«Глобус». Механизм рождения нации

17 января 2014, 15:32
Версия для печати Версия для печати

В Петербурге продолжаются кинопоказы спектаклей лондонского театра «Глобус», приуроченные к юбилею Уильяма Шекспира (расписание ищите в конце статьи). В программе пять шекспировских пьес и «Доктор Фауст» Кристофера Марло. Это редкая и необыкновенно ценная возможность оценить не только происходящее сегодня на британской сцене (а «Глобус», несмотря на все свои игры в стилизацию, не может не быть современным театром), но и вполне насладиться «театром для людей» — в его легендарной и едва ли не самой универсальной форме.

«О, если б муза вознеслась, пылая
На яркий небосвод воображенья,
Внушив, что эта сцена – королевство,
Актеры – принцы, зрители – монархи!» — сказано в прологе к «Генриху V». Сцена нынешнего «Глобуса» — это, разумеется, «уже не то» королевство, не тот «Глобус», каким он был во времена Шекспира. Исторический «Глобус» был закрыт и снесен пуританами в 17 веке (да и он, восстановленный после пожара, строго говоря, был не совсем «тот»). Английская публика каким-то чудом долго обходилась без этого театра, но в семидесятых годах XX века группа энтузиастов во главе с актером Сэмом Уэнамейкером взялась за его возрождение. В 1997 году появился новый «Глобус». Почти на том же самом месте, что и прежний. Почти такой же: деревянный, трехъярусный, со стоячим партером, окружающим с трех сторон сцену. Правда, приняты меры противопожарной безопасности, устроено современное освещение, театр вмещает примерно половинное количество зрителей (в шекспировском «Глобусе», говорят, помещалось три тысячи человек). Апологеты аутентичности могут придраться и к расположению колонн, но стоит ли – ведь главный театральный элемент полностью аутентичным не будет никогда: мы никогда доподлинно не узнаем, как Ричард Бербедж играл «Гамлета». И даже если бы и узнали во всех подробностях – не имело бы никакого смысла это повторять. Время – неотменимый шекспировский персонаж. Так что придется смириться с тем, что это «не тот «Глобус»». И сделать это вообще-то совсем не трудно.

Потому что это тот самый «Глобус».

Потому что в этом театре бережно и отважно сохранено то единственное, что и стоило сохранить (не считая, разумеется, классического репертуара) – взаимоотношения актеров и публики. Они продиктованы архитектурой, разумеется, но все их универсальное остроумие вполне раскрывается только во время спектакля. Можно до бесконечности упражняться в снисходительности по отношению к «Глобусу» — «развлечению для школьников и туристов» — как это иногда позволяет себе делать черт знает чем гордящаяся российская публика, которую, строго говоря, в отечественном театре давно никто не уважает (и поделом), но на самом деле «Глобус» позволяет и даже заставляет создателей спектаклей решать исключительно занятные эстетические задачи. Просто не обязательно те, что обычно.

Непосредственная близость стоячего, находящегося все время в движении партера (это куда сильнее, чем любая интимность малой сцены) диктует непременные выходы на авансцену, симметричность мизансцен (иначе какая-то часть публики сможет любоваться только на спины актеров), проходы сквозь публику, провоцирует на личный контакт актеров с отдельными зрителями. Это простые правила, но, следуя им, каждый режиссер придумывает что-то свое; старинный «формат» лишь подстегивает воображение тех, у кого оно имеется, и худо-бедно структурируют мысль тех, у кого с этим туго. Но самое главное заключается в том, что «Глобус» диктует актерам особый способ игры. Шекспир становится не предлогом для декламации (самая простодушная часть, к примеру, российской публики, до сих пор воспринимает классические тексты именно так), а поводом поговорить с людьми.

Оригинальность режиссерской интерпретации неизбежно отходит на второй, если не на третий план – слишком уж много «соавторов» у спектакля: концепция не просто «лежит в зрительном зале» (который здесь лишь в редкие – но поистине драгоценные минуты становится единым организмом, в отличие от театра со сценой-коробкой), эта концепция ежеминутно находится (и/или теряется) в напряженном диалоге персонажей с любым случайно выбранным отдельным зрителем. Именно способностью к импровизированному диалогу (не на уровне текста, разумеется, а на уровне эмоций, оценок) и отличаются актеры «Глобуса». Каждый из них должен убедить любого случайного зеваку в партере, что именно он – прав, что именно его жизнь, мысли, чувства должны быть особенно дороги зрителю. Хватать публику приходится быстро, держать жестко, менять ритм непредсказуемо, на любой вздох и шорох реагировать бесстрашно и остроумно. И при всем этом ни на минуту не выходить за границы персонажа и текста. Английские актеры (даже средние) все это умеют. Тут невозможно не вспомнить, скольким обязана английская сцена (и манера актерской игры) школярам из судейских, упражнявшихся в любительских театральных представлениях ради будущих юридических побед. «Колеблющихся присяжных» в партере не остается. Но уж когда это сборище ничем не ограниченных индивидуальностей начинает дышать в унисон – значит, герои на сцене действительно сказали и сделали нечто стоящее. «Глобус» так уж устроен, что не может не напоминать о главном, вероятно, предназначении театра – быть механизмом рождения нации.

Ангел и Демон рвут на части Фауста, и тот взывает к публике, дабы она разрешила его сомнения. Обаятельнейший король Генрих V (прелестно исполненный Джейми Паркером в умном и точном спектакле нынешнего руководителя «Глобуса» Доминика Дромгула) скорехонько вербует в партере лучников для битвы под Азенкуром, и его знаменитый монолог о «дне святого Криспиана» действительно становится всеобщим переживанием. Стивен Фрай – Мальволио и Марк Райленс в роли сумасбродной графини Оливии в «Двенадцатой ночи» (дама получилась «вся такая непредсказуемая») добиваются зрительского расположения изощренной иронией, Чарльз Эдвардс и Ив Бест в «Много шума из ничего» просто не справятся с любовной историей Бенедикта и Беатриче, если им сию минуту не поможет публика. Это тонкая игра, далекая от топорного простодушия детских утренников, – вопрос о том, кто на самом деле управляет шекспировскими персонажами, открыт ежесекундно. И зритель, каждый раз получающий немедленный ответ на свою реакцию, уверен, что все происходит так, как он решил (как уверен в этом простак Слай, ради которого разыгрывается «Укрощение строптивой»). В этом и заложен трюк. Потому что решает актер.

А если он решит не так, как решил Шекспир, то ему, актеру, придется тут же передумать.

Лилия Шитенбург, специально для «Фонтанки.ру»

«Микки 17»: клоны, корпорация и ледяная планета — как режиссер «Паразитов» попал в ловушку бесконечного перерождения

16 марта стало известно: фантастическую комедию «Микки 17» решено выпустить в цифре 25 марта — меньше чем через три недели после мировой премьеры. Конечно, причиной тому, скорее всего, неудовлетворительные цифры сборов. Фильм, стоивший 118 миллионов долларов, за пару выходных собрал лишь 58 миллионов. Обозреватель «Фонтанки» посмотрел кино и разобрался: это непонятый зрителями шедевр от режиссера, снявшего «Паразитов» и «Сквозь снег», — или действительно неудача?

Статьи

>