Восстание добрых машин

28 апреля 2014, 21:11

Версия для печати

Tweet

На Новой сцене Александринки уже освоился NEUROINTEGRUM – спектакль, в котором зритель видит, что у актера на уме. Буквально.

Полутемная сцена, на стуле сидит девушка, почти без движения. На голове – изящная штуковина (и не скажешь, что электроэнцефалограф), за спиной – огромный экран, на котором то ползут графические трещины, то ветвятся спирали, то шевелятся разноцветные щупальца. Все это сопровождается странными звуками – и длится добрых полчаса. Целых полчаса на сцене ни одного убийства или, на худой конец, прелюбодейства – а публика внимает, будто зрелище ужас какое захватывающее.

Впрочем, создатели спектакля (это первый проект Медиацентра Александринки; аналогов этой институции в России нет) провели необходимый ликбез. Перед спектаклем выступают специалисты по медиа-искусству, а в коротком фильме авторы спектакля предупреждают, что действо управляется силой мысли. И все же, как говорит режиссер Юрий ДИДЕВИЧ, он был готов к негативной реакции публики. Однако публика оказалась вдумчивой и, так сказать, открытой к новому.

Биотехнологии — чтобы мир стал человеку ближе

- Юрий, отчего ж сразу готовились к худшему?

- Привык, что у нас довольно негативно к таким экспериментам относятся, особенно в современном искусстве. Это объяснимо: Россия была почти на 80 лет отрезана от развития мирового искусства. У американцев, европейцев постоянно под боком творили художники вроде Джона Кейджа или Энди Уорхола, – над ними можно было потешаться, но никому бы в голову не пришло объявлять борьбу с ними, не было кампаний вроде «сумбур вместо музыки», в лагеря и тюрьмы не сажали.

У нас такого поэтапного развития не было. И когда в 1990-м современное искусство обрушилось на простых советских граждан без пояснений, народ ужаснулся: «И это их суперхудожники?!» Вот «мишки в лесу» или «бурлаки на Волге» – это понятно.

Только где-то в 2000-х кураторы опомнились и стали рассказывать, что к чему. Это ведь определенный язык, система координат, которой надо учиться, особенно если не жил с рождения в этой «языковой среде».

Фото: Пресс-служба Новой сцены Александринки

- Если мы так отстали – есть шанс нагнать?

- Есть. Если не мешать. В мире продолжается информационная революция, а параллельно с ней и еще несколько революций. Биотехнологическая, например. Уже возможно формировать будущего человека с определенными заданными характеристиками: как минимум, корректировать, чтобы у плода не было генетических отклонений. Сейчас во всем мире идет гуманитарный слом понятий. За десяток лет изменилась, например, музыкальная индустрия и вообще процесс восприятия музыки. Собственно, чем занимается современное технологическое искусство: гуманизирует технологии, приводит человека к их пониманию.

- В том смысле, что технологии ушли далеко, а мы еще не готовы эти возможности осмыслить?

- Человек очень несовершенен: воспринимает довольно небольшой звуковой диапазон, небольшой световой спектр. Мир гораздо больше. Чтобы увидеть и услышать этот огромный мир и нужны технологии, биотехнологии. Нужно подтянуть их до нашего понимания, а метод художественного осмысления и является, наверное, самым лучшим для этого.

Машины — чтобы читать и расшифровывать мысли

- Как возникла идея медиаспектакля?

- Идея родилась еще в 2003-м, одновременно с началом существования нашей группы – сообщества исследователей новой компьютерной музыки. Группа студентов Института Про Арте (теперь это Фонд Про Арте) с 2006-го существовала самостоятельно. Вот, пятый месяц располагаемся на Новой сцене Александринки.

Меня всегда интересовало, как человек эмоционально реагирует на те или иные звуковые, цветовые, световые раздражители. Раньше проводить исследования было дороговато – обычный энцефалограф, считывающий импульсы мозга, стоит около 300 тысяч рублей. Но появились новые недорогие устройства, беспроводные, одно из которых мы и используем.

- Сколько стоит эта штуковина?

- Есть несколько вариантов – для пользователей, для исследователей и для разработчиков. Для исследователей – самая дорогая, для пользователей – 250 долларов.

В мире, в том числе в России, многие ухватились: казалось – ого, теперь можно будет читать мысли! Но первые опыты показались массам не очень интересными, большинство просто забросили эти устройства на полку.

