играли ведущих, они составили контрастную пару. Он был немного старовер, консерватор, а она играла такую юную и немножко ветреную его оппонентку. И вот этот же расклад характеров они сохраняли на протяжении всей жизни».

«Всей жизни» – это значит, до смерти Копеляна в 1975 году. Почти сорок лет Людмила Макарова прожила вдовой, в 2005 потеряла еще и сына. Но жажды жизни, остроты ума, серьезности и живого интереса по отношению к профессии, к ролям, к своему театру, не утратила и в годы после смерти Товстоногова, когда почти не играла ролей или, во всяком случае, не играла того, что имманентно ее природе. Та же Горфункель сказала о ней по случаю 90-летия: «Макарова умеет быть гармоничной даже в самые несчастливые периоды своей жизни. Я помню, когда был юбилей БДТ, на конференции, ему посвященной, сидела только она одна. Другие актеры приходили-уходили, а Людмила Иосифовна выслушала все от начала и до конца».

К своему 80-летию она сыграла Памелу Кронки – роль в пьесе «Как пришить старушку» Д.Патрика (спектакль назывался «Дорогая Памела»). Начиналось там всё, как в самом настоящем бенефисе. Юбилярша выходила на сцену и произносила: «А вот и я» – и зал обрушивался на нее лавиной благодарных, оглушительных аплодисментов. Эту пьесу сыграли десятки юбилярш на просторах нашей необъятной Родины, но Макарова создала существо уникальное – в том как эта по сути бомжиха расставляла скляночки, найденные на ближайшей помойке, как обживала полуразрушенное пространство заброшенного дома, было нечто абсолютно комфортное, женственное, уютное. Но вот появлялись партнеры – а по сюжету бандиты, намеренные разделаться с неудобным «божьим одуванчиком» – и случалось невероятное: голос бабули начинал звучать звонко, молодо, на мир и «этих странных мужчин» она глядела из-под шляпки хитрым прищуром, иронизируя интонациями в каждой реплике. А уж когда начинала вправлять позвонок горе-преступнику, то демонстрировала буквально джигитскую хватку. Вот эта удивительная способность «привлечь к себе любовь пространства», не говоря уже о людях, не исчезла с возрастом, а разве что усилилась.

Была еще Гиза, сыгранная к юбилею Зинаиды Шарко в восстановленных «Кошках-мышках» И.Эркеня в 2009 году. Макарова в нем не покидала своего кресла и была подчеркнуто, непривычно рассудительной и серьезной. Не то, чтобы радость в ней померкла – нет. Просто появилось – впервые, почти в 90 лет – стремление соблюсти приличествующие возрасту ритуалы: собрать все, что сохранила память, разложить по полочкам, приготовиться к чему-то очень важному и неизбежному. На фоне легкомысленной героини Шарко мудрость Гизы – Макаровой, ее покой выглядели почти монументальными и крайне уместными.

Впрочем, Макарова, как говорят те, кто были с ней до последнего, так и не научилась истериковать, нагнетать панику, создавать другим проблемы. Она ушла, оставив здесь, нам, свое неповторимое тепло и жажду жизни. И в эти минуты вспоминаются её заразительный смех, её брызжущая через край радость бытия и слова её Памелы, которая запросто, за чаем с печеньями цитировала Шопенгауэра: «Смерть страшна только со стороны. А для себя смерти нет».

Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»