Ленский сверху: премьера «Евгения Онегина» в Мариинском-2

03 февраля 2014, 21:15

Версия для печати

Tweet

Новая постановка «Евгения Онегина» для Мариинского-2 — это как новая жена в новом доме: ясно, что денег на нее потрачена уйма, жить с ней предполагается долго, счастливо и, по возможности, не оглядываясь по сторонам: все равно все вокруг будут приглядываться, сравнивать с предшественницей и непременно злословить. Прямой резон и нам последовать этой модели поведения, тем более повод-то какой: премьеру представил один из двух главных театров страны, а постановщиком выступил один из самых вменяемых оперных режиссеров России Алексей Степанюк.

Правда, и его в процессе работы над гениальным материалом Чайковского-Пушкина, видимо, постигли отголоски «страсти сильной и безумной», что в итоге вылилось в специфическое своеобразие и даже задор постановки: человеческая трагедия в новом «Онегине» балансирует на грани фарса, а публика во время представления не раз нарушает смехом академическую чинность Мариинского театра.

Причины для смеха есть, и, поскольку смех этот перемежается с некоторым недоумением, вначале — о нем, чтобы на потом остались одни приятности и восхваления. В премьерном буклете приведены слова режиссера: «... с одной стороны, я хочу, чтобы в спектакле был хороший русский язык, манеры, этикет и нюансы поведения эпохи Пушкина. С другой — очень важно, чтобы спектакль... был психологически убедительным и все персонажи... были живыми людьми». Эта фраза как нельзя лучше иллюстрирует эпизод, когда Ленский (михайловский тенор Евгений Ахмедов) после своего ариозо «Я люблю вас» и слов про душу, согретую девственным любви огнем, опрокидывает Ольгу (Екатерина Сергеева) в случившийся рядом стог сена (память услужливо подсовывает: «Хочешь большой, но чистой любви?... тогда приходи, как стемнеет, на сеновал»). Ольга не против — беззаботно шевелит ногами, Ленский — сверху, а счастью мешают только нянюшка с госпожою Лариной, которые едва ли не благодушно грозят влюбленной паре пальчиком за проказы. Хочется усомниться в таких нюансах поведения эпохи Пушкина — в лучшем случае застигнутому на горячем охальнику пришлось бы спешно жениться. Но опять-таки приходит на ум дневниковая фраза Пушкина про то, что он, с божьей помощью, сделал в стогу сена с Анной Керн, и понимание того, что и режиссеру это пушкинское воспоминание, скорее всего, знакомо. Правда, стоит учесть, что Анна Керн была замужней дамой, и это кардинально меняло картину). И все-таки, перед нами — правда жизни и нечего традиционалистам в зрительном зале пенять и косоротиться, покуда остальные смеются.

Вторая «смехоточка» связана с куплетами мосье Трике (Андрей Зорин). Волею режиссера француз находится в глубоком Альцгеймере, а потому при помощи дюжих молодцев забавно вышагивает по стульям, дрожа и дребезжа голосом (после великолепно распеваясь). Отчего-то именно здесь в зале раздалось первое и массовое бисирование: прикольные телодвижения Трике пришлись публике гораздо более по нраву, чем великолепно исполненная сцена письма Татьяны, встреченная лишь сдержанными аплодисментами! В равной степени это говорит как о качестве постановки, так и качестве публики: ощущение, что значительную часть билетов на премьеру Мариинский театр был вынужден реализовать в каком-нибудь убогом райцентре. Это предположение стократ усилилось, когда части зрителей удалось похерить неуместными рукоплесканиями красивейший финал арии Гремина: замечательного Эдуарда Цангу, тянувшего в этот миг бархатные благородные низы, было жаль до слез.

Невольные слезы наворачивались и в уже упомянутой сцене письма, и дело не только в проникновенности и искренности голоса Татьяны (чудесная работа Марии Баянкиной). Хотелось плакать от решения режиссера процитировать Дмитрия Чернякова, заставившего героиню взобраться от избытка чувств на стол. Только степанюковская Татьяна не ограничилась кульминационным финалом сцены: она сразу взбежала на этот предмет мебели, попела, спустилась вниз и вновь вернулась назад, разлегшись на столешнице в мечтательной неге. Нет, понятно, что Черняков является лучшим и талантливейшим режиссером нашей оперной эпохи, перед которым всё - серость, но у Степанюка всегда был свой почерк. Может, он просто ехидничает над коллегой? Но тогда при чем тут зрители, о Чернякове понятия не имеющие?