Когда мы года три назад начали устраивать с этим энцефалографом небольшие перформансы, самый частый вопрос у публики был: «Как вы докажете, что происходящее на экране – это то, что действительно идет «из головы»?»

Фото: Пресс-служба Новой сцены Александринки

- Подозревали, что на экране просто компьютерная графика?

- Ну да. Хотя можно было подойти к компьютеру и посмотреть, как он считывает состояние человека «здесь и сейчас».

А спектакль возник, потому что захотелось создать что-то структурированное, осмысленное. У нас даже есть сценарий.

- Интересно, как это можно описать в сценарии?

- Это инструкции: какой вид интерактивности в данный момент используется для взаимодействия человека и машины, что должен выполнять перформер в определенный момент и что примерно должна отображать машина.

Мозг ведь говорит своим языком, а математический алгоритм позволяет этот язык расшифровывать: эмоциональное состояние человека, синхронность работы разных частей мозга. Компания, которая создала этот энцефалограф, разработала еще и систему когнитивного управления, то есть управления машиной с помощью мысли. Перформер мысленно подает команду, компьютер расшифровывает электроэнцефалограмму, кодирует ее в визуальные образы и подает их на экран. Эти образы в каждом спектакле разнятся, ведь состояние перформера изменяется – но разнятся в определенных пределах.

Программа может распознать только 20 команд – вверх-вниз, влево-вправо, кручение, приближение-отдаление образов и т.д. Разработчики утверждают, и наши опыты это доказывают, что обычный человек может овладеть управлением с помощью мысли в пределах всего трех-четырех команд, но у нашего перформера Александры получалось использовать до восьми команд одновременно.

Наша дальнейшая работа будет идти в направлении более тесной интеграции человека и машины, но до 100%, конечно, не доведем – для этого пришлось бы вживлять устройства в мозг.

Человек – чтобы освободить «терминатора»

- Вы перед спектаклем объясняли: чтобы найти подходящего перформера, пришлось проводить кастинг, отличающийся от «обычного» театрального.

- Человек должен был прежде всего очень быстро входить в нужное состояние и овладевать техниками управления с помощью мысли. Например, ты не сможешь дать машине четкую команду, если твое состояние неспокойно; в кастинге участвовали кандидаты, которые казались внешне абсолютно спокойными, а компьютер показывал, что человек находился в стрессе.

У нас были и формальные ограничения: перформер должен быть бритым или коротко стриженым (энцефалограф удобнее надевать, контакты влажные и быстро высыхают, теряя контакт), и не старше 35 лет. Оказалось, что с возрастом человеку сложнее овладевать этими техниками.

Фото: Пресс-служба Новой сцены Александринки

В результате перформера буквально выбрала сама машина. Но в любом случае это был риск: допустим, на репетициях перформер идеален, но не факт, что он сможет войти в нужное состояние, выходя на публику. Помню, на технической приемке спектакля мне был задан вопрос: «А как человек у вас будет успокаиваться? Вы что, его чем-то накачаете?» – «Да нет, – говорю, – человек сам может себя вводить в разные состояния».

- Кто-то из зрителей предположил этакий спектакль в недалеком будущем: актеры с энцефалографами играют, например, Ромео и Джульетту, а зритель видит, что они на самом деле чувствуют. Допустим: а Ромео-то врет.

- Да ну, это самый простой подход. На самом деле задача – преодолеть ограничения. Человек подвержен влиянию, человек, повторю, несовершенное существо. Машина может предложить такое, до чего человек сам, возможно, и не додумался. А это очень важно в искусстве. Потому что оно, на мой взгляд, буксует: в 1980-х, когда появились электронные музыкальные инструменты, казалось, что сейчас-то мы получим нечто небывалое. А получили в 1990-х кризис в музыкальной индустрии: инструменты, которые позволяют сделать все, есть – а человек не знает, что он хочет с их помощью выразить.

Человек и машине задает правила, исходя из своей ограниченности. Наверное, надо освободить машину от порабощения человеком. Раскрепостить, дать возможность ей заниматься своим творчеством.

- Это как?

- Я, например, видел такой эксперимент: два робота начинают договариваться с собой о каком-то общем для них языке. Надо дать компьютеру возможность более активно вмешиваться в творческий процесс. Смотрите: Лев Термен, гениальный человек, придумал терменвокс. Но как он использовался? Это было всего лишь взаимодействие «рука – звук», «звук – рука». Термен не пошел дальше, не сделал, например, систему распознавания жестов, которая могла бы более тонко интерпретировать движения и создавать музыкальные произведения.

