«Трудно быть богом»: Легенда о Земле

25 февраля 2014, 02:07

Версия для печати

Tweet

В грядущий четверг в широкий прокат выходит фильм «Трудно быть богом», который Алексею Герману в 1968 году запретили снимать. А как было бы своевременно, если бы он вышел еще тогда! Съемки начались в конце девяностых, выхода фильма, называвшегося то «История Арканарской резни», то «Что сказал табачник с Табачной улицы», ждали буквально каждый год – и, подумать только, каким актуальным он был бы в 2000-м! В 2001-м. В 2002-м… В 2008-м – когда был впервые показан смонтированный материал с черновым звуком! Но этот фильм выходит на экраны сейчас. Вовремя. «Трудно быть богом» – это всегда вовремя. И всегда найдутся причины, почему так исключительно вовремя именно сегодня.

Год, как ушел Алексей Герман. На экране – лица тех, кто не дожил до премьеры: Вадим Голиков, Павел Романов, Анатолий Шведерский. Случай не уникальный, так бывает время от времени, производство фильмов такого масштаба и такой скрупулезности затягивается, пленка долговечнее людей, – но именно в истории «Трудно быть богом» запечатленные свидетельства тех, кого уже нет, оказываются значимыми.

«Когда бог, спустившись с неба, вышел к народу из Питанских болот, ноги его были в грязи», – «цитируют» братья Стругацкие труды ируканского монаха. Грязь во всем ее неожиданном и ужасающем разнообразии заполняет черно-белые кадры от края до края. Состоящие из рытвин и колдобин разбитые, залитые смрадными лужами дороги и канавы, склизские кособокие домики, гнилая жижа под ногами, разбросанная падаль, облепленные роями мух висельники, густо покрытые помоями с блестящей рыбьей чешуей, чтобы чайки охотнее клевали мертвое мясо. Вереницы сбитых в партии голых узников, подгоняемых серыми штурмовиками. Злобные, голодные, замурзанные дети, ковыряющиеся в разлагающихся трупах. Дегенеративные морды солдат, топящих очередного несчастного в нужнике вниз головой. Белесые пустые глаза, гротескно уродливые лица (Босх и Брейгель начали бы писать с натуры), гнилые зубы, идиотские ухмылки. Какой-то беременный ходячий ужас в подобии мехов (зажиточная горожанка, не иначе). Погода, кстати, тоже неважная. Не могу я одобрить арканарского климата.

Мир Арканара – это не земное Средневековье. Этот омерзительный живородящий хаос, насквозь пропитанный смертью, на самом деле вечен, потенциально неуничтожим. Королевский замок – прямое продолжение грязных трущоб, неотличимый от них. Каждый труп пойдет в дело, каждая рыбья или человечья кость кому-то пригодится, в падали заведутся черви, из кучи червей родится что-нибудь, вроде дона Рэбы, главного человека в государстве, тот засыплет свой путь розами (у дона Рэбы тонкий нюх), те вновь смешаются с дерьмом под ногами. Круговорот. Доведенный до совершенства гиперреализм Германа в данном случае стал основой замкнутого фантастического мира, не допускающего мысли о том, что есть что-либо за его пределами.

Видео: официальный трейлер

И посреди всего этого убогого вонючего ада – никому не нужное, непрактичное чудо: умники-грамотеи, книжники и мастера, по странной случайности с нелепым упорством все еще рождающиеся на арканарской почве то тут, то там. Объявленные все как один – врагами великого серого дела и великого серого отечества. Те самые, кого теперь топят в нужниках под хохот верных государству дегенератов. Их книжное знание – такой же анахронизм, как трогательное аристократическое добродушие потешного барона Пампы (Юрий Цурило). Герман тут, мягко говоря, не обольщается: ведут одного такого грамотея на казнь, а другой поспешает вслед, плюя в избитое лицо давнему научному оппоненту и всё взвизгивая про старые академические обиды. Просвещенные земляне, как известно, прилетели на эту планету, потому что какой-то земной ученый-идеалист решил, что в Арканаре вот-вот и начнется Возрождение. Ну вот еще чуть-чуть буквально – и наверняка. «Но Возрождения здесь не было», – с непередаваемо спокойной, терпеливой, усталой интонацией сообщает закадровый голос.