Этим вопросы к постановке и ограничиваются, остаются только похвалы. Маэстро Гергиев задал оркестру именно тот темп, который позволил лучшим образом раскрыть всю божественную природу музыки Чайковского, а никуда не спешащие певцы смогли четко, до слова, пропеть текст, оставаясь в заданном интонационном поле. Художник-постановщик Александр Орлов порадовал декорациями: интерьеры, выдержанные в модной гамме с доминированием черного, приятно удивляли решениями, а занавес закрывался ассиметрично, напоминая движения диафрагмы фотоаппарата и выделяя главную сценическую точку в той или иной картине. На премьерах давно не аплодировали отдельно оформлению — такой редкий случай произошел в начале третьего отделения, когда взору публики предстал черный зал дворца петербургского вельможи с ледоходом Невы за окном и черными с янтарным ониксом монументальными вазами в качестве зловещего декора. Изысканный эстетизм картины подчеркивался одеяниями и веерами дам, решенными в сочетании того же черного и пронзительно-кобальтового цветов.

Отдельная речь про костюмы: отвечающую за них Ирину Чередникову хочется изваять из мрамора — ее работа заставляет открыть рот от восхищения. Чувствуется, что модные журналы той поры были пристрастно изучены, а погружение в среду оказалось таким глубоким, что, например, в сцене бала у Лариных, встречались и несколько устаревшие для той поры фасоны, демонстрирующие неизбежное отставание провинции от столиц.

Звездный час художника по свету Александра Сиваева настал в самом конце: после сцены объяснения Татьяны с Онегиным, прошедшего на фоне черного занавеса, главный герой, пропев свое «Позор!.. Тоска!.. О жалкий жребий мой!», остается в открывшемся огромном пространстве, затянутом клубами серого тумана — впечатляющая финальная точка. А еще вспомним про изготовителей бутафорской снеди: в высшей степени реалистичные пирожки, поросенок, стерлядь и нарезанный кружками паштет выглядели весьма натурально и манили к себе даже сидящих в бельэтаже.

За всем этим великолепием мы совсем позабыли про исполнителей. Никаких проколов не было, разве что Евгений Ахмедов распелся не сразу, зато в коронном «Куда, куда...» прозвучал в полный голос — захотелось даже чуточку полегче. Кстати, дался им всем этот Ахмедов — почему все в Петербурге его зовут в свои постановки? Разумеется, он отличный исполнитель, но, если этот тенор — единственный в городе, то нам же хуже. Замечательный Онегин получился из Андрея Бондаренко — благородная и отталкивающая фигура одновременно. Легкий, веселый образ Ольги в полной мере удался Екатерине Сергеевой, которая без ущерба для шестнадцатилетнего персонажа справилась с «басами» в конце своей арии (спасибо Чайковскому за «шуточку»!). Снова скажем: хороша была Татьяна (Мария Баянкина) — лиричная, но не заунывная, после светски надменная, но живая и страдающая — это в полной мере выразилось в арии «Онегин! Я тогда моложе...» И как всегда в последнее время прекрасен хор Андрея Петренко.

Нового «Онегина» непременно стоит увидеть: в Мариинском театре, сохранившем на исторической сцене постановку 1982 года Юрия Темирканова, умудрились выпустить еще один почти классический вариант оперы. Новая версия является ко-продукцией с Пекинским Национальным центром исполнительских искусств, в котором она будет представлена в марте: хор и миманс будут китайскими, а солисты — нашими. И еще: одним из заметных эпизодических персонажей стала престарелая гостья на петербургском балу: тощая и костлявая старуха в седом парике, черном платье и с палкой надменно вышагивала среди изысканных интерьеров. Часть зрителей усмотрела в этом месседж режиссера: погодите у меня, на очереди — новая «Пиковая дама»! Если так, то ждем-с. И не просто так, а с законной надеждой блестящего результата, ведь, итожа разговор про свежего «Евгения Онегина», хочется воскликнуть репликой хора из либретто: «Уж давно нас так не угощали!»

Евгений Хакназаров, «Фонтанка.ру»