Ася Казанцева: Плохо, что ребенка приучают верить учителю

30 марта 2016, 12:00

Версия для печати

Tweet

Её книжки щёлкаешь, как семечки. Можно читать весь вечер. Закрыть возмущенно со словами: «Да что же я время потратил? Всё это и так известно!». А потом понять: в мозгах что-то меняется – ты начинаешь лучше понимать себя и других прямоходящих. Один из самых востребованных авторов научно-популярной литературы Ася Казанцева объяснила «Фонтанке», за что её не любят петербургские феминистки, чем научный журналист похож на рыбу, и как помогает продвигать науку имидж «картавой тёлочки» в очках.

Первая книга за подписью выпускницы биофака СПбГУ, автора Slon.ru, «Вокруг света», Cosmopolitan, BBC и других изданий вышла в 2014 году. Вместе с допечатками тираж жёлтого томика «Кто бы мог подумать! Как мозг заставляет нас делать глупости» превысил 25 тысяч экземпляров – это не Акунин, конечно, но для научпопа много. Тогда Асе даже премию «Просветитель» дали – главную российскую награду в области научно-популярной литературы. В феврале 2016-го издательство Corpus выпустило вторую книжку Казанцевой «В Интернете кто-то неправ!». В ней автор занимается развенчанием или подтверждением расхожих мифов: правда ли, что мясо есть вредно? Что мужчины умнее женщин, а у религиозных людей – лучше развито моральное сознание? Впрочем, это только для виду. По-настоящему Ася продолжает рассказ о том, как работает человеческий мозг, почему к нему не всегда стоит прислушиваться, и как сделать информацию более достоверной.

«Фонтанка» встретилась с Казанцевой в Европейском университете в Петербурге, куда она приехала из Москвы читать публичную лекцию. Мы поговорили о развитии российского научпопа.

Фото: Предоставлено издательством Corpus

«Очень много лет с бабушками никто не пробовал разговаривать»

– Когда я читаю твои книги, у меня возникает двойственное ощущение. С одной стороны, они – научные, с другой – очень и очень популярные. Для кого ты пишешь?

– Мои книги, конечно же, – не научная литература. И дело не в том, что я описываю результаты чужих, а не своих исследований. И даже не в том, что пишу простым языком. Это не научная литература, потому что она не проходит процесса рецензирования. Хотя я и показываю свои книжки специалистам, но в конечном счёте сама принимаю решение, какие правки учитывать, а какие – нет. Поэтому читатель вынужден верить мне на слово. Нет никакой гарантии, что я пишу всё правильно. И это хорошо: я постоянно подчёркиваю, как важно, чтобы все всё перепроверяли.

Для кого пишу? Честно говоря, до сих пор не знаю точно. Первая книжка вообще появилась потому, что у меня была несчастная любовь, и надо было что-то делать. Успех неожиданно превзошёл все ожидания – книга стала бестселлером, получила премию «Просветитель». Поэтому, когда я писала «В Интернете кто-то неправ!», уже догадывалась, что меня кто-то будет читать. Но кто? Это был очень сложный вопрос, на который я не уверена, что ответила правильным образом.

– Так всё-таки, кто?

– Это книжка про лженауку, про то, почему не работает гомеопатия, почему прививки делать всё-таки надо. Но вряд ли «В Интернете кто-то неправ!» будет читать бабушка, которая верит в гомеопатические средства, – для этого там слишком много биохимических историй, да и личной позиции. А вот любому человеку, который живёт в обществе и сталкивается с такой бабушкой или с друзьями, которые не верят в эволюцию, книга может пригодиться. Люди вступают в споры, но им не хватает информации, чтобы вести их. Мою вторую книжку можно рассматривать, как пособие по боевым искусствам, как сборник ссылок на исследования, которые можно использовать в полемике.

– Мне кажется, бабушку с гомеопатией ссылками на научную информацию не убедишь.