Дон Румата – Леонид Ярмольник – тоже очень спокоен, давно спокоен. Он вяло переругивается со слугами (солдатами, донами и прочими арканарцами), проявляющими чудеса тупости, подлости, назойливости и нерасторопности, привык к тому, что толку добиться ни от кого невозможно в принципе, и режет им уши, когда уж совсем невмоготу (обещает, в основном). Он давно понял, что убедить жителей Арканара не убивать, не гадить где попало и не доносить – все равно, что заставить их мыться. Безнадежное дело. С собратьями-землянами Румата общается, не меняя интонации, – кротко, буднично и впроброс, как и положено герою Германа. Спорить с романтиками-миссионерами «о судьбах Арканара» – нелепо. Единственное, что позволяет себе благородный дон, – это ежеминутно подавляя брезгливость, собственноручно утирать вечно сопливые носы окружающим. Трудно быть богом.

«Так, что ты встал тут?! Иди отсюда!» – то и дело отвлекается Румата Эсторский от своих благородных дел, чтобы шугануть очередного зазевавшегося придурка, лезущего немытой мордой прямо в камеру. Это, пожалуй, самое странное, а возможно, и самое главное в фильме: мы знаем, что всегда есть тот, кто смотрит. К кому обращается Румата, глядя в камеру и наизусть читая «Гул затих, я вышел на подмостки…»? У кого путаются под ногами и корчат рожи арканарские дикари? Кто тот молчаливый, но явно сочувствующий собеседник, с которым Румата ведет нескончаемый диалог, от кого прячет, отворачиваясь, отчаянные глаза? Тот, кому принадлежит закадровый голос? Некий землянин-наблюдатель? Алексей Герман со своей камерой? Зритель-грамотей? Это важно. Потому что у одинокого воина-интеллигента, которому велено все исправить и при этом запрещено убивать (недаром образ Гамлета был ключевым для режиссера во время съемок), есть свой «друг Горацио» с субъективной камерой наперевес.

«Вслед за серыми неизбежно приходят черные» – эта цитата из фильма обречена на популярность. К жирной здешней грязи щедро примешаются потоки крови, и разглядеть по отдельности их уже не удастся – фильм-то черно-белый. Стрелы черных летят ниоткуда, трупы в королевском замке лежат не для того, чтобы производить впечатление, мертвый дон Рэба висит вполне буднично, убитые домочадцы Руматы падают почти бесшумно. Как именно домашняя повседневная суета в замке Руматы становится резней, зритель рискует и вовсе пропустить: дон надевает рогатый шлем – и в следующий раз мы его увидим уже одиноко сидящим на берегу большой лужи. Вокруг подозрительно тихо. Остаться объективным доброжелательным наблюдателем, не сорвать душу, не пожелать, чтобы все в этом проклятом месте горело синим пламенем, не под силу ни человеку, ни богу. А желание бога немедленно становится деянием бога. С Арканаром покончено.

Вот только на Землю – как это было в романе Стругацких – Румата не возвращается. Собирает оставшихся в живых – и медленно уезжает куда-то вдаль, за чахлый лесок, по тому, что осталось от дороги. С одной стороны, не бросать же их, сопливых. А с другой, видите ли, пожалуй, дело в том, что нет и не было никакой Земли. Арканар есть, а Земли – нет. Сказки недобитых грамотеев. Да и стоит ли выжившим праздновать победу над черными? Тут ведь как… Мы-то думали, что победа будет за нами. А она будет за ними.

Лилия Шитенбург, специально для «Фонтанки.ру»