Ася Казанцева: Чем больше вы консерватор, тем активнее ваша «зона страха»

19 марта 2018, 17:38

Версия для печати

Tweet

«Чем мог либерала отличается от мозга консерватора», объяснила в «Эрарте» популяризатор науки Ася Казанцева. Лекция прозвучала 18 марта, через полчаса после закрытия избирательных участков.

«Фонтанка» записала основные тезисы лекции лауреата премии «Просветитель», автора книг «В Интернете кто-то не прав» и «Кто бы мог подумать: Как мозг заставляет нас делать глупости».

— Я, как обычно, заманила вас с помощью провокационного названия, а рассказывать собираюсь примерно о том же, о чем всегда», — с ходу предупредила Казанцева.

«Всегда» она говорит о том, что мозг материален (это, кстати, рабочее название ее будущей книги) — за любой мыслью, эмоцией, любым поведением стоят скопления нейронов, которые можно обнаружить и измерить.

Теория эволюции, стриптиз и фторирование воды

В большинстве случаев под «либерализмом» и «консерватизмом» подразумеваются не принадлежность к политической партии (хотя и такие исследования есть). Чаще речь идёт о склонности к более либеральной или консервативной позиции «вообще». Например, по «шкале консерватизма» Уилсона-Паттерсона, разработанной в конце 1960-х, консерваторами считались те, кто согласен с истинностью Библии, необходимостью самоотречения, целомудрия, смертной казни и так далее. Либералами — те, кто ничего не имеет против легальных абортов, теории эволюции, разводов, работающих матерей, стриптиза и фторирования воды. Сегодня даже этого мало — чтобы стать либералом, надо одобрять усыновление детей однополыми семьями и генную инженерию.

Какую собачку вы предпочли бы завести: с которой весело, но которая может показать норов — или безусловно послушную? Какая комната больше похожа на вашу — где творческий кавардак или полный порядок?

— Если бы я затеяла исследование на нерепрезентативной выборке, то могла бы предполагать, что те, кому чаще нравились первые варианты ответа, бойкотировали бы выборы, либо голосовали за кого-нибудь «не того». А те, кто больше одобряет второй вариант, с большой долей вероятности голосовали бы за то, чтобы все оставалось как есть, — отметила Ася Казанцева.

Фото: предоставлено музеем "Эрарта"

Два вида собачек

Есть исследования, согласно которым, например, среди «либералов» выражено предпочтение к активным «собачкам-друзьям», а среди консерваторов — к лояльным и спокойным питомцам. Автор таких работ — экспериментальный психолог Джонатан Хайдт, он интересуется безусловными моральными нормами и задает испытуемым вопросы — один другого краше. Самый безобидный: машина сбила собаку; хозяева животного, вспомнив, что в некоторых странах собачье мясо — деликатес, зажарили питомца и съели.

Самое интересное, когда Хайдт просит отвечающих обосновать свое неодобрение подобного поступка (кстати, некоторая часть не то чтобы одобряет — но проявляет терпимость). Каждый аргумент в пользу «неодобрения» исследователь парирует аргументом в стиле «а что такого?» (например, собака все равно уже не жива) — и в конце концов опрашиваемый просто разводит руками: «Это неправильно — и всё тут».

А в лаборатории Самуэля Гослинга (там изучают взаимосвязи между личностными особенностями и тем, какую среду люди создают вокруг себя) сначала выясняли, либеральных или консервативных взглядов человек придерживается, а потом просили разрешения сфотографировать его жилье. У студентов-«консерваторов» комнаты в общагах оказались чище, там было больше вещей, «организующих» жизнь (вроде органайзеров и календарей). Зато у «либералов» было больше книжек и музыкальных дисков.

Negative Bias

На выборке всего в несколько десятков человек при желании можно накопать, например, что у консерваторов туго с пониманием иронии, а либералы склонны преувеличивать степень своей уникальности. Но есть опросы, в которых участвовали десятки тысяч людей из разных стран на протяжении многих лет. Ученые установили: консерватизм чаще соотносится с более выраженной тревогой по поводу смертности.

— Либералы более оптимистичны по поводу перемен, по поводу того, что если людям дать больше свободы, они распорядятся ею правильно. Консерваторы более толерантны к существованию неравенства, для них более важен существующий порядок вещей, контроль, четкие правила, которые, как предполагается, удерживают общество от хаоса, — говорит Ася Казанцева.

На этом основании экспериментальные психологи говорят о negative bias — склонности обращать внимание на потенциальные негативные последствия. И тут в дело вступают психофизиологические эксперименты, где соврать сложнее, чем в психологических опросниках.

Штирлиц и Раскольников

Есть такой тест Струпа. Слово, обозначающее цвет, написано чернилами другого цвета (например, слово «зеленый» написано красным). Испытуемый должен быстро называть цвета слов, но, естественно, невольно «тормозит», потому что сбивает с толку значение слова. «Говорят, во время холодной войны этот прием использовали для выявления советских шпионов. Если вы написали в анкете, что не знаете русского языка, у вас нет проблем назвать цвет чернил, которыми написаны неизвестные вам слова».

Ещё есть эмоциональный тест Струпа. В нем разными цветами пишут слова, обозначающие, что угодно. Суть: испытуемый «зависает» на словах, которые его по какой-то причине задевают. «Это используется в криминалистике. Вы Порфирий Петрович, у вас Раскольников, вы даете ему список слов — «ведро», «собачка», «дом», «старуха-процентщица», «топор» — и он должен называть цвет, которым написаны эти слова. Невиновный не затормозит на «процентщице» и «топоре», — объясняет Казанцева.