– Мы не знаем, чем её убедишь, а чем нет. Потому что очень много лет с бабушками никто не пробовал разговаривать. Мне представляется, что нет такого двугорбого распределения – мол, бывают только убеждённые эволюционисты и убеждённые креационисты. А есть колоколообразная гауссова кривая, где с одного края находятся биологи, осознающие, что эволюция – это факт, с другого края – верующие, для которых креационизм – важная часть картины мира. Посередине – огромное множество людей, никогда об этом не задумывавшихся. И очень важно, кто именно им первым подвернётся с интересными историями – носители научной или ненаучной картины мира.

– Как думаешь, твоё изложение научных идей, чрезвычайно доступное, – можно назвать новым для России стилем, жанром научпопа?

– Я – один из людей, которые адаптируют западные традиции научной журналистики к российским реалиям. У нас была советская школа научпопа, но она обрушилась вместе с СССР, в 1990-е оставались только несколько изданий, влачивших жалкое существование. С нулевых научная журналистика стала возрождаться. Происходило это за счёт деятельности фонда «Династия», который последовательно, с маниакальным упорством делал совершенно невозможные вещи – переводил научно-популярные книжки и издавал их. В те времена ни один издатель не мог предположить, что это может быть выгодно.

Сегодня прослойка людей, которым интересен научпоп, уже сформировалась, и она довольно широкая. Российским авторам интересно писать такие книги, издателям – выпускать, даже если, к сожалению, без «Династии».

Современный российский научпоп ориентирован на западные традиции. Советская научная журналистика была журналистикой экспертов. Корреспондент, может быть, не имея профильного образования, находил учёного и брал у него интервью, например, для журнала «Здоровье». Сегодня научным журналистом называется самостоятельная боевая единица, человек с естественнонаучным образованием, нормальным уровнем английского, способный знакомиться с научными публикациями и пересказывать их читателям. Примерно этим занимается большинство западных научных журналистов, от веселой и легкомысленной Мэри Роуч до обстоятельного Карла Циммера.

– Считаешь себя последователем Роуч и Циммера?

– Они бы могли удивиться такому объединению. Но да, общий принцип – разговаривать с читателем, как с нормальным человеком. Не с позиции «сверху», не с позиции «снизу», а вот так же, как сейчас: мы тут сидим, и я рассказываю какие-то интересные штуки…

– В одном из интервью ты назвала этот эффект «когнитивной легкостью». Кстати, можешь рассказать, как его добиваешься? Как книжки пишешь – с котом на коленях, с кофе или чаем? Что вдохновляет?

– Тебе перечислить все психоактивные вещества, которые использую? В отличие от художественной литературы, в написании научно-популярных книг нет никакой магии – это история про ремесло. Такие тексты мало чем отличаются от статей – просто ты уделяешь этому больше времени и пишешь подробнее. Вторую книжку я сначала писала дома – у меня были все возможности, я уволилась с работы. Но через несколько месяцев я взвыла, потому что дома постоянно на что-то отвлекаешься, например, на то, чтобы выращивать помидоры в компьютерной игрушке. Но тут повезло – стали подворачиваться друзья, которые меня пускали в свои офисы поработать. Там вообще замечательно, потому что вокруг сидят отличные люди, делают что-то полезное, чувствуешь себя частью команды.

Что касается психоактивных веществ, то, да, естественно, я от них завишу. У меня ярко выраженная никотиновая зависимость. Я сейчас как бы бросила, но отчетливо осознаю, что это временное явление. Хотя я и не расшифровывала свой геном, но по косвенным признакам похоже, что я из тех людей, на мозг которых никотин оказывает особенно ярко выраженное позитивное влияние – что, увы, неизбежно сопровождается формированием очень сильной зависимости: как физической, так и психологической. Я предполагаю, что она останется со мной на всю жизнь, и что я умру во цвете лет от рака легких, как мой дедушка, скажем.

– В твоих книгах симпатичные иллюстрации. Можешь рассказать об этом?

– Их создаёт мой бывший однокурсник Коля Кукушкин, он биолог, работает в Нью-Йоркском университете. Мы иногда сидели вместе на лекциях, и он рисовал всяких дурацких чуваков. Типа оленя с подбитым глазом, который есть в первой книжке. Очень круто, что Коля – биолог. Потому что он может изображать не только оленей, но и всякие молекулярные схемы с большой степенью точности и понятности. Это было важно для «В Интернете кто-то неправ!», потому что там есть несколько сложных молекулярных историй.

