Танец по-дизайнерски

01 октября 2013, 13:49
Версия для печати Версия для печати

На Новой сцене Мариинского театра прошел спектакль с участием балета неаполитанского театра Сан-Карло. Это были гастроли «по обмену». Мы им свою гордость – «Лебединое озеро», – а они нам свою: суперсовременную постановку «Кармины Бураны» Карла Орфа, которую руководитель труппы Алессандра Пандзаволта назвала «вишенкой на торте» балетного репертуара театра.  В этой «вишенке» чего только не намешано: музыка немца ХХ века на латинские стихи вагантов, хореография китайца Шен Вея, 20 лет назад вписавшегося в американскую культуру, неаполитанские танцовщики, петербургские певцы, испанский дирижер, а также растворенные среди итальянцев артисты собственной труппы хореографа «Shen Wei Dance Arts», которая специализируется на создании «междисциплинарных и кросс-культуральных действ», как сами они про себя пишут. Такой вот глобализм. Или эклектика?

Темпераментная и драматичная интерпретация дирижера Хорди Бернасера (кстати, к Орфу тут прибавлены оркестрованные им же четыре канцоны неизвестного автора), хор и солисты заслуживают отдельного отклика, но я, как балетный обозреватель, все же сосредоточусь на танцевальной части и на фигуре автора постановки.

Шен Вей – заметное имя в поле современного танца, и не только потому, что 5 лет назад он прославился постановкой открытия Олимпийских игр в Пекине. Его спектакли приглашаются на серьезные площадки Америки и Европы, и серьезные специалисты высоко его оценивают. Он родился в Китае и прошел школу «Пекинской оперы», традиционного синтетического искусства, в котором артисты-виртуозы владеют вокалом, почти цирковым движением, танцем, боевыми техниками боя и искусством грима, и сложные «кодировки» которого с трудом распознаются представителями других культур. Там же он начал карьеру, но затем отправился на Запад, где показал себя на American Dance Festival. Далее Шен Вей остался в США, набрал свою труппу и создал свой стиль, в который вошло и то, что он изучил на родине, и то, что воспринял в Америке, и то, что он придумал сам.



Фото: N.Razina, пресс-служба Мариинского театра

Причем при переводе синкретических качеств «Пекинской оперы» в западный контекст и переложении на термины нашей культуры, он оказался универсальным артистом: танцовщиком, хореографом и дизайнером. А еще известно, что он каллиграф – не в смысле красивого почерка, естественно: китайской каллиграфией называется искусство написания иероглифов, иными словами – рисование смыслов кисточкой, тончайший художественный процесс, не имеющий ничего общего с нашей утилитарной грамотностью. Что и говорить – интересно.

Но сочинение Шен Вея показалось мне, увы, томительно скучным. В чем дело? Ведь не зря же, наверно, ему давали премии. Может, это итальянцы не справились с чужим материалом? Видели же мы в позапрошлом году, как ребята из Чикаго превратили веселый балет Наарина в нечто мучительно странное. Но тут, повторю, были и артисты труппы Шен Вея, и они общего впечатления не меняли.

Музыка и визуальный ряд существуют в спектакле абсолютно порознь. Что же побудило Шен Вея взять именно «Кармину Бурану», корни которой – в аутентичном (фольклорном и средневековом) музыкальном материале, а главный секрет – в магии ритма (а еще, например, есть яркий культурный шлейф, так как написана она в 1936 году, в Мюнхене, и отлично легла на самосознание немцев тех лет). Понятно, что интерпретация может быть любой, но если пройти мимо вообще всех свойств этой музыки, включая ее легендарные ритмы и ядерную энергетику, тогда вообще – зачем? Ради нескольких иллюстративных деталей и обыгрывания «магических знаков», упомянутых в стилизованном подзаголовке Орфа и так красиво спроецированных Шен Веем на прозрачный занавес?

Отчасти отделенность спектакля от музыки даже подчеркнута: танец разворачивается в основном на специальном помосте, а хор утоплен вниз, его нижний ряд уходит под сцену по грудь – сперва это впечатляет, но потом понимаешь, что тут скорее дизайнерский, а не театральный ход. Вообще этот спектакль – творение дизайнера: костюмы, оформление сцены, занавес, свет – все Шен Вей делает сам и вполне изобретательно. Тут и костюм-оригами, и трико, полосатое от макушки до пят, где к голове, рукам и ногам приделаны гибкие гофрированные трубы из прозрачной ткани, которые волочатся за персонажем, чья сценическая жизнь протекает в основном на полу. Но дело в том, что и сам танец тут не более, чем элемент дизайна.



Фото: N.Razina, пресс-служба Мариинского театра

Если говорить о движении, то главное его качество – сосредоточенный лаконизм, только не тот, что у Орфа. Здесь общее впечатление – некая недостаточность (скудость, вялость). На фоне полноты принципиально простых, но мощно заряженных, катастрофических ритмов Орфа, Шен Вей пускает танцовщиков сосредоточенно бродить по сцене, слегка озираясь. Или гуттаперчиво и медленно извиваться, выкручивая каждый сустав (в манере вынимать ногу можно углядеть трансформированные «па» из арсенала «Пекинской оперы», пущенные в бесконечное, как лента Мебиуса движение). Известно, как оглушительно может действовать минимализм в танце. Здесь – не подействовал.

Шен Вея называют еще Поллоком хореографии. Не скажу, чтобы фигуры у него на сцене жили так же интенсивно, как цветовые брызги и линии бурных беспредметных полотен этого художника, но то, как у Поллока живопись «вытекала» из движений его собственного тела (а он, как известно, почти танцевал вокруг лежащего на полу холста, безостановочно разбрызгивая на него краску), вполне соотносится с тем, как танцовщики Шен Вея расчерчивают своим танцем пол. Буквально расчерчивают: их вымазанные краской руки в процессе стелющегося по полу танца оставляют на покрытии сцены «поллокообразные» следы. Танец у него вообще то и дело идет полулежа, а компактные группы расставлены по сцене в каком-то и правда что неуловимо странном для европейского взгляда порядке.

Считается, что Шен Вей привнес свои восточные умения в танцевальный театр, воспринятый им в Америке. И что в его спектаклях воплощена восточная философия. Но вхождение из одного типа мышления в другой, переход из одной художественной систему в другую, – дело тонкое. Мы всегда лучше поймем того, кто говорит на чуждом нам языке с нашим акцентом, нежели подлинного носителя, зато подлинному носителю такой адаптирующий говор будет странен. Где тут эффект от внедрения чужого языка в наш, где собственный оригинальный язык Шен Вея, а где понимание или непонимание этого языка артистами, после «Кармины Бураны» мне осталось неясно.

Инна Скляревская, «Фонтанка.ру»


 

 

 

 

 

«Искусство эксперимента». Эрмитаж на работах круга Леонардо и Микеланджело показал, как мир оценил рисунок

Новая выставка в Галерее графики Зимнего дворца (где показывают вещи, условия хранения которых не позволяют их долгое время держать на свету) предлагает присмотреться к итальянской гравюре и рисункам Возрождения и маньеризма. Идти на нее стоит не только потому, что часть имен авторов знакомы каждому школьнику, но и потому, что кураторы на базе этой выставки рассказывают важную для искусства историю.

Статьи

>