В эмоциональном тесте студенты-психологи (чьи либеральные или консервативные взгляды были известны) должны были называть цвет, которым написаны слова. Одни обозначали что-то негативное («страдание»), другие — позитивное («счастье»). Оказалось, у «либеральных» скорость реакции не зависела от того, негативное он называет слово или позитивное. Консерватор «притормаживал», если видел негативное слово — обращал на такие больше внимания.

Фото: предоставлено музеем "Эрарта"

Кто боится мигрантов, тот боится и пауков

Есть и более объективные показатели — кожно-гальваническая реакция. Прикрепляем электроды на кожу, при усилении потоотделения (а оно усиливается, если мы видим-слышим что-то страшное) усиливается электрическая проводимость кожи, и это показывает аппаратура.

Волонтеров, которые заявили о своей выраженной политической позиции, пригласили в лабораторию. Показали 33 картинки: 30 — нейтральных, 3 — жутких, вроде огромного паука на человеческом лице. Оказалось, что у склонных к консервативным ценностям и при виде паука кожно-гальваническая реакция была выше: «Если вы боитесь иностранного вторжения, мигрантов, геев — то вы боитесь и паучков, вы человек, который склонен бояться».

Республиканцы и демократы

Но самые интересные данные дали исследования на томографе. Ученые исследовали работу мозга при принятии рискованных экономических решений в процессе несложной игры. В лаборатории знали, что среди исследуемых есть республиканцы и демократы. Вообще-то они рисковали с одинаковой частотой, но вот в работе мозга отличия оказались заметны. У республиканца во время принятия рискованного решения была выше активность амигдалы — области мозга, связанной со многими эмоциями, но в первую очередь — с негативными, со страхами. У демократов выше была активность островковой коры — зоны, связанной со взвешенной оценкой рисков; ее также связывают со способностью ставить себя на место другого.

Врожденное или нет

Теперь вопрос. Можем ли мы предполагать, что склонность к либеральным или консервативным взглядам может быть врожденной?

— Конечно, не можем. Даже если мы уверены, что есть отличия в мозге, в его анатомии, физиологии — совершенно необязательно, что эти отличия определялись генами, — уверена Казанцева.

Если мы последовательно даем нагрузку каким-то отделам мозга, они перестраиваются анатомически: занимаемся музыкой — утолщается слуховая кора; работаем сомелье – утолщается обонятельная кора; жонглируем — утолщаются зоны, связанные с моторно-зрительной координацией.

Классическое исследование — на лондонских таксистах. Для сдачи экзамена шофёр должен помнить особенности всех 2,5 тысяч лондонских улиц. У тех, кто в течение полуторагодового исследования учился на таксиста и стал им, плотность серого вещества в гиппокампе (зоне мозга, связанной с памятью и пространственным мышлением) увеличилась на треть.

— Треть — это вообще-то до фига, — отмечает Казанцева.

Можно, конечно, привлечь близнецовые исследования, чтобы понять, где повлияли гены, где — среда. Таких исследований множество, чего они, кроме политических взглядов, ни касаются: от IQ до сексуальной ориентации. Но о чем бы речь ни шла, всегда сходство между разнояйцевыми близнецами меньше, чем между однояйцевыми, генетически идентичными друг другу. И однояйцевые близнецы гораздо чаще отвечают одинаково на вопросы из «консервативной шкалы» (там, где про аборты, про смертную казнь» и прочее).

Учтя наследственность, влияние семьи, среды, личной жизни и все это обобщив, ученые заявляют, что на политические взгляды семейное воспитание влияет примерно на 16%, какие-то отдельные влияния на индивидуальную жизнь человека — на 53%, а наследственность — на 32%.

Доля наследственности немаленькая. Но в мозге работает примерно 14 тысяч генов, они производят 14 тысяч (плюс-минус) разных белков, и некоторые из них могут быть вовлечены в принимаемые нами решения. Да, один вариант гена может работать более эффективно, другой — менее. Да, возможно, то, какой у вас вариант гена, влияет на ваши склонности — в том числе к либеральному или консервативому. Но — на ничтожнейшую долю процента. У нас просто не хватит статистических мощностей, чтобы учесть влияние каждого гена и хоть как-то эти эффекты выявить.

К тому же гены работают в тесном взаимодействии со средой. Не в том смысле, что вам сказали — вы послушались и сделали. Хитрее: среда повлияла, у вас изменилась экспрессия такого-то гена, он стал работать чуть лучше — и вот получился поступок:

— По всей видимости, гены влияют, среда влияет, и не имеет ни малейшего смысла проводить между ними различия. Всё влияет на всё».

Где тогда свобода воли?

— Я не знаю. Никто не знает, — резюмирует Казанцева.

Предполагается, что в левом полушарии есть такая нейронная сеть, которая распределена по нескольким отделам — называется «интерпретатор». Она выстраивает внятную историю, которая нам самим объясняет, почему мы подумали или поступили так-то.

— То, что «интерпретатор» — только один из модулей, напоминает нам лишний раз, что не надо воспринимать мозг как систему, в которой есть единство мнений. В мозге много разных функциональных отделов, у каждого своя задача и они взаимодействуют друг с другом и формируют какое-то обобщенное решение.

Пока вы принимаете решение, амигдала «боится», дорсолатеральная префронтальная кора взвешивает альтернативы; поясная кора готова действовать в условиях неопределенности и так далее. А мы нашими высшими, способными к абстракции, отделами мозга приходим к какому-то мнению. И уверены, что это и есть то, что мы считаем.

— Если вы ловите себя на стремлении запретить и не пущать, хорошо бы каждый раз останавливаться и задумываться: это вы хотите запретить и не пущать — или ваша амигдала.

Александра Шеромова, специально для «Фонтанки.ру»

Читайте также:

Ася Казанцева: Плохо, что ребенка приучают верить учителю