Иллюстрация из книги

Фото: предоставлено издательством Corpus

«Наша профессия в России – неконкурентна»

– Что из научпопа ты читаешь сама?

– Знаешь, это ещё одна иллюстрация того, что происходит бум научно-популярной литературы. Года три назад я успевала читать почти все научно-популярные книжки, которые выходили. А сейчас про добрую половину даже не знаю – просто потому, что их стало совсем много. Из того, что мне кажется очень важным, я бы отметила работы об эволюции Александра Маркова. Марков – наше всё. Только что вышла замечательная книжка Александра Панчина «Сумма биотехнологии» – это первая книжка о том, почему не надо бояться ГМО. Ожидается много хорошего в ближайшее время – Борис Жуков пишет про поведение животных, Ирина Якутенко – про силу воли и мотивацию, Алексей Водовозов – про псевдонаучное лечение.

– В своих книгах ты активно рекомендуешь тех же Панчина и Маркова. Создаётся ощущение, что все российские авторы научпопа – товарищи и друзья. Среди вас конкуренции нет?

– Наша профессия неконкурентна, и это одно из её преимуществ. Если бы российский научпоп 100 лет развивался непрерывно и без спадов, получилось бы, что все, кто может заинтересоваться такой литературой, ей охвачены. Тогда началась бы борьба за аудиторию. Но этого совершенно нет – пока мы развиваемся по экстенсивному пути и вовлекаем всё новых, новых и новых читателей.

Развитие научпопа в России зависит от географии, а она похожа на машину времени. В Москве внимание к научпопу пробудилось лет 10-15 назад, и там уже всё было хорошо к 2010 году. Это видно хотя бы по научно-популярным лекциям – ты мог вечером открыть сайт «Теории и практики» и выбрать из пяти разных выступлений. В городах-миллионниках сейчас тоже всё хорошо, но ещё в 2010 году подобных событий было немного. В Петербурге, мне кажется, удивительно мало естественнонаучных лекций для города такого размера, но, если говорить о гуманитарных науках, то у вас, наоборот, всё очень развито. В маленьких городах всё полностью зависит от роли личности в истории – нашёлся ли кто-то, кто организует научно-популярное пространство. Когда я приезжала в Пензу, ко мне после лекции подходили люди и говорили: «Ой, как здорово! А мы вообще не знали, что существует такая форма досуга!»

Фото: Софья Коробкова, Европейский университет в Санкт-Петербурге

– Аудитория лекций, в твоём понимании, пересекается с аудиторией книг?

– Это было бы логично. Впрочем, почему люди ходят на мои лекции, я вообще не понимаю, потому что я картавая тёлочка, которую плохо слышно, плохо понятно… (Ася грассирует, выглядит намного моложе своих 29-ти. На ней оранжевая водолазка, очки в тяжёлой черной оправе, в ушах – серёжки в форме хромосом, за спиной – огромный рюкзак – Прим. ред.) Это, наверное, тоже к истории про то, как востребован, но мало развит научпоп в России. Научные журналисты – как рыбы, которые в процессе эволюции вышли на сушу: ты можешь быть сколько угодно медленным и неэффективным, но на суше никого нет, тебя никто не съест, и за счёт этого ты заполняешь экологическую нишу.

«Самоцензура – одна из самых серьёзных проблем»

– Ты публично критикуешь идеи креационизма, убеждаешь, что надо толерантно относиться к геям. В Петербурге теперь – православные активисты, казаки. Выступать не боишься?

– Ты считаешь, что я могу не бояться ехать в любой город России, а когда еду в Петербург, культурную столицу, – должна бояться? Самокритично. На самом деле, про геев у меня была суперистория, когда я ездила читать лекцию о гомеопатии в один маленький город недалеко от Москвы. Замдекана местного университета в последний момент сообщил организаторам: «Вы знаете, мы почитали про эту вашу Асю Казанцеву и решили, что лекции не будет, потому что Казанцева замечена в защите прав геев». Организаторы в ответ сообщили, что отмена лекции по такой причине станет шикарным новостным поводом для федеральных СМИ. Замдекана пробурчал: «Ладно, приезжайте».