Юрий Дидевич, режиссер экспериментального проекта "Нейроинтегрум"

Это и есть наша ограниченность. Человек видит в машинах конкурента, угрозу – на самом деле этой угрозы нет.

- Вы что, кино не смотрите? «Терминатора», там, «Матрицу». Ничего себе, угрозы нет.

- Кино смотрю. Глупость все это. Вопрос только в том, что машины должны быть надежными – чтобы не ломались, чтобы не было возможности взлома... кстати, взлома человеком, не машиной.

Есть определенный парадокс: именно машины гуманизировали человеческое общество. Из всех живых существ мы самые неприспособленные – нет когтей, клыков, быстрых лап, шерсти. Выжили только благодаря своему мозгу, с помощью которого создали себе помощников – сначала дубину, огонь, колесо потом различные технические штуки. Благодаря машинам у людей появилось время читать, размышлять, слагать стихи. В противном случае мы бы сидели в пещерах и боролись за существование.

Мы живем в человеко-машинной цивилизации. Конечно, машина, освободившись от гнета человека, начнет создавать свою цивилизацию, но вопрос не в том, что они решат нас уничтожить, а в том, что если мы не станем интегрироваться с машинами, то неизбежно будем отставать от них в развитии, ведь эволюционный потенциал нашего вида практически исчерпан. И другого пути развития у нас просто нет, мы его выбрали миллионы лет назад – мы так и будем человеко-машинной цивилизацией.

Искусство военного назначения

- Как дальше будет развиваться «Нейроинтегрум»?

- Надо бы увеличить элемент взаимодействия перформера не только с компьютером, но и со зрителем, есть кое-какие идеи.

Фото: Пресс-служба Новой сцены Александринки

Кроме того, мы познакомились с нейрофизиологами биофака СПбГУ, студентами факультета свободных искусств и наук, будем сотрудничать: нам интересно получить новые возможности для спектакля, а ученые от нас получат программу визуализации данных, необходимую для их исследований. Чем и хорош сайенс-арт: взаимное обогащение друг друга.
Еще… Участвуем в создании спектакля Марата Гацалова по роману Сорокина «Теллурия». Есть отдельные проекты, в том числе в области машинного творчества.

Вообще в этой области – как в «Алисе в Стране чудес»: чтобы оставаться на месте, надо бежать со всех ног, а чтобы куда-то попасть, надо бежать вдвое быстрее. Я считаю, что чем больше молодежи будет заниматься медиаискусством, сайенс-артом, тем лучше. Абсолютно не понимаю, почему у нас нет широчайших госпрограмм поддержки этого направления. У Минкульта была очень хорошая идея – создание домов новой культуры. Но – заморозилась.

У нас нет массовости в занятии технологическими искусствами, нет практики воркшопов, когда люди собираются, чтобы сделать какую-нибудь техническую штуку. Вот у нас на Новой сцене идеальные условия, – но этого крайне мало для города. Я в прошлом году дважды был во Владивостоке, проводил лаборатории. Интерес есть, но культурная площадка по большей части – выжженная территория с горсткой энтузиастов без поддержки. Там говорят: «Сколько ни учись, все равно уедешь в Питер». Человек, который там дорос до определенного уровня, уезжает в столицы.

- Юрий, а ваша команда – кто? Художники? Программисты?

- А наша команда – почти все выпускники Университета информационных технологий, механики и оптики, ИТМО. Компьютерщики потянулись в искусство – получились комбинации «художник-программист», «музыкант-программист»…

Вообще, когда спрашивают, чем мы занимаемся, я отвечаю: искусством двойного назначения. Искусство новых медиа технологически сформировалось в самых передовых исследовательских центрах, которые работали в основном на оборонную промышленность. Например, системы компьютерного зрения и распознавания объектов, которые мы используем для интерактивных перформансов, применяются в системах наведения на цель боеголовок, это так называемое умное оружие нового поколения. Вот так получилось, что математический аппарат, который был когда-то разработан в военных целях, сейчас частично используется для создания произведений искусства. Есть и обратный процесс от искусства в оборонную промышленность: вся история развития технологического искусства XX века – ярчайшее этому доказательство. Кстати, первым крупным покупателем устройства, которое мы используем в нашем перформансе, было оборонное ведомство США.

Анастасия Долгошева, специально для "Фонтанки.ру"