Дурацкие события могут возникнуть где угодно, и важно не испугаться раньше времени, не начать дуть на воду после того, как ты увидел, что другие обжигались на молоке. Одна из самых серьёзных общественных проблем – самоцензура, и она нарастает, развивается. Хотя несложно понять, что, когда о существенных вещах говорит много людей, риски для каждого отдельного человека очень малы. И наоборот.

– Недавно у тебя произошёл суровый спор в Facebook с петербургскими феминистками. Что вы не поделили?

– Белла Рапопорт, ваша главная феминистка, прочитала мою книжку «Кто бы мог подумать!». Думаю, что не всю, а фрагментами. Там говорится, что во многих обществах женщины склонны обменивать секс на ресурсы, и, значит, нельзя сказать, что это совсем противоестественно. Рапопорт страшно обиделась, и уже 5 дней весь Facebook обсуждает мой моральный облик, поскольку я «призываю женщин к проституции». Это забавная история про искажение смыслов. Я пишу, что обменивать секс на ресурсы – естественно. А мне приписывают логическую связку: естественно – значит, хорошо. Хотя я-то скорее склоняюсь к этике Стругацких, которые пишут: «Именно то, что наиболее естественно, менее всего подобает человеку».

Да, в мозге есть много иррациональных механизмов, которые побуждают нас к плохим поступкам. С тем же успехом можно сказать, что для мужчин более естественно убивать, чем для женщин. Но у нас для того и наросла префронтальная кора, чтобы делать сознательные выборы.

– Это подводит меня к одному из последних – не по значимости, а по порядку вопросов. Ты много пишешь о так называемых «когнитивных искажениях» – о том, насколько сложно нам перепроверить информацию, насколько мы не умеем этого делать. Почему наша система образования тут не срабатывает? Ведь такие вещи люди по-хорошему должны выносить из школ, ну, в крайнем случае – из институтов, а не из научно-популярных книг.

Фото: Софья Коробкова, Европейский университет в Санкт-Петербурге

– Если мы посмотрим на опросы общественного мнения, мы увидим адские проценты людей, которые лечат вирусные болезни антибиотиками, верят в креационизм, покупают гомеопатическое средство «Оциллококцинум» на 2,5 миллиарда рублей в год. В общем и целом всё это происходит потому, что перепроверять информацию – довольно противоестественное занятие. Очень много лет мозг эволюционировал как средство для принятия решений в условиях острого недостатка информации. Когда вы – древний человек, и слышите в кустах шорох, вы можете сесть и задуматься: «А может быть, это тигр? Или просто ветер? А может быть, это тигр, но он сытый?» Но, пока вы размышляете, тигр успеет выскочить и вас съесть. Намного более выгодно для выживания не заморачиваться и сразу бежать как можно дальше.

Научный метод устроен так, чтобы препятствовать нашей склонности делать выводы на почве недостаточной информации, опровергать то, что кажется очевидным. Это крайне антиинтуитивная история, к которой, мы, видимо, ещё не привыкли. Научный метод в его современном виде сформировался только в XX веке, а Интернет, который позволяет любому гражданину почитать научные публикации, существует меньше 20 лет. Эта культурная традиция ещё не вошла в силу, и школьное образование под неё не заточено. Оно сейчас почти такое же, каким его придумали во время индустриализации, когда нужны были квалифицированные рабочие. Оно построено на том, чтобы человек запомнил перечень фактов, которые ему преподносят как истину. Это довольно плохо, что ребёнка приучают верить учителю. Ему не рассказывают, откуда вся эта информация взялась, как к ней пришли учёные, как они в ней сомневались и поняли, как всё на самом деле происходит. Мне представляется, что в современном обществе школьная программа могла бы быть немножко другой, в ней могло бы быть меньше фактов, но больше методик работы с ними. Едва ли в какой-то стране эта идея полностью реализована. Надо сказать, это ещё и не всегда выгодно государству – иметь слишком много умных людей.

Елена Кузнецова, «Фонтанка.